Евгений Витковский - Вечный слушатель Страница 21

На волю вынес ты меня из тяжких уз:

Оберегаемый, весьма нелегкий груз

Был из тюрьмы несом моей же лютой стражей,

Желавшей одного - разделаться с поклажей,

И поднят на корабль, что вскоре отплывал.

Сундук! Моих тебе не перечесть похвал!

Тобою прервана горчайшая невзгода,

Терзавшая меня семь месяцев два года!

Я воздухом дышу, я вижу небеса,

Засовы не скрипят, и стражей голоса

Мой обостренный слух уже никак не ранят

Напротив! Мудрый дух в моих друзьях воспрянет,

Лишь весть дойдет до них о перемене дел

(Кто, впрочем, мудростью сравниться бы сумел

С той, кто меня спасла из мрака), - думать надо,

Что весть сия для них - желанная отрада.

Ты волю мне вернул, о драгоценный друг,

О достохвальнейший, вместительный сундук!

Прими хвалу в стихах, прославься перед светом:

Товарищ мой в беде, отныне будь воспетым!

КАСПАР ВАН БАРЛЕ

(1584-1648)

НАСТАВЛЕНИЯ В РЫБОЛОВНОМ ИСКУССТВЕ

ДЛЯ ГААГСКОГО ОБЩЕСТВА

Рыба, рыбка, кто увидит,

Что грозит тебе беда

До того, как в небо взыдет

Предвечерняя звезда:

Ты плывешь, - о, как вначале

Выплески твои легки,

Истомившись от печали,

Опускаешь плавники;

Как завидно земнородным

Зрить тебя во глубине:

Ты царишь в просторе водном

Безраздельно и вполне;

Прячась в темень, на задворки,

Не страшись снастей ничуть,

Скройся в самой тайной норке,

О наживке позабудь.

Пусть удильщик горько плачет,

Восклицая: "Где же ты?",

Пусть его не озадачат

Бесполезные мечты.

Обмани же рыболова,

Червяка сорви с крючка,

Рыболов дождался клева,

Но ликует зря - пока.

Только рыбок, рыбок ради

В жизни нам сие дано:

Тот в афронте, тот внакладе

Так у рыб заведено.

Предавайтесь же уженью,

Се предобозначил рок!

И служенью и слеженью

Подчиняет поплавок.

Рыбки, гнев на милость сменят

Боги вод наверняка!

Окуньки вполне оценят

Прелесть моего крючка!

Вот и все, что ведать надо

Рыболову на веку:

Без достойного снаряда

Не словиться окуньку.

Изловивши рыбку, тащим

Пусть волнуется слегка

Рыбка в масле, да в кипящем,

Ждет всего лишь едока.

А девица - чем не рыбка?

Вообще - о том ли речь?

Ласка, нежность и улыбка

Всех приманок не наречь!

Благонравную осанку

Сохранить невмочь ужли?

Лопай, душенька, приманку

Голосу любви внемли.

Снасти избегай отравной,

Но и не перечь судьбе:

Помни, жребий самый главный

Губки, льнущие к тебе.

Пламена в камине ярки

Думай с радостью о них.

Славной корочкой поджарки

Наградит тебя жених.

Будь настойчивым, молодчик,

Знай, что радость - впереди!

Рыбка, прыгай на крючочек

И награды скорой жди!

ЯКОБ РЕВИЙ

(1586 - 1658)

ПОЭТУ

Ты, Квентин, попросил об искреннем ответе

Твоей ли книжице вовеки жить на свете.

Придется ей, мой друг, жить до скончанья лет:

Ее за меньший срок осилить мочи нет.

ДВА ПУТИ

Границы цвета серого должны

Касаться черноты и белизны,

Касается тепло как зноя, так и хлада,

Но невозможно, как ни выбирай,

Отречься ада, не попавши в рай:

Избегнув одного, достичь другого надо.

НА ГИБЕЛЬ ИСПАНСКОГО КОРАБЛЯ,

ПОИМЕНОВАННОГО "СВ. ДУХ"

Всегда - от трусости - в обычай суеверам

Прозвания богов давать своим галерам;

Апостол с Мальты плыл на корабле таком,

Что "Диоскурами", как пишут, был реком.

Испанцы, подражать решив примерам оным,

Святые имена ладьям и галеонам

Дают,- поскольку так сподручнее ханжам

Бывает приступать к убийствам, к грабежам.

"Марией" назовут корабль, на нем желая

Не потонуть, а то - Святого Николая

В патроны призовут,- а то, в любой момент,

Возможно окрестить корабль "Святой Климент".

Вот чем безумие подобное чревато:

Тяжелый галеон с немалым грузом злата

Испанцы окрестить посмели "Дух святой"

Нимало не смутясь подобной срамотой.

Что ж, в гибели его нет чуда, прямо скажем:

Со златом, с пушками, с людьми и такелажем

Под тяжестью грехов корабль пошел на дно:

Да будет и тебе, читатель мой, смешно.

Скажи: "Да, Божий Дух носился над водами,

Живущих сотворил, наполнил мир плодами,

Однако - потонул Святой Испанский Дух!

Вот - истина для тех, кто к ней и слеп, и глух".

МОРЕПЛАВАНИЕ

Пред нами трое здесь и четверо дельфинов

На поле голубом скользят, ряды содвинув:

Они пустились вплавь, дорога их пряма,

Ничто не страшно им - ни бури, ни шторма.

Мечтая о войне, о распре, о раздоре,

Посеять рознь меж них не раз пыталось море,

Пыталось разметать по свету корабли,

Когда бестрепетно они по курсу шли,

Они, объединясь, под гордым флагом плыли,

Презрев и злость ветров, и тягостные штили,

И смерть несли врагу безумному, когда

Встречались им в пути пиратские суда.

Им уступали путь, в смирении отпрянув,

Протеевы стада китов-левиафанов,

И множество морских чудовищных акул

Вставали впереди в почетный караул.

Владыка вод морских, завидя их впервые,

Пред ними отворил морские кладовые,

Богатства Индии, Гидасповы дары

Прилежно поставлять им стал от сей поры.

Седая рыбина, приплыв с немалой свитой,

Обречена была домой уплыть несытой,

Хотя на многое надеялась сперва:

Сколь ни виляй хвостом, ни подбирай слова,

Насчет того, что, вот, на суше жизнь отменна,

А в море лишь вода соленая да пена,

И кто идет в него - тот попусту упрям,

Но ни один из них не изменил морям:

Коль предпочли б они стихии водной сушу

Утратили бы жизнь, страну, покой и душу!

САМСОН ПОБЕЖДАЕТ ЛЬВА

И в день седьмой Самсон сказал своей жене:

Я вижу, что открыть загадку должно мне,

Хотя упреками и плачем непрестанным

Ты вред несешь себе и всем филистимлянам,

Я жалобам твоим внимать уже устал:

"Ядущий стал ядом, и сладок сильный стал".

Вблизи Фимнафы лев, чудовищный и дикий,

Уже давно блуждал, и вред чинил великий,

Живущих иль губя, иль ужасом гоня

Но довелось ему наткнуться на меня.

Возрыкал грозно он окровавленной пастью

Но безоружен я в ту пору был, к несчастью.

Мне истребить Господь велел сию чуму

Я льва узрел - и вот противостал ему.

Тогда взъярился лев, познав мою отвагу,

Тогда постиг, что я не уступлю ни шагу,

Победа - он считал - за ним наверняка,

Он распаленно стал хлестать хвостом бока,

Он поднял голову - надменно, горделиво,

Натужился хребет, восстала дыбом грива.

Порой бывает так: несильный древодел

Согнул тяжелый прут, однако не сумел

Скрепить его концы - и тотчас прут упругий

Со свистом прочь летит, презревши все потуги.

Так точно взвился лев, себе же на беду

Признавши плоть мою за добрую еду.

Я шуйцей плащ ему, летящему, подставил,

Десницу я вознес, я свой удар направил

Промеж его ушей, и лев, силен, свиреп,

Стал на мгновенье глух, а купно с тем и - слеп.

Никак не чаявший приветствия такого,

Он снова поднялся, и он возрыкал снова,

Не столь, как прежде, нагл, не столь, как прежде, яр;

Не много сил ему оставил мой удар.

Он прыгнуть вновь хотел, воспомня свой обычай,

Но тотчас же моей содеялся добычей:

Я на него упал, чтоб он воспрять не мог,

Всей тяжестью своей я вмял его в песок,

Я был безмерно рад подобной схватке доброй!

Трещал его хребет, хрустя, ломались ребра,

Я знаю, был в тот час со мной Господень дух!

Я льва убил! Порой так юноша-пастух,

Когда его нутро тяжелый голод гложет,

Козленка разорвать двумя руками может.

Немного дней прошло,- я, шедши налегке,

Нашел пчелиный рой во львином костяке,

Я соты преломил, разьяв костяк блестящий,

И ел чудесный мед, - а что бывает слаще?

Теперь, ты видишь, я загадку разгадал:

"Ядущий стал ядом, и сладок сильный стал".

ЧУМА

Когда грехи людей становятся безмерны

Бог очищает мир бичом своим от скверны.

Пред гладом и войной наш страх не столь велик,

Как ужас пред Чумой, открывшей жуткий лик.

Она грядет, явив пергаментные щеки,

Кровоточащий нос, верней - провал глубокий,

Гнилых зубов пеньки, в глазах застывший гной,

Язык, сочащийся зловонною слюной,

Синюшную гортань с дыханием нечистым,

В груди неровный хрип, мучительный, с присвистом,

Главу дрожащую и лысую, как шар,

Из глотки рвущийся наружу смрадный пар.

Объята пламенем прогнившая утроба,

Конечности при том трясутся от озноба,

Вся кожа в плесени и в чешуе сырой,

Бубоны, желваки, покрытые корой.

Кнут - левая рука, и факел - вместо правой,

С клевретами она - с Поджогом и Расправой.

И где пройдет она - подожжены всегда