Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2004) Страница 22

Но куда податься, где отогреть свою душу? Его Верховинино исчезло, родной дом подарил он двоюродному брату. Тот раскатал его и перевез в людное место. Возврата в свою деревню нет. Обменял ржевскую квартиру на квартиру в Великих Луках. Но в городе не то, надо опять найти деревеньку, похожую на Усть-Держу, и хозяйку, какой была Нина Алексеевна. Одному на сухом хлебе, в холостяцком жилье — уже невмоготу.

Встретил одинокую душу — давнюю знакомую, подругу Нины Алексеевны — Фаину Михайловну Андриевскую. Она тоже овдовела, растила сына. Погоревали, открыли друг другу душу. Пришли слова грубоватые, но, наверное, необходимые: ты — головешка, я — головешка, двум головешкам легче гореть. А Фаина Михайловна все понимает. Легче работается в деревне? Согласна. Давай поедем в деревню.

Он в Великолукском районе исколесил дороги, навестил все уютные места. Приглянулось село Борки, что раскинулось на берегу круглого, будто тарелка, озера. И леса в обхват села. Вот и решился известный писатель-очеркист вновь сдать экзамен на сельского жителя, осесть на сей раз в Псковской области. Потом он напишет: “Есть на Верхней Волге село Борки, известно тем, что здесь родился и умер поэт и драматург Владислав Озеров (1769—1816), автор трагедий “Эдип в Афинах”, “Фингал”, “Дмитрий Донской”, “Поликсена”. Историки театра отмечают, что именно в исполнении женских ролей трагедий Озерова — Антигоны, Моины, Ксении, Поликсены — расцвел талант замечательной русской актрисы Екатерины Семеновой. Помните, у Пушкина:

Там Озеров невольны дани

Народных слез, рукоплесканий

C младой Семеновой делил”.

Живописное село привлекло живописцев. Поселился под Борками московский художник Анатолий Петрович Тюрин. Бывший председатель здешнего колхоза Сергей Романович Ильин и художник Тюрин в залах озеровского дома решили открыть картинную галерею и колхозный музей. Крупные московские художники отдали свои картины.

Конечно, Иван Афанасьевич с Фаиной Михайловной подключились к созданию культурного центра. Роль интеллигенции на селе — учителей, врачей, агрономов, инженеров — очень интересовала Васильева. Поднять бы всю эту силу для того, чтоб городская культура пришла на село. Об этом он обстоятельно и взволнованно напишет позднее.

А пока надо хоть немного обжиться. Плотники подняли венцы сруба, крышу, навесили двери, окна, а уж нутро он обихаживал сам. Руки просились к топору, пиле, рубанку. С Усть-Держи не брался за них. И теперь махал топо­ром, ширкал пилой, а неподалеку — заветная тетрадь. Когда работаешь, приходят неожиданные мысли и редкие слова, рождаются темы новых очерков.

О чем только не писали очеркисты в те годы! Я caм, заразившись от Ивана Васильева дотошным познанием села, писал о брошенных, заболотившихся лугах, о трагедии дальнего сиротского поля с хилыми всходами, необхо­димости возродить забытые отрасли — коневодство, пчеловодство, овце­водство, о давней боли северных областей — несносных дорогах, которые разрушал современный тяжелый транспорт. Тогда тема эта считалась запретной, потому что дороги были дороги, но ведь бездорожье-то еще дороже. Удалось обо всем этом написать. И радовало то, что все эти выступления находили отклик не только у читателей, засыпавших нас своими письмами, но и у руководящих людей — в районах и в областях. Ивана Василье­ва отличало то, что он знал не только экономическую сторону проблемы, но и стремился показать психологический аспект. Был он придирчив к себе и, чтобы удостовериться в правильности выводов, отправлялся вновь и вновь по милым сердцу местам — Псковской и Калининской областям. “Летом семьдесят восьмого я объехал верховья Волги, Днепра, Западной Двины, Великой, Ловати, Шелони — весь край истоков — Валдайскую возвышенность со специальной целью: собственными глазами посмотреть, что с землей”.

Зарождался новый цикл очерков в защиту пашни, русской хлебной нивы. Даже одно название тем говорит о широчайшем диапазоне разговора по душам, который вел Иван Васильев с читателями всех категорий — селянами и горожанами, средним руководящим звеном и председательским корпусом. Пробуждая сердечное сочувствие к деревне и ее жителям, давал он ответы на вопросы, как решить закавыки, как вернуть людей в деревню, сделать там сносной жизнь.

Передо мной изданная в 1981 году в “Современнике” обстоятельная книга Ивана Васильева “В краю истоков”. Вот раздел “Коренные и приезжие” — это о людях, живущих в деревне, и о специалистах, приезжающих в нее строить, проводить мелиорацию, о шефах с заводов и институтов, о дачниках. Или — “Трудная должность — рядовой”. Это о том уровне ведения хозяйства, которого достигли колхозы и совхозы к концу 70-х годов. Тоже проблема на проб­леме. Но в людях было активное желание решить, расшить узкие места, выйти из тупиковых ситуаций.

Сравниваешь с сегодняшним положением деревни и думаешь: все-таки был подъем, были силы для него и были люди, замечательный председа­тельский корпус. Они изучали ситуацию, видели выход и достигали успеха.

Таких книг, как эта, вышло у Ивана Васильева с добрый десяток, и все они расходились так же быстро, как детективы и бестселлеры. Но читатель был иной — серьезный, думающий, болеющий за деревню.

Раздумья о жизни и людях Великолукского района Псковской области задевают и вологжан, и вятичей, и архангельских, и калининских жителей, потому что проблемы не частные, а общие. А в ходе раздумий не преминул Иван Афанасьевич упрекнуть братьев-газетчиков, от которых никогда себя не отделял, хотя был членом Союза писателей, прозаиком с именем, и писателей: “Мне кажется, беда нашей “деревенской” публицистики в поверхностности изучения жизненных явлений и прямолинейности предла­гаемых решений, — замечает он. — Потакая нетерпеливому читателю, жажду­щему от писателя ответа, что же делать, мы торопимся, схватываем лежащие на поверхности факты и, не шибко владея диалектическим методом исследо­вания, выдаем скороспелки... Между тем жизнь все усложняется и “прямых” решений становится все меньше. Пожалуй, их уже не осталось”.

А вот слова, адресованные любителям реформ и сселений: “Отчего же так невзлюбили малую деревню? Чему стала она помехой? Экономике? Едва ли, ибо экономика стоит на земле, как дом на фундаменте, а земля еще не подписала приговора малодворке, наоборот, каждый клочок ее просит человеческих рук. Зуд чиновного реформаторства овладел нами, нам прямо-таки невтерпеж ломать и переделывать. Оторвавшись от живой жизни, высидим в кабинете идейку — и ну скорее претворять, не спросив, не убедившись, овладела ли идейка умами людей. Прожектерство — так назы­вается причина “нежаления” малой деревни, оставляющая заслуженных стариков, гордость колхозной деревни, без внимания и заботы общества и пере­ложившая эту заботу целиком на детей и внуков, сделавшая ее частным делом”.

Время было такое. Общественное мнение, очеркистика пробили поста­нов­ление ЦК партии и Совмина СССР “О дальнейшем подъеме Нечерноземья”, благодаря которому началось финансирование химизации, мелиорации, строительства, ремонта и прокладки дорог. Пробудившаяся совесть дикто­вала: надо платить долги деревне, обновлять ее, решать острые, насущные социальные проблемы. И, конечно, главный очеркист страны Иван Васильев вел откровенный разговор о том, туда ли идут деньги, как распоряжаются ими председательский корпус и соответствующие главки, министерства. Иные ведь зарывали денежки в землю, заботясь об освоении средств, а не о толковой мелиорации или строительстве.

А кто как не сами председатели колхозов, бригадиры, механизаторы знают обо всем. Иван Афанасьевич ездит по хозяйствам. Особенно часто бывает у председателя колхоза им. В. И. Ленина Михаила Ефимовича Голубева. “Я часто приезжаю к нему, — признавался Васильев. — Живу и день, и два, и три — набираюсь ума. Он из тех, кого мы привыкли называть думающими”.

Редакция журнала “Наш современник” в 1985 году выдвинула Ивана Васильева на Государственную премию СССР. Вроде — кандидатура беспроигрышная. Почта была забита письмами в поддержку очеркиста. Случилось неожиданное и приятное, о чем в дневнике Иван Афанасьевич написал так: “Насколько могу судить по скудной информации, получаемой от столичных братьев-газетчиков, я попал в поле зрения Генсека, и первым “звонком” было то, что мое имя было вычеркнуто из списка отобранных на присуждение Госпремии СССР, и вычеркнуто именно им, якобы сказавшим: “Для него это — мало, ему надо Ленинскую”. Так ли, нет ли, но моя фамилия перекочевала в список претендентов на Ленинскую, которую в мае 1986 года присудили и вручили”. Конечно, это придало сил и желания работать еще больше. Как свидетельствует Сергей Викулов, в 1987 году Васильев выступал в “Нашем современнике” пять раз. Разговор о перестройке захватил очеркиста, и он, стремясь обосновать ее необходимость, весь ее социальный и нравственный смысл, опубликовал раздумья о трех этапах перестройки: “Очищение”, “Обновление”, “Преодоление”.