Александр Прасол - Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере. Страница 22

ЭСТЕТИКА УМОЛЧАНИЯ

В японском языке есть пословица, почти в точности совпадающая с русской: тиммоку ва кин, юбэн ва гин («красноречие — серебро, молчание — золото»). Она означает, что скрытый смысл слов или невысказанное чувство ближе к истине и потому более изящны. На этом принципе построена классическая японская поэзия. Слова в ней служат для построения видеоряда, который лишь помогает понять настроение человека. Это свойство японской поэзии многократно проанализировано литературоведами. По замечанию писателя Macao Кунихиро, японцам свойственна особая «эстетика умолчания», возвышающая скрытые, невысказанные чувства и делающая вульгарным их вербальное выражение.

Впрочем, любовь к скрытому смыслу и радость от его постижения испытывают не только японцы. Попробуйте пересказать любимый анекдот, детально разъяснив всё, над чем следует смеяться, — и его прелесть исчезнет без следа. По-видимому, стремление к пониманию друг друга без лишних слов, при минимуме выразительных средств, является одной из общечеловеческих универсалий. Это особый контакт более высокого порядка. Русское выражение «понимать друг друга без слов» означает особые состояния: чувство влюблённых, слаженность действий спортсменов, однонаправленность мысли учёных.

Эстетика умолчания веками определяла отношение японцев к красноречию, публичным дискуссиям и многому другому, что связано с речевой экспрессией. Убедительности слов они всегда предпочитали убедительность поступков. Это заметно даже по мифам. Когда богиню солнца Аматэрасу потребовалось выманить из небесного грота, никто не пытался уговаривать или агитировать её пламенными речами. Боги просто устроили массовое гулянье, и Аматэрасу из любопытства сама вышла. Взятие японцами русской крепости Порт-Артур в декабре 1904 года овеяно в Японии мифами и легендами. По одной из них, после нескольких неудачных атак на крепость, которую русские удерживали из последних сил, японский командующий М. Ноги выстроил своих солдат и, желая вдохновить их на решающий бой, зарубил перед строем собственного сына. В тот день крепость пала. Убийство сына — вымысел. Но любопытно, что его авторам не пришло в голову наделить японского командира, признанного героя русско-японской войны, ораторским талантом, они предпочли приписать ему конкретный поступок в духе кодекса бусидо.

В японском языке есть много выражений со значением «хорошо, умело говорить», и большинство из них имеет негативный оттенок, выражающий настороженное отношение японцев к красноречию. Оно нашло отражение в пословицах, порицающих многословие: кути тасся-но сигото хэта («повок на словах — слаб в делах»), акидару ва ото га такай («пустая бочка громко гремит»), наку нэко нэдзуми торадзу(«мяукающая кошка мышь не поймает») и пр. В отличие от евро-американской культурной традиции, где ораторское искусство ассоциируется с развитым интеллектом, в Японии сдержанность в речах считается признаком глубины и цельности характера. «К искусным ораторам японцы относятся с подозрением» (Канаяма, 214). По японским представлениям, публично доказывать что-то — значит навязывать другим свою точку зрения. Одно время на японском телевидении многократно повторялся рекламный ролик, в котором в качестве ключевого слогана использовалась фраза «мужчина молча, как-нибудь…» (отоко ва даматтэ, нантока).

В начале 1870-х годов, на пике вестернизации, в Японии вошли в моду дискуссионные клубы, создаваемые по западному образцу. Два выдающихся просветителя той эпохи, Ю. Фукудзава (1834–1901) и А. Мори (1847–1889), одно время спорили об их необходимости. Выступая против публичных дискуссий. Мори приводил показательные аргументы. Он говорил, что японский язык изначально не приспособлен для публичного выступления. Он хорош для кулуарного обсуждения вопросов, но не для публичных речей с целью кого-то в чём-то убедить. Таких речей в Японии никогда не произносили, и соответствующих ораторских приёмов в языке просто не существовало. Единственный известный в Средние века вид публичных выступлении — толкование классических текстов. Но и в этом случае выступающий, во-первых, никого не убеждает и ни к чему не призывает и, во-вторых, говорит как бы вообще не от своего имени. Он излагает толкование какого-либо текста или учения слушателям, которые не являются его оппонентами. А потому их роль — слушать и запоминать, а не обсуждать услышанное. В другое время и по другому поводу Мори предлагал вообще отказаться от японского языка и заменить его английским, поскольку японский язык феодален по своей сути и намертво связан с культурными традициями. По его мнению, путы родного языка не давали возможности быстро модернизировать японскую культуру по передовым западным образцам.

А. Мори был образованным человеком, но не он первым подметил нелюбовь японцев к публичным речам и дискуссиям. За столетие до него Норинага Мотоори (1730–1801), ревнитель чистоты японской культуры, утверждал, что японцы никогда не спорили даже по самым важным для них вопросам, таким, например, как сущность синто. «Не спорить, — писал он, — значит не разглагольствовать попусту, как это бывает в других странах». А за тысячу лет до Мотоори об этом же говорил «один из двух гениев» японской классической поэзии Хитомаро Какиномото: «В нашей стране бамбука и риса не вели споров со времен богов» (Nakamura, 1960: 471). Так что традиция эта довольно давняя.

Восприняв её, немногословные самураи не могли пройти мимо женщин, спутниц жизни. Придя к власти, воинское сословие расставило всех по своим местам, определив женщине место «на два шага позади мужа». Вскоре из-под их кисти одно за другим стали выходить моральные наставления (какун), в которых говорилось о системе «трёх послушаний» (отцу, мужу, старшему сыну) и семи женских пороках. Наличие любого из них давало мужу право изгнать жену из дома. В их числе неизменно упоминалась и излишняя разговорчивость. Так многословие было ещё раз объявлено пороком.

В эпоху Мэйдзи (1868–1912) понятие публичной речи спало проникать в общественное сознание. Этому способствовало оживление политической жизни. С публичными речами выступали участники гражданского Движения за свободу и права народа (Дзию минкэн ундо), члены парламента. Эта форма публичного выступления достигла своего расцвета в первые десятилетия XX века, и в японских школах начали преподавать риторику.

В 1930-е годы по мере изменения внутриполитической ситуации наметился возврат к традиционной форме выступления, напоминающего проповедь. От переводного «западного» названия эндзэцу отказались и заменили его словом коэн. В сегодняшней Японии публичные речи в их западном понимании занимают скромное место на периферии общественной жизни. К ним прибегают во время всевозможных митингов и акций протеста. В парламенте и других присутственных местах речи напоминают отчётные доклады с анализом, постановкой проблем и возможными путями их решения. Привычка агитировать и полемизировать так и не прижилась.

В Японии все решения принимаются и выполняются коллективно. Для предварительного обсуждения вопросов существует способ, известный под названием нэмаваси (окапывание корней). Так называют подготовительные работы по пересадке взрослого дерева на новую почву. За год или два до пересадки дерево обкапывают со всех сторон и обрубают мелкие боковые корни, оставляя несколько самых мощных. Они пускают поблизости от ствола молодые побеги, которые впоследствии помогают ему укорениться на новом месте. Отсечение второстепенных направлений и сохранение самых перспективных для решения проблемы — в этом смысл метафоры. Нэмаваси — путь к компромиссу и согласию в поисках решения.

Однако и в ходе такого обсуждения вы не услышите пламенных речей. Это скорее неспешный и осторожный обмен мнениями, больше напоминающий рассуждения вслух. Предложения если и делаются, то в форме риторических вопросов или предположений. А раз ничего прямо не предлагается, то и возражения бывают редко и делаются в косвенной форме. Все словно стараются обходить острые углы и выжидают, когда в результате обмена мнениями начнёт естественным образом формироваться подход или точка зрения, приемлемые для большинства. Человеку, впервые попавшему на мероприятие под названием нэмаваси, бывает непросто понять, в чём смысл обсуждаемого вопроса и в какую сторону движется обсуждение. Если контуры консенсуса не намечаются — не беда, собрание переносится на следующий срок. Участники будут собираться снова и снова до тех пор, пока консенсус не будет найден. Принятие решения большинством голосов тоже не пользуется особой популярностью, к нему прибегают лишь в крайних случаях. По той же причине — остаются недовольные, чьё мнение не приняли в расчёт.