Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг. Страница 22

Нередко нашим офицерам приходилось крестить детей сверхсрочных и бывать посаженными отцами на свадьбах, своего рода «свадебными генералами»; подносить самовары, серебряные ложки или что‑либо другое, полезное в хозяйстве. Такие просьбы отнюдь не были с их стороны желанием подмазаться к начальству или получить какую‑то материальную выгоду, а было проявлением доверия и уважения (часто и любви) к данному офицеру.

Раз я получил приглашение на крестины к одному заслуженному на миноносце унтер‑офицеру. Когда обряд был кончен, гостям предложили угощение. Чувствовал я себя довольно‑таки неловко, так как собравшееся общество состояло исключительно из представителей нашей команды и нескольких женщин, которые почтительно стояли и упорно молчали. Меня усадили за стол и начали потчевать, а другие стояли по стенкам и смотрели. Пришлось потребовать, чтобы все сели за стол и тоже начали угощаться. С трудом удалось уговорить. Меня занимали хозяин и хозяйка, а другие больше молчали. Пришлось просить хозяина налить всем вина, чтобы выпить за здоровье новорожденного и родителей, что сейчас же и было исполнено. Только мне налили вина, а остальным водку. Вино несколько развязало языки, и общество себя стало чувствовать более свободно.

Меня очень заинтересовал домашний быт наших женатых сверхсрочнослужащих. Узнать о нем, конечно, было легче от жен, которые держали себя гораздо свободнее, так как я им начальством не приходился. Поэтому, когда я повел разговор на хозяйственные темы, то окружающие дамы сразу оживились. Это была их сфера, и они знали, как надо вести свое скромное хозяйство при скудных денежных возможностях. С этой темы незаметно перешли и вообще на условия их жизни. Во всяком случае, из этих разговоров можно было заключить, что они считают, что им лучше живется здесь, в городской обстановке, чем в деревнях, где работа женщин гораздо тяжелее. Тут муж служил, а они занимались детьми и собою, так как ведь мужья только в праздничные дни столовались дома. Во всяком случае, я много интересного вынес из этих разговоров, и не только интересного, но и поучительного для офицеров, воспитателей своих команд.

Отношение офицеров императорского флота к своим матросам было гуманным и сердечным (я говорю о периоде после Японской войны, т. е. после 1905 г.), поэтому никакого озлобления с их стороны не было и к этому не было никакого основания. Распространяемые в этом направлении слухи из революционных кругов были злонамеренными и предвзятыми.

Само собою, были офицеры, которых команда любила и которых не любила. Эта нелюбовь к ним основывалась не на плохом отношении, а на формализме, надменности или презрительном отношении, проявляемом ими.

Да и как мог офицер корабля особенно «обижать» матроса, раз был всецело под контролем командира и старшего офицера? Но и они не могли бы слишком притеснять матросов, так как это привело бы к недоразумениям с офицерами, им подчиненными. Я помню только один случай, когда старший офицер линейного корабля «Андрей Первозванный» (старший лейтенант Алеамбаров[136]) относился к команде с большим формализмом, сухо, и даже бывали случаи, что он пускал в ход руки. В результате он не добился повышения уровня дисциплины, к чему стремился, и заслужил нелюбовь как команды, так и офицеров. Наконец, он был списан с корабля и поставил крест на своей карьере, хотя был исключительно исправным и толковым офицером.

Каждый специалист‑офицер всегда являлся особенным защитником своих подчиненных, если видел, что к ним другие офицеры относятся несправедливо. Он не давал их в обиду и старшим начальникам. Нельзя забывать, что на каждом корабле все на виду и о каждом случае становится быстро всем известно.

Откуда могли явиться злоба и недоверие, когда офицеры и команды годами жили вместе в самом тесном сотрудничестве? Чего ради притесняли бы, скажем, командир, штурман или вахтенный начальник сигнальщиков и рулевых, которые в походах находились в непосредственной близости от них и несли ответственные обязанности, облегчая труд офицеров? С другой стороны, отчего бы эти сигнальщики или рулевые чувствовали злобу к офицерам, когда не могли не видеть в них высший авторитет по службе и ощущая к себе доброе отношение. В темной ночи, во мгле или бурную погоду так важно открыть маячный огонь, от этого зависит безопасность курса, и нередко первыми его открывали сигнальщики. В тяжелых условиях погоды или в военное время, когда миноносцы пробираются в опасных неприятельских водах, разве не чувствуют сигнальщики и рулевые, что безопасность корабля всецело зависит от опытности и знаний командира, штурмана и вахтенного начальника? Это создает в их глазах авторитет и уважение к офицерам. Он воочию убеждаются, что их подчинение офицерам есть необходимость, что офицеры, превышая их знаниями морского дела, заслуживают и привилегированного положения. Откуда же при таком сотрудничестве может родиться ненависть?

Разве артиллерийские и минные офицеры стали бы притеснять своих матросов‑специалистов, раз они изо дня в день с ними работают по уходу за механизмами и раз от успешности взаимного сотрудничества зависит состояние боевого вооружения, находящегося на ответственности этих офицеров? Тут также обе стороны на каждом шагу встречаются с авторитетом одних и совершенно необходимой помощью и знаниями других.

Разве бывали случаи, что судовые механики не отдавали должное своей машинной команде и не ценили своих лучших специалистов? Отчего б машинная команда стала питать нелюбовь к судовым механикам, когда они проводили долгие часы на совместных вахтах в машинах и кочегарках?

А ревизоры и писари, баталеры, шхиперы и содержатели по разным частям, ежедневно сотрудничая и нуждаясь во взаимной помощи, также не имели никакого основания к злобе и ненависти.

Я далек от мысли идеализировать взаимоотношения между офицерами и командами императорского флота, но истина требует опровержения слухов о злобе и ненависти команд против офицеров. Конечно, человеческие взаимоотношения складываются из личных качеств каждого индивидуума и никакие рамки дисциплины не могут их стереть. Поэтому и на наших кораблях бывали во взаимоотношениях офицеров и команд различные оттенки, в лучшую или худшую сторону. Но они никогда не переходили границ, за которыми во взаимоотношениях возникают злоба и ненависть.

Вот в отношении излишней слабости к своим непосредственным подчиненным бывали пересолы, и в этом отношении можно было некоторых из нас упрекнуть. Не раз из‑за этого возникали недоразумения между офицерами. То штурман обидится на одного из вахтенных начальников, то минный офицер поспорит со старшим офицером из‑за своих минеров или электриков, а то старший механик пожалуется старшему офицеру на какие‑то несправедливости по отношению его машинистов или кочегаров.

Ниже я приведу сценку, как происходила разводка фронта по судовым работам, на миноносцах.

Команда стоит во фронте, одетая в рабочее платье. Впереди фронта боцман Невин и фельдфебель. Дежурный офицер ожидает выхода старшего офицера, которому послано доложить, что команда построена. Приходит старший офицер и с ним старший механик. Командуется: «Смирно».

Старший офицер обращается к старшему механику: «Николай Иванович, вы, конечно, берете своих людей на работы в машине и кочегарках, но, может быть, вы оставите мне несколько человек для мытья борта».

Старший механик раздосадован: «Петр Иванович, после похода у нас столько набралось работы, что никак не могу». Старшой со своей стороны недоволен: «Ну, Бог с вами». «Машинисты и кочегары по своим работам» – приказывает он.

Артиллерийский кондуктор подходит к старшо́му и просит дать комендоров обтереть и почистить орудия. «Всех комендоров не получите и не просите» – отвечает старший офицер. Он тоже раздосадован, а у боцмана даже вытянулось лицо. Но тут как тут минный кондуктор – просит электриков и минных машинистов прокачать мины. С еще более недовольным видом отделяются ему несколько человек.

Боцман окончательно недоволен и решается заявить: «Ваше высокоблагородие, мы хотели борта мыть, опять же надо послать в порт за провизией, дать людей картошку чистить, маляров назначить камбуз красить, на борту останутся всего человек пятнадцать».

Старшо́й и сам отлично знает, что такого числа не хватит на мытье борта. Боцман прав, да откуда взять еще людей.?

Поэтому он утешает боцмана, что всех работ в один день не переделаешь. Но тот сильно разочарован и докладывает: «Ваше высокоблагородие, так что смею доложить, г‑н старший механик завсегда забирают свою команду и нам никого не дают, и завтра у нас опять не хватит, а борт‑то ведь во какой грязный». Старшому самому очень хотелось хорошенько вымыть борт, да что тут поделаешь, и он только пожимает плечами. Боцман же в сердцах кричит людям, назначенным в его распоряжение: «Ну, забирайте щетки, ведра, мыло и беседки, да смотри у меня, не прохлаждайся; живо за дело». И сам идет за ними, чтобы наблюдать, как будут прилаживать беседки и приниматься за работу.