Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6449 ( № 6 2014) Страница 22

«Букет» – история о спорах из-за дома. Бесконечная. Вялая. Неубедительная.

Если бы я не поставила перед собой высокую цель досидеть до конца, я бы этого не сделала. Но пришлось маяться, поглядывая на часы и слушая закольцованные «Голубку» и «О, Баядера!..» Наблюдая за беспомощной игрой Плесняевой и Цвиткис (отмечу, что Фёдоров и Макушин хороши, и в целом в труппе много хороших актёров). Прислушиваясь, что там лопочет, изображая человека с синдромом Дауна, Ягодин. Кстати, вот, на мой взгляд, раздутая величина. Играет лениво и очень условно, схематично обозначает роль, бурчит под нос; что, теперь такие звёзды?..

В спектакле много параллелей с «Вишнёвым садом», и это ещё один пример тесных объятий Коляды, на этот раз драматурга, с классиком, но объятий, не возвысивших Николая Владимировича до уровня Антона Павловича, а опростивших чеховскую тонкость и чеховскую глубину до примитивности «букетных» маргиналов.

А в зале между тем царило веселье, зрители у Коляды невзыскательные: услышат слово «ширинка» – смеются; услышат ненормативную лексику – громко смеются; над «синдромными» гримасами Ягодина – покатываются со смеху. Нашли друг друга?

Откуда, откуда берутся и загадочным образом процветают такие самодельные и самодеятельные театры, плодящие устрашающую, тотальную зрительскую неразборчивость?!

Общий упадок культуры, пресловутый рынок, попустительство со стороны профессиональной критики, и не только критики; смотры и фестивали прикладывают руку к возвышению низкопробных театров, а пример, видимо, берут с «Золотой маски», на которой призы служат способом рассчитаться со «своими».

Вместо того чтобы изыскивать объяснения фанаберии режиссёра, подводя идейно-историческую, высосанную из пальца базу под его эксперименты, стоило бы подсказать, хоть бы и по-дружески, что не стоит во всём искать выгоду для себя, демонстративно понижая градус духовности.

И что вымогательством и попрошайничеством заниматься неприлично, это удел рэкетиров и нищих; и хорошо бы сократить арсенал торгашеских замашек, пытаясь подкупить сувенирчиками и подарочками, перетянуть на свою сторону всё новые живые души.

А «Мёртвые души» при этом выполоть подчистую.

Город NN Гоголь сначала назвал Тьфуславлем, но потом решил смягчить «приговор», ну а мне смягчать название театра (см. заголовок) не представляется возможным, ведь, по сути, он очень точно обозначает то, чем занимается театр: сущей ерундой. Жаль, что хорошие актёры задействованы в этой ерунде; и ситуация, кстати, вторит гоголевской: у кулака Собакевича было много одарённых крепостных среди мёртвых душ.

И говорил он о них: «Ведь какой народ! просто золото».

Елена БЕЛЯЕВА

Теги: Коляда-театр

«Дона Флор и два её мужа»

Фото: Михаил ГУТЕРМАН

По роману  Жоржи Амаду

Театр "Ленком", постановка - Андрей Прикотенко, в ролях – заслуженная артистка России Н. Щукина, народный артист России В. Зикора, Е. Есенина, С. Шкаликов, С. Ююкин, Д. Гизбрехт, Е. Мигицко, заслуженный артист России А. Леонов, А. Кошевая, М. Амельченко, А. Большова, А. Марчук.

Был у меня некогда коллега, любивший писать рассказы. Герои его общались не с помощью речевого аппарата, а с помощью опорно-двигательного, ну, например:

– Что?! – схватилась она за голову.

– Я люблю тебя! – он стукнул кулаком по столу и упал на колени.

Заметьте, не сказал/произнёс/воскликнул, а стукнул и упал.

Премьера в Ленкоме напомнила мне манеру коллеги:

– Я умер! – отжался от пола Романо.

– Романо! – подбоченясь, отставила ногу Флор.

Так, с ломаных марионеточных движений началась сия история любви и страсти.

В книжном виде этот старый роман, помнится, не представлял собой ничего особенного. Добротная латиноамериканская вещь с положенным уклоном в притчевость, в меру интересная, в меру откровенная, в меру мистическая, всегда державшаяся в арьергарде лидеров литературы иберо-романских колоний.

Сценическое воплощение, мягко говоря, сильно отличается от первоисточника, причём два действия спектакля – словно две отдельные постановки по разным инсценировкам.

Первое действие – как бразильский карнавал, по-ленкомовски броское, в вихре конфетти; падает сверху диван, носится герой на скутере, группа подтанцовки и бэк-вокалистов на заднем плане, внезапно замершие актёры, как картинки из комиксов; раздражают вылезающая из люка голова покойного мужа и не к месту употреблённые нецензурности. Подкупают цельность и экспрессивность, поначалу я даже думала написать, мол, красивый спектакль, заслуживающий с небольшими оговорками одобрения и аплодисментов.

Второе действие перечеркнуло этот мой порыв.

Не смог режиссёр одолеть многоплановость романа и избрал путь наименьшего сопротивления: превратил всё в эротическую «историю на ночь». Под конец, кроме чувственного томления, ничего на сцене не происходит. Телеса, непечатная брань, извивающаяся героиня, которая в финале обнажается почти полностью, крошечные стринги мало что скрывают, а с плюмажем она и вовсе похожа на танцовщицу варьете[?] Удручающее зрелище. Неужели не нашлось иных средств изобразить чувства, кроме прямолинейного раздевания и мата?! Они, чувства доны Флор, потаённы, обузданы строгой католической моралью; гораздо точнее было бы ей декламировать со страстью кулинарные рецепты, как она и делает несколько раз.

Ещё более удручающее впечатление производит сцена возвращения первого мужа доны Флор из загробного мира. Чёрно-белое уныние, выбивающееся из общей стилистики спектакля, было призвано послужить контрастной подводкой к последующему апогею несдержанности, но осталось просто монотонным усыпляющим проговариванием текста. Разочаровывающим.

Теги: Театр «Ленком»

«Лондонский треугольник»

Фото: Михаил ГУТЕРМАН

По пьесе Алексея Углова

Театр "Школа современной пьесы", режиссёры Дмитрий Астрахан, Владимир Рубанов, в ролях: А. Галибин, А. Гордон, Д. Геринг.

Жил-был в славном городе Лондоне человек. Был он умён и богат. И приехал к нему из другой страны давний приятель с женой, нищий и пьющий. Друзья решают начать некий совместный бизнес, вот, скажем, издавать журнал. Дальше интрига закручивается похлеще, чем в латиноамериканском сериале: жена рожает от богатого лондонского насельника, а добрый муж-пьяница готов признать ребёнка своим.

Один ребёнок, другой, соперница, страсть, измена, смерть. Остро не хватает призраков и отравлений.

Кто же все эти люди? Ответ: Александр Иванович Герцен, Николай Платонович Огарёв и Натали Тучкова.

Исторически всё верно, так дело и было: Огарёвы приехали в Лондон, там Герцен и Натали увлеклись друг другом, а бедняга Николай Платонович с горя сошёлся с местной проституткой, впрочем, совместная жизнь последних длилась довольно долго и к обоюдному удовольствию. Но исторические факты в постановке не важны, они лишь основа сюжета, важен серьёзный перекос в сторону интимно-любовных отношений героев. Сериал не сериал, но на дамский роман получилось очень похоже, эдакая лавстори. Поверхностная, слабая по части образов, но вроде бы и так все хорошо знают размах крыльев и ареал распространения мужских персонажей, к чему ещё что-то живописать (ну, там, Воробьёвы горы, декабристы разбудили, «русский социализм»[?] Натали - другое дело, её образ полнокровен и даёт яркую клиническую картину психопатии). Слишком длинная (порой было даже неловко смотреть, как актёры «нагоняют объём», медленно ходят и задумчиво поникают главой). Однобокая, о чём я уже упомянула.

Но, к стыду своему, признаюсь, что следила за развитием амурных событий с интересом; вот если бы уклон был сделан в революционно-пафосный аспект, мне, человеку, воспитанному советской школой и наевшемуся идейной патетики досыта, наблюдать за происходящим было бы гораздо утомительнее.

Время от времени толика идеологического контента на сцене появляется: Герцен с Огарёвым спохватываются и начинают листать «Колокол», рассказывать анекдоты про царя, переживать за дело – вскользь напоминают таким образом, что, в общем, улицы в российских городах названы их именами не за способность отдаваться сердечной страсти.

Хвалю я или ругаю спектакль? Скорее, хвалю, потому что, хотя материал и не основательный, планка невысока, а постановка получилась любопытная; и дело тут в актёрах, их обаянии, «вытягивающем» слабые характеры. Причём мужские роли здесь – вспомогательные, спектакль держится не на них, а на отличной игре Джульетты Геринг. Её стремительное скольжение по спирали истерии и душевного нездоровья приводит к надрывной финальной сцене, после которой актриса и на поклон выходит со слезами на опухшем лице, не в силах вернуться в реальный мир.