Патрик Бьюкенен - Смерть Запада Страница 23

Слова — это оружие, заметил Оруэлл. Традиционалистам еще только предстоит найти эффективные меры противодействия словам. Ведь когда оппонента называют расистом или фашистом, уже нет необходимости опровергать его доводы. Он сам оказывается в положении обвиняемого и должен защищаться. В суде действует презумпция невиновности, а в обществе, когда речь заходит о расизме, шовинизме или гомофобия, налицо презумпция виновности. Следует доказывать, что ты невиновен в предъявленных тебе обвинениях.

Оруэлл так часто слышал слово «фашист», что даже предположил: если Джонс называет Смита фашистом, он всего лишь хочет сказать: «Я ненавижу Смита». Однако произнеси Джонс эту фразу вслух, его упрекнут в не свойственной настоящему христианину нетерпимости. А называя Смита фашистом, он уже не должен объяснять, за что ненавидит Смита, или пытаться превзойти последнего в споре; своими словами он заставляет Смита оправдываться в том, что тот не является тайным поклонником Адольфа Гитлера. Да, Хьюи Лонг был прав: фашизм придет в Америку под личиной антифашизма37.

Нельзя отрицать, что Лукач, Грамши, Адорно, Маркузе и Франкфуртская школа оказали огромное влияние на культурную и интеллектуальную историю Америки. В отличие от большевиков они не брали приступом Зимний дворец, не внедряли в общество свои идеи насилием и террором и не были гигантами мысли, наподобие Маркса, чтобы вызывать у простых людей чувство преклонения. Очень немногие американцы знают их по именам. Никто из них, даже Маркузе, не был ни апостолом Павлом, ни Лютером, ни кардиналом Уэсли. Бывшие марксисты, подвергшие ревизии учение Маркса, они оставались «плотью от плоти марксизма» и, находясь на Западе, рассуждали о том, каким образом следует организовать и совершить антизападную революцию. Их идеи восторжествовали. Американская элита, вряд ли представляющая себе, кто такие франкфуртцы, восприняла теории Франкфуртской школы на «ура».

Нынешние американцы и не подозревают, что эти идеи и теории были выпестованы в веймарской Германии или в Италии Муссолини и что за ними скрывается стремление подорвать нашу культуру и уничтожить нашу цивилизацию. И поневоле возникает вопрос: почему Америка 1960-х годов, будучи страной с богатым иудео-христианским наследием, историей, традициями, верованиями, приняла эту «тихую революцию»?

Да, незначительная часть американской элиты, еще перед Великой Депрессией, а тем более — в те тяжелые годы, оказалась подверженной явлению, которое французский исследователь Жюльен Бенда окрестил «изменой интеллектуалов»38. Они презирали капиталистическую и христианскую Америку, в которой жили. Но почему идеи этих «предателей» прижились в американской глубинке? Чем они привлекли детей Золотого поколения, победившего Гитлера? И чем привлекают молодежь до сих пор? Неужели Америка шестидесятых столь отчаянно нуждалась в новой вере, новом образе жизни? Неужели стропила старого дома окончательно сгнили? Была ли революция неизбежной? Или молодые, как и большинство их наставников, просто-напросто устали от прежней морали и искали ей замену, а потому вспрыгнули на подножку первого же из проходивших мимо поездов?

Разумеется, Франкфуртская школа далеко не единственная мечтала о социальной революции и содействовала ее скорому совершению. В 1930-х годах многие интеллектуалы размышляли о том же и делали схожие выводы. Вот цитата из ежегодника Национальной ассоциации образования за 1937 год:

«Текущая капиталистическая, националистическая система школьного образования отменена в одной-единственной стране — России, что связано с произошедшей там революцией. Следовательно, вердикт истории однозначен: любые сколько-нибудь значительные перемены в обществе возможны лишь как результат революции»39.

Маргарет Санджер, основательница общества «Планирование семьи», своим радикализмом далеко превосходила всех представителей Франкфуртской школы, вместе взятых; она в известной мере предвосхитила их идеи: «Контроль рождаемости радикалы всячески приветствуют, поскольку он способен подорвать влияние христианской церкви. Я с нетерпением ожидаю дня, когда человечество освободится от ярма христианства и капитализма»40.

Захлестнула бы Америку революция 1960-х, не напиши Грамши своих «Тюремных записок», не покидай Адорно и Маркузе Германию? Только ли в Лукаче, Грамши, Адорно и Маркузе корень всех зол, всех наших бед? Конечно вряд ли, но именно эти четверо разработали стратегию и тактику успешной марксистской революции на Западе; культура, которую они стремились подорвать, уже не является доминирующей ни в Америке, ни на Западе в целом. Эти четверо начали свою американскую карьеру изгнанниками, а завершат ее посмертно, быть может, победителями.

Почему они преуспели? В шестидесятые годы произошло соединение четырех элементов, в результате чего критическая масса взорвалась, как устройство доктора Оппенгеймера в Аламогордо, штат Нью-Мексико.

Первый фактор — «послание в бутылке», как называли свои теории представители Франкфуртской школы. Их идеи постепенно получали распространение, одновременно с воззрениями тех американцев, которые отошли от христианства и капиталистической культуры и трудились над теорией низвержения этой культуры и уничтожения прежней Америки. Пестуемые на протяжении десятилетий, эти идеи начали «плодоносить» именно в шестидесятые годы двадцатого столетия.

Второй фактор — появление в университетских кампусах США в 1964 году огромного количества молодых людей, не знавших бедности и военных тягот. Таким образом сложилась восприимчивая аудитория для «проращивания» зерен культурной революции. Беззаботные, самоуверенные, скучающие от безделья, непривычные к труду, эти молодые люди были готовы к мятежу. И подачками вроде денежных поощрений их было не успокоить.

Как напоминает Роберт Нисбет, скука — «одно из наиболее влиятельных состояний», определяющих и формирующих поведение человека41. Способов лечения скуки существует великое множество, среди них особенно выделяются секс, наркотики — и революции. В 1960-е годы те студенты, которых Арнольд Тойнби именовал «внутренним пролетариатом», заскучавшие от учебы, объединились с преподавателями, уставшими от обучения, — и возникла легковоспламеняющаяся смесь.

Третий фактор — телевидение, которое в шестидесятые годы уже могло донести настроения радикалов в кампусах и прочих потенциальных революционеров до теоретиков общественного возмущения. К тому времени телевидение успело переболеть «детскостью» пятидесятых с их Мэттом Диллоном; оно не только связывало революционеров и теоретиков между собой, но и внедряло в общественное сознание новые идеи через иную визуальную реальность.

Наконец, четвертым фактором, безусловно, стал Вьетнам. Поколение Вудстока не желало иметь ничего общего с войной, которая подразумевала жертвоприношение, кровопролитие, быть может, смерть. Маркузе предложил молодым интеллектуальное прикрытие трусости, оправдание нерешительности, способ уклониться от призыва, «не поступаясь принципами» и ощущая собственное превосходство над теми, кто все-таки завербовался. Истинные герои этой войны, как заявили сенатор Фуллбрайт и мэр Нью-Йорка Джон Линдсей, жили в Канаде. Это заявление услышали и распространили члены Лиги плюща — и, разумеется, не они одни.

Прежний американский истеблишмент был уничтожен вьетнамской войной — войной, которую начал либерализм и в которой он не смог победить, — и в глазах молодежи этот ниспровергнутый колосс утратил всякий авторитет. Контркультуре открылась дорога к вершинам власти; отсюда и избирательная кампания Макговерна в 1972 году. Среди наиболее рьяных энтузиастов той поры был и юный Билл Клинтон, краса и гордость поколения Вудстока…

На основании всего сказанного выше очень хочется задать вопрос глобального свойства: неужели гибель основанной на религии культуры становится неизбежной, едва общество достигает изобилия? Когда нация преодолевает тяготы детства, метания юности и мучения зрелости и начинает вести жизнь, полную неги и роскоши, неужели она неизбежно заражается «болезнью души», которая ведет к декадансу, упадку и гибели? «Америка — единственная страна, перешагнувшая от варварства к упадку, минуя цивилизованность», — обронил Оскар Уайльд42. Неужели этот парадокс соответствует истине?

Жак Барзун предполагает, что поколение шестидесятых просто-напросто пошло по стопам поколения двадцатых. Эпоха секса, выпивки и джаза трансформировалась в эпоху секса, наркотиков и рок-и-ролла. Упадок немного задержали «сторонние вмешательства» — Великая Депрессия, Мировая война и холодная война. Когда рубеж 1950-х годов был преодолен, новое поколение начало с того самого места, где остановилось поколение «ревущих двадцатых», уничтоженное рыночным кризисом 1929 года.