Алексей Поликовский - Москва против Мордора Страница 23

Митинг идеально организован. Он не длинный и не короткий, а занимает ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сказать главные вещи, рассказать несколько человеческих историй и при этом не наскучить людям. Он хорошо срежиссирован, то есть представляет собой череду кратких, ярких, энергичных выступлений не записных ораторов оппозиции, а живых людей из штаба. Девушка, возглавлявшая колл-центр, арт-директор, придумавшая красные круги с лозунгом «Измени Россию, начни с Москвы», молодой человек из «братьев Навального», дверь в квартиру которого полиция ломала пять часов, отсидевший десять суток и теперь благодарящий полицию за «не очень качественный отдых», — все они являются живыми деталями впечатляющего оптимистичного пазла под названием «Мы победили». Почти все они подражают своему лидеру в его единственном ораторском приеме. Дикий, нагнетающий крик они переняли у него, и даже интонация этого крика у них навальная.

В 51 % Собянина они не верят. В основном потому, что было голосование на дому, и не в пользу Навального. Но почему полуслепые инвалиды, живущие на мизерные пенсии, и неприбранные старики, варящие утреннюю кашу на затхлых кухнях, должны голосовать за адвоката с гладким лицом и улыбкой победителя? Что он сделал для них? Что он сказал им? Он сказал, что в Москве живут люди с высокими доходами, но он перепутал тусовку с Москвой. Это тусовка всегда при деньгах, а настоящая Москва вкалывает за гроши, живет на убогие зарплаты, пенсии и стипендии и каждый месяц наблюдает за исчезновением последней сотенной бумажки в кошельке. Сказал ли он инвалидам, что даст им сиделок за счет бюджета? Сказал ли он студентам, что даст им беспроцентные кредиты на образование? Сказал ли он преподавателям высшей школы, что остановит ее деградацию и разгром в Москве? Сказал ли он людям старше сорока, которых ни за что и нигде не берут на работу, что прекратит подлую бизнес-практику выбрасывания на помойку и негласного умерщвления немолодых людей? Так почему они должны голосовать за него?

«Нам нужен второй тур? — Да-а-а! — Запугать нас! Это получилось? — Не-е-ет! — Мы победили? — Да-а-а!»

Живого природного хаоса гигантских маршей, ходивших по Якиманке, тут нет. Там было разноцветье и море флагов, тут только два белых флага «Народного альянса». Там были сотни растяжек, красных, белых, черных, а тут только скромная самоделка, которую держат в руках девушка с бритыми висками и шарфом цветов ЛГБТ и девушка со значком таких же цветов. На растяжке одно слово, почему-то фиолетовым: «Доколе?» Демонстрируя, девушки курят длинные тонкие сигаретки. Левых тут нет, анархистов нет, нациков нет, люмпенов нет, работяг нет, бедных тоже не видно, это не их компания.

Там, на прошлых митингах и маршах, было ощущение народа, вышедшего на улицу из своих сталинских домов, панельных девятиэтажек, унылых хрущоб, бараков и даже нор, народа левого и правого, длинноволосого и бритого наголо, всякого и разного, народа, включающего в себя молодняк с Че Геварой на груди, алкоголиков в мятых хламидах, стариков с давно не стрижеными седыми волосами и профессоров с зарплатой 25 тысяч в месяц, беседующих во время марша о тонкостях перевода Бодлера. Тут такого разнолюдья нет, тут публика аккуратная, единая, однообразная в разнообразии городской моды и московского стиля: мягкие курточки с капюшонами, толстовки с надписями, яркие пластиковые часы на запястьях и хорошо начищенные туфли.

Ожидая начала митинга, некоторые сидят прямо на бордюре тротуара, и я иду мимо них, вглядываясь в лица. Сидит женщина в стильных пурпурных кедах с оранжевыми шнурками, у которой из сумки торчит красный флажок со словами «Измени Россию, начни с Москвы», потом другая женщина, пожилая, с рыжими волосами, в джинсах, с синей табличкой с заветной фамилией и все тем же красным кругом на сумке. Рядом с ней, уронив голову на грудь, усталым сном менеджера, вставшего в семь утра и проработавшего весь день на заказах или доставке, спит в ожидании начала митинга мужчина в строгом черном костюме и голубой рубашке. Чуть дальше узкоплечий парень в кожаной курточке, городское чучело, чудо-юдо митинга. На левом лацкане у него значок «Дело не в Навальном, дело в нас», на правом лацкане значок «Свободу узникам 6 мая», на ремешки курточки и на рюкзак повязаны белые ленточки, а на голове красная бейсболка под названием Russia.

Двое приехали на велосипедах. Новый формат политики: сочетай фитнес с митингом! Один приехал на черном мопеде Honda и привез с собой пачку предвыборной газеты Навального. Пачки газеты, тысячи экземпляров, лежат на асфальте, и их раздают волонтеры, а другие раздают красные круги. Эти красные круги светятся повсюду: на столбе, над и под листком бумаги с требованием люстрации, на спинах людей, у некоторых на спинах и на груди, у парня с томом под названием «Русская модель управления» в руке круг на животе, а еще один наклеен прямо на люк в асфальте, словно предупреждая диггеров и водопроводчиков, что энергичный адвокат Навальный ждет их даже в подземелье. Двое парней торжественно несут лист ватмана, на котором написано: «Выгоним вранье из города!», а еще один молодой человек дразнится плакатиком: «Собяка выборы фальсификака!»

Сцена в коконе золотистого сияния парит в перспективе набережной, словно только что приземлившийся звездолет. Люди на ней кажутся яркими, заманчивыми, чистыми, как рекламные модели. Митинг разворачивается не как кривое, иногда абсурдное, иногда веселое, а иногда свирепое русское действо, а как хорошо отлаженная европейская пьеса, технологично залитая оптимизмом, рецепты которого выучены в Йельском университете. Безудержный оптимизм, оптимизм без конца и края, много слов о свободе, никаких конкретных проблем, ни слова о бедности и справедливости, ни слова об олигархах (о них Навальный вообще не говорит), захваченной у нас всех собственности, зарплатах, грядущих электропайках — все это не тут, не сейчас. Это не подведение итогов мэрской кампании и даже не коронация победителя-мэра, это съезд радетелей новой жизни и сторонников, выдвигающих своего вождя в архангелы. Оптимизм сгущается, наступает апофеоз: «Если они не хотят нового мэра, они получат нового президента!» — женский голос со сцены звучит с угрозой, и тут же, подхватывая порыв, разогревая восторг, следуют мантры новой городской религии, данные ее пророком. «Один за всех! — Да-а-а! — Один за всех! — Да-а-а! — Один за всех! — Да-а-а!»

Эта армия Навального — обитатели офисов, и сочинители бизнес-планов, и носители почетного титула MBA, и виртуозы бухгалтерии 1С, и студенты, мечтающие о собственном бизнесе в стиле фанк, и молодые люди, такие молодые, что их еще не успел обмануть ни один политик, и практики жизненного успеха, знающие, что значит слово «мерчендайзинг», и жители и творцы русского капитализма, желающие, наконец, обустроить его на удобный и комфортный европейский лад. Эта армия Навального — новая сила, пробивающаяся сквозь коросту старой мертвой политики, первая из новых сил, потому что должны быть и другие. Должны быть новые левые, противостоящие пожравшему страну капиталу как таковому, объединяющие веселый уличный анархизм, мрачный синдикализм и боевой антифашизм, которые с криками «Власть миллионам, а не миллионерам!» ходили по Якиманке. Но новых левых вычистили с арены, их загнали в полуподполье, Удальцов сидит под арестом с кляпом во рту, и слепнущий Акименков ведет свой неравный бой с судьей Никишиной, сидя в клетке.

Навальный пробился. Сегодня вечером его час. Стоя на сцене, громким голосом уверенного в себе победителя он возвещает своим сторонникам, и темному близкому Кремлю, и недалекой мэрии: «В России родилась большая оппозиция!» Два ряда софитов за его спиной изливают сияющий свет, черный воздух ранней осени дрожит от восторга огромной секты, и микрофоны разносят его голос вплоть до улицы, на которой сигналят в знак поддержки проезжающие машины. Маленький черный «Опель» бибикает на мотив «Спартак» — чемпион!», водитель умудряется на ходу высунуть левую руку в окно и поднять над крышей красный круг со словами «Измени Россию, начни с Москвы». Навальный нагнетает речь и вместе с ней умело нагнетает экстаз своих сторонников. Он говорит о том, что «каждый третий избиратель Москвы отдал голос за нас». Говорит об этом дважды. А когда он заканчивает и на сцене начинается водоворот уходящих людей, его жена Юля подходит к нему, и они быстро целуются. Это не показной поцелуй на публику, не рекламный поцелуй кандидата в президенты и будущей первой леди, это просто быстрый поцелуй двух людей, переживших очень многое.

Я не знаю, слова Навального про каждого третьего избирателя Москвы, прозвучавшие со сцены, — это расчетливый ход политика, делающего свою победу больше, чем она есть, или это эйфория захлестывает его на вечерней набережной. Но я знаю, что две трети москвичей не пришли на выборы, потому что им равно противна власть, ворующая деньги и голоса, и оппозиция, присоединенная тайным шлангом к олигархическим деньгам, равно противен казенный патриотизм воров, говорящих о нравственности, и дикий бред тусовки, называющей людей быдлом, а себя элитой. И нет ответов на простые вопросы, как жить на зарплату и будет ли медицина платной, и как выжить с удавкой тарифов на горле и сколько еще терпеть жалкие пенсии… Но тут, на митинге, где оптимизм взнуздывается и доводится до предела, за которым уже почти что отключенные мозги, все эти вопросы насущной жизни остаются за кадром, а звучат громко, с той властностью, с которой вождь и должен говорить со своими восторженными сторонниками, совсем другие слова: «Кто-нибудь может победить в России, кроме нас? — Не-е-ет! — Вы верите мне? — Да-а-а! — Верю я вам? — Да-а-а-а!»