Александр Шубин - Ритмы истории Страница 23

Сейчас наша страна отказывается от идеи коммунизма. Впрочем, от коммунизма ли? Согласно официальной доктрине и учениям коммунистических идеологов (начиная с XIX века) коммунизм — это общество без государства, общество самоуправления и равных экономических возможностей (т. е. общество без эксплуатации). Остальное — вторично. За коммунизм выступали, например, анархо-коммунисты, не разделявшие ни идеи диктатуры пролетариата, ни методов разрушения капитализма, которые использовали большевики. Недаром крестьяне, спасаясь от «военного коммунизма», собирались под знамена анархо-коммуниста Нестора Махно. Большевики, мечтая о коммунизме, в силу тоталитарной структуры своей партии и иезуитского характера политической стратегии и тактики, шли в прямо противоположном коммунизму направлении — укрепляли государство и неравенство. Идеи коммунизма никогда в России не были воплощены, Ленин их использовал для привлечения на свою сторону сплоченных люмпен-пролетарских масс, которые требовались для завоевания и удержания власти.[37]

Виновата ли в этом коммунистическая доктрина? Отчасти да: она содержит в себе немаловажное положение об общественной собственности, которую можно толковать и как собственность многих обществ тружеников (коллективная собственность), и как всенародную собственность всех (т. е. ничью) или как имущество государства (т. е. начальников). Столь удобная для подмен теория очень пригодилась тем, кто в момент катастрофы взялся строить новую империю. Потом коммунистическая теория была принесена в жертву режиму, как и поверившие Ленину пролетарии и интеллигенты. Но и сам по себе коммунизм словно тащит людей к авторитаризму. Анархо-коммунизм того же Н. Махно делает этого ветерана борьбы с коммунистами сторонником одного из наиболее авторитарных течений среди российских анархистов-эмигрантов.

В дальнейшем коммунистическая идея может эволюционировать в идеологию самоуправления, максимального развития демократии, поисков путей к социальной справедливости и сбалансированности. Кстати, так оно в большинстве случаев и происходит в Европе. Но для этого коммунистам необходимо пройти через покаяние и отказ от таких своих идей, как диктатура пролетариата и т. п.[38]

Мы уже заметили близость коммунистической и анархической идей. Анархия — безвластие, но не хаос, как ее привыкли понимать многие. В обстановке хаоса власть захватывает сильнейший, возникает диктатура преступных групп. А где власть, там уже нет анархии. Но государство — традиционное средство против беспорядка — само способствует неразберихе и самым страшным преступлениям. Отсюда и внимание теоретиков анархизма к возможности замены государства иными формами координации человеческих усилий — самоуправлением, федерализмом и т. д. Мы приведем здесь только одно из многих высказываний теоретика анархизма М. Бакунина, доказывающих, что анархизм не противостоит организованности, а только выступает против касты государственных чиновников. Бакунин считает, что после социальной революции должна возникнуть «организация общества путем свободной федерации снизу вверх рабочих союзов как индустриальных, так и земледельческих, как научных, так и союзов работников искусства и литературы, сначала в коммуну, потом федерация коммун в области, областей в нации, и наций в международный братский союз» (Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т.5. С. 197).

В то же время большая часть направлений анархизма несет в себе идеи непримиримой классовой войны, неприятие любого соглашения с государством и предпринимателем и тем более — участия в органах власти. Однако наиболее мощные движения под знаменем анархизма проявляли в этих вопросах немалую гибкость. Так, махновцы на Украине и анархо-синдикалисты Испании во время гражданской войны входили в органы власти, а местами и руководили ими, что делало работу анархистов более продуктивной. Избавление от собственных устаревших теоретических положений свойственно анархизму, который не приемлет всяческие догмы вообще.

Еще одно течение социалистической мысли — социал-демократия — также имеет немало общего с коммунизмом и анархизмом. Прежде всего — это общая идея социальной справедливости и социальных гарантий, против нее не выступит ни анархист, ни коммунист, ни даже грамотный либерал. Общество должно предоставлять равные стартовые возможности всем своим членам.

Разнообразие социал-демократических доктрин не позволит нам здесь остановиться на каждой из них. Возьмем за образец точку зрения одного из ведущих теоретиков современной российской социал-демократии О. Румянцева, сформулированную в мае 1989-го, еще до начала его эволюции к либерализму. Румянцев выделяет ряд опорных ценностей, на уровне которых социал-демократия не отличается, например, от того же анархизма. Это гуманизм, благополучие, культура и коллективная свобода. Все эти ценности построены на фундаменте свободы.

Гуманизм рассматривается здесь как идейное раскрепощение личности; благополучная жизнь рассматривается как жизнь более свободная; культура определяет высокий уровень свободы выбора. При этом сама свобода должна существовать «для всех, а не для избранных», в чем, по мнению О. Румянцева, и состоит различие между социализмом и либерализмом (Румянцев О. Г. Об авторитарной модернизации и социал-демократической альтернативе. М., 1989. С. 10).

Создается впечатление, что иногда О. Румянцев не делает различия между требованиями, которые он предъявляет к обществу и практикой социал-демократов, оказавшихся у власти. Он провозглашает суверенитет личности, равенство возможностей в достижении благополучия, «свободный от принуждения труд, т. е. инициативное и творческое новаторство, направленное на полное самовыражение личности и эффективное обновление окружающей среды» (Там же. С.9). Воплощение в жизнь этих идей возможно лишь тогда, когда исчезнет общество управляемых и управляющих, протекционизм и социальное размежевание, пока не растворится и само государство — верховный суверен, превращающий лозунги суверенитета личности в пустые слова.

Ценности социал-демократов не совместимы с современным обществом государственности, индустриализма и жесткого социального размежевания. Почему же на практике социал-демократы стабилизируют именно это общество, и тот же О. Румянцев становится одним из творцов на редкость авторитарной конституции?[39] Как и большевистское крыло социал-демократии, ее классические представители пытаются добиться своих целей с помощью авторитарных средств. Но цель не оправдывает средства, а пожирается ими. Социал-демократы-большевики уже доказали это. В центр конкретных программ социал-демократии ставится государственное регулирование экономики, бюрократическое перераспределение богатств общества от тех, кто их заработал, к тем, кто не смог (или не захотел) заработать столько же. В этих условиях не желают работать ни те, кто отдает (а зачем, если все равно отберут неизвестно для кого), ни те, кто получает (а зачем — ведь все равно заплатят), и только огромный бюрократический аппарат методично создает иллюзию работы, что позволяет ему расширяться, поглощая все новые и новые средства.

Такая модель основана на совершеннейшем равнодушии общества — основная масса народа не участвует в принятии решений на производстве (за отсутствием самоуправления) и в обществе (в связи с тем, что крупнейшие политические партии уже монополизировали государственный небосвод), довольствуясь сытым застоем. Но сытость — понятие относительное: когда‑то и достигнутый уровень перестает удовлетворять. Нужны новые подходы, известный динамизм. Может быть этот динамизм даст либеральная доктрина свободного рынка и гражданских прав для всех? Впрочем, здесь начинается все то же противоречие целей и методов. Если на рынке господствуют предприятия, управляемые авторитарными менеджерами, последние легко договариваются, выкидывают с рынка чужаков и делают его не свободным, а монополизированным. В странах «третьего мира» это приводит к весьма плачевным последствиям для покупателя.

То же касается и гражданских прав. Достаточно ознакомиться с декларацией прав человека, чтобы понять, как несовместима она с практикой любого государства, даже либерального. В качестве примера возьмем хотя бы статью 19, которая провозглашает «свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ». Да какое государство допустит это? Оно спрячет от вас нужную информацию в одном из своих многочисленных сейфов, объявит ее государственной тайной, а если вы все‑таки ее добудете и попробуете распространить «независимо от государственных границ», вас объявят шпионом. Впрочем, и опубликовать опасную для существующего порядка вещей информацию непросто — средства массовой информации сконцентрированы в руках нескольких монополистических центров, имеющих свою собственную цензуру.