Федор Раззаков - Почему не гаснут советские «звёзды» Страница 24

Решением руководства ЭТО срок сдачи фильма продлили до 29 мая. Однако дальнейшие события стали развиваться таким образом, что доделывать и окончательно сдавать картину едва не пришлось другому режиссёру, поскольку с Мотылём внезапно договор решили расторгнуть. Почему? Сам режиссёр уверен, что это были происки М. Качаловой и её сторонников в Госкино, которые продолжали ему не доверять и боялись, что в новой экспедиции он опять снимет что-то не так. Отсюда якобы и желание перестраховщиков пригласить в картину более благонадёжного режиссёра. Им должен был стать Владимир Басов, который только что закончил работу над патриотическим фильмом про чекистов «Щит и меч». Но Басов от этого предложения наотрез отказался, причём… в знак солидарности с Мотылём. (Позвонив ему домой, Басов возмущался: «Что я им, шакал, что ли?»)

После отказа Басова было принято решение… смыть весь отснятый материал. Мотыль в надежде остановить это решение отправился к Чухраю (тот в те дни монтировал свою документальную ленту «Память» про Сталинградскую битву), но тот встретил его холодно, разговаривал через спину короткими репликами. Ничего удивительного в таком поведении руководителя ЭТО не было: как мы помним, он давно не верил ни в Мотыля, ни в его картину. И тогда Мотыль прибег к последней возможности изменить ситуацию в свою пользу. Он написал письмо самому министру кинематографии Алексею Романову. Процитирую отрывок из этого письма:

«Фильм „Белое солнце пустыни“, отснятый на 2/3, законсервирован и может не завершиться вообще. Между тем это одна из попыток творческого освоения „вестерна“ в нашем кинематографе, которая сулит широкий зрительский интерес, рассчитана на прокатный эффект, на большую прибыль.

Не только уже истраченные почти 400 тысяч рублей заставляют меня просить Вас о приёме. Я хотел бы при встрече рассказать Вам, на чём основана моя вера в зрительский успех будущей картины, а также познакомить Вас с той необходимой и важной сегодня воспитательной идеей, которую я стараюсь пронести в этой картине…»

Министр письмо получил, однако режиссёра не принял: то ли не нашёл свободного времени, то ли доверился мнению хулителей картины. Казалось, что участь фильма решена. Но тут в дело вмешалось само Провидение в лице Министерства финансов. Оно наотрез отказалось списывать убытки (те самые «почти 400 тысяч»), поскольку к 68-му году на киношной «полке» уже успело накопиться несколько других картин. «Мосфильм» стал перед серьёзной дилеммой: что делать? В итоге на окончательном совещании в Госкино, состоявшемся весной 69-го, зампред Владимир Баскаков подводит итог этим мытарствам: «Производство придётся завершить. И Мотыля на картине оставить».

После этого решения Мотылю было отчего удивиться. Ведь всего лишь год назад тот же Баскаков клялся, что «режиссёра Мотыля в кино больше не будет» (сказано это было после скандала с предыдущим фильмом режиссёра «Женя, Женечка и „катюша“»). И вдруг — такой крутой поворот. Причём не последний, поскольку Баскаков чуть позже принял самого Мотыля с отснятым материалом и не высказал по поводу увиденного никаких претензий (это рандеву организовал приятель Мотыля ещё по работе на Свердловской киностудии Вадим Спицын, который был также и приятелем Баскакова — они познакомились ещё на фронте и вместе закончили войну в Австрии). После просмотра Баскаков удивлённо заявил: «Материал как материал. На „Мосфильме“ бывало куда хуже».

Таким образом, высокопоставленный чиновник Госкино протянул руку помощи фильму, заставив заткнуться всех его противников на низших этажах киновласти. Более того, Госкино согласилось выделить дополнительные средства для завершения работы над фильмом. В итоге вскоре съёмочная группа фильма отправилась на последние натурные съёмки в Туркмению, где и завершила работу над картиной (отметим, что по решению Баскакова курировал этот этап работы Вадим Спицын).

Кстати, Баскаков постоянно телеграфировал Спицыну в Туркмению, чтобы в банде Абдуллы обязательно были русские. Зампред боялся, что если будет иначе, то республиканские руководители могут обвинить Госкино в разжигании национальной розни: дескать, у вас все бандиты — азиаты. А подобные упрёки после пражских событий ничем хорошим закончиться не могли.

В начале сентября 1969 года работа над фильмом была полностью завершена. Но мытарства его не закончились. На этот раз картину стало мурыжить руководство «Мосфильма». Оно распорядилось внести в неё 27 поправок, но Мотыль осуществил только некоторые из них. В частности, он сократил эпизоды с пьянством Верещагина, вырезал икону Богоматери со струйкой крови в сцене убийства хранителя музея, даже заново переоркестровал музыку Исаака Шварца. Однако и этот вариант генерального директора «Мосфильма» Сурина не удовлетворил, и он настоял на том, чтобы акт о приёмке картины в Госкино пока не подписывали.

Судя по всему, он надеялся разрешить эту ситуацию с помощью «верхов». Зная о том, какую неоднозначную реакцию этот фильм вызвал как у руководства ЭТО, так и в Госкино, он решил «прогнать» картину «по дачам» — то есть показать её членам Политбюро (после чехословацких событий в высшем советском руководстве появилась привычка лично визировать наиболее спорные фильмы на дачных просмотрах). В итоге фильм попал к Брежневу, который от увиденного… впал в настоящий восторг, поскольку был большим поклонником американских вестернов. Тем же вечером он лично позвонил руководителю Кинокомитета Романову и выразил ему признательность за появление подобной ленты. Естественно, после такого звонка киношный руководитель решил тоже познакомиться с фильмом. Как вспоминает сам В. Мотыль, картина Романову понравилась. И он распорядился вместо оставшихся почти двадцати поправок осуществить только… три.

Отметим, что хулители фильма, чтобы хоть как-то сгладить горечь от собственного поражения, всё-таки отыгрались на её авторах: дали картине вторую прокатную категорию, что снижало сумму гонораров за производство. Но верховная власть к этому факту не имела никакого отношения: это опять были внутрицеховые разборки. Об этом же говорят и другие факты: например, многие известные коллеги Мотыля не приняли его картину и говорили об этом в открытую. Как вспоминает сценарист Р. Ибрагимбеков: «Мой незабвенный учитель Сергей Аполлинариевич Герасимов, посмотрев фильм, сказал: „Старик, я думал, ты серьёзный человек…“ „Картина неплохая, только рояль в кустах всё время торчит“, — говорил Эльдар Рязанов. Никита Михалков тоже считал, что на экране играют в поддавки…»

Из этой же «оперы» и история о том, как «Белое солнце пустыни» постоянно гнобили, ни разу не удостоив ни одной из кинематографических наград. Опять же это были не «наезды» кого-то из кремлёвских небожителей, а разборки внутри киношного клана. И Мотыль здесь был далеко не одинок. Взять, к примеру, другого известного советского кинорежиссёра — Леонида Гайдая. За 35-летнюю карьеру в кинематографе ни один фильм этого выдающегося комедиографа не был удостоен какой-либо награды на всесоюзных кинофестивалях, а сам он был отмечен только однажды, причём не призом, а всего лишь… почётным дипломом.

Таким образом, в нелёгкой судьбе шедевра В. Мотыля главную роль играли не происки верховной власти, а внутрицеховые интриги. В этих интригах в одно целое сплелись козни чиновников-перестраховщиков, неверие коллег-кинематографистов в талант постановщика и, наконец, неприязнь к нему других коллег — из числа завистников. И всё перечисленное не было отличительной особенностью советской власти — такова, увы, особенность любой власти. В качестве примера приведу историю с выдающимся японским кинорежиссёром Акирой Куросавой, которая датирована теми же годами, что и история с «Белым солнцем…», — концом 60-х.

В 1966 году Голливуд обратился к Куросаве с предложением поставить у них фильм с американскими актёрами. Режиссёр согласился и задумал снимать картину в жанре «экшн» под названием «Стремительный поезд». Сюжет её был лишён каких-либо политических аллюзий и целиком зиждился на проблемах человеческого характера. Вся история основывалась на том, что произошла поломка локомотива и неуправляемый поезд мчится на всех парах навстречу катастрофе, вынуждая пассажиров по-разному раскрывать свои характеры. Однако из этого проекта так ничего и не вышло, поскольку продюсер Куросаве попался нерадивый: даже в этом безобидном сюжете он нашёл что-то крамольное и всячески тормозил его продвижение. В итоге съёмки фильма так и не состоялись.

Несмотря на постигшую его неудачу, Куросава не терял надежды всё-таки снять что-нибудь в Голливуде. В итоге спустя год компания «XX век — Фокс» предложила ему осуществить новый проект. Куросава с радостью согласился и на этот раз предложил совсем другое кино — фильм «Тора! Тора! Тора!» («Тигр! Тигр! Тигр!»), где речь шла о нападении японцев 7 декабря 1941 года на американскую военную базу в Пирл-Харбор. Американцы согласились, видимо, в надежде, что Куросава снимет вполне проамериканское кино. Но вышло иначе: Куросава стал снимать кино совершенно иной направленности. Поняв это, американцы стали чинить ему всяческие препятствия. Далее послушаем рассказ самого режиссёра: