Хантер Томпсон - Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 Страница 24

Но это вовсе не говорит о том, что я не готов заинтересоваться каким-то более стильным действом: например, выпустить на волю 50 000 летучих мышей в зале партийного съезда в вечер выдвижения на пост президента Хьюберта Хамфри. Однако я не возлагаю больших надежд на то, что это будет что-то достаточно изобретательное, и большинство людей, способных на нечто подобное, наверняка согласятся со мной, что выдвижение Хьюберта на пост президента уже будет достаточным наказанием само по себе.

Что же касается Маски и его проклятущего глупого поезда, моим единственным желанием при виде сцены с хоровым пением было как можно скорее убраться подальше. И я бы мог втихую смотаться в Майами в пятницу вечером, если бы мы не столкнулись с Дебоширом и не зависли до шести утра субботы. В тот момент все, что меня действительно волновало, — это как на чьих-то колесах рвануть обратно в Майами.

Дебошир согласился, и, так как поезд уезжал уже через два часа, это, очевидно, был самый простой путь. Но специалисты по работе с прессой Маски решили, что мое отношение было слишком негативным и, вероятно, лучше оставить меня спать, что они и сделали, и есть определенная поэтическая справедливость в том, какие последствия имело это решение. Оставив меня в отеле, они невольно устранили единственного человека, который мог бы в поезде держать Дебошира под контролем.

Но, конечно, они понятия не имели, что он присоединится к ним. Никто даже не знал, что Дебошир существует, пока он не появился в вагоне-гостиной с моим пропуском для прессы и не начал крыть всех налево и направо, обозвав, например, корреспондента New York Times Джонни Эппла «уродливым маленьким макаронником».

Согласно рассказу другого репортера, это произошло примерно тогда, когда «люди начали пытаться убраться с его пути». И тогда же, как вспоминает Монте Читти, Дебошир начал заказывать такие штуки, как «тройной “Джин Бак” без бака». С этого момента все покатилось под откос.

Теперь, оглядываясь назад на эту трагедию и имея возможность посмотреть на нее другими глазами, я вижу, что поведение Дебошира на этом поезде было вполне логичным, или, по крайней мере, столь же логичным, сколь и моя собственная, менее агрессивная, но явно негативная реакция на все то же самое днем ранее. Там была очень гнетущая атмосфера — более напряженная, чем в кампаниях других кандидатов, которые я освещал. А я ведь только что завершил рывок по центральной Флориде с Линдси, а до этого был в Нью-Гэмпшире с Макговерном.

Обе эти кампании отличались свободой и легкостью для тех, кто сопровождал их, и, возможно, это объяснялось тем, что оба кандидата были аутсайдерами с уклоном влево… Но в тот момент я особо об этом не думал, потому что единственными другими кандидатами в президенты, с которыми я когда-либо имел дело, были Джин Маккарти и Ричард Никсон в 1968 году. А они настолько сильно отличались друг от друга — левый и правый края обеих партий, — что в предвыборную гонку–1972 я включился, уверенный, что ничего столь впечатляющего, как кампании Никсона и Маккарти в 1968-м, уже не увижу.

Так что непринужденность и неформальная обстановка кампаний Макговерна и Линдси стали для меня приятным сюрпризом, как и путешествие с Маккарти в 1968-м. Правда, они не были столь мощными и захватывающими, но разница была больше в уровне, стиле и личном отношении…

В 1968-м можно было проехать через Манчестер из лесной штаб-квартиры Маккарти в «Вэйфеарер» к мрачной бетонной дыре Никсона в «Холидей Инн» и почувствовать себя так, будто бы вы покинули Беркли ради Пайн-Блафф, штат Арканзас.

Но тогда от Ричарда Никсона, в общем-то, и ожидалось такое дешевое стандартное путешествие: все эти мускулистые среднезападные детективного вида типы в синих костюмах из блестящей синтетики — экс-брокеры из Детройта, экс-спекулянты из Майами, бывшие торговцы автозапчастями из Чикаго. Они вели вперед свое герметичное судно. Никсон появлялся редко, а когда это происходило, никто из прессы не мог подобраться к нему ближе чем на три метра, кроме тех исключительных случаев, когда удавалось договориться об осторожном интервью. Получить назначение освещать кампанию Никсона в 1968-м означало быть приговоренным к шести месяцам заточения в «Холидей Инн».

Мне никогда не приходило в голову, что может быть что-нибудь хуже, чем зависнуть на очередной кампании Никсона, поэтому я был несколько потрясен, когда выяснилось, что путешествовать по Флориде с Эдом Маски еще скучнее и паскуднее, чем сопровождать самого Злобного Дика.

И дело было не во мне, хотя отстойность Маски по общему признанию была очевиднее для тех репортеров, которые могли сравнить его с другими кандидатами, чем для тех бедолаг, которые застряли с ним с самого начала. Возможно, я демонстрировал крайнее проявление «негативного отношения» к «Саншайн спешиал», но, определенно, я не был единственным. Примерно в середине той бесконечной пятницы я стоял в баре, когда Джуди Михельсон, репортер New York Post, которая только что сопровождала Линдси, подошла с потерянным взглядом и остановилась рядом со мной на мгновение, чтобы воскликнуть: «Мама дорогая! Это что-то совсем не похожее на другую кампанию!»

Я покачал головой, накренившись, когда поезд огибал излучину реки. «Не унывайте, — сказал я. — Это же привилегия — путешествовать на поезде с фаворитом».

Она устало улыбнулась и пошла дальше, унося с собой свою записную книжку.

Вечером того же дня в Уэст-Палм-Бич я слышал, как Дик Стаут из Newsweek говорил пресс-секретарю Маски, что день, проведенный им на «Саншайн спешиал», был «настолько чертовски, позорно плох, что трудно даже подобрать слова, чтобы описать это».

Едва ли не самым худшим в этой поездке было то, что кандидат все время сидел, наглухо закрывшись, в своем личном вагоне вместе с передвижным зоопарком местных партийных воротил. До предварительных выборов в Нью-Гэмпшире оставались еще две недели, и Маски по-прежнему жадно реализовывал свою тупиковую стратегию по привлечению «могущественных демократов» в каждом штате, который он посещал. Видимо, он считал, что стоит ему заручиться поддержкой партийных боссов, и они автоматически привлекут к нему голоса избирателей. (К тому времени, когда дело дошло до Нью-Гэмпшира, Маски перетянул на свою сторону почти всех демократических политиков в стране, чьи имена были известны более чем 100 людям, но это принесло ему не больше пользы, чем нотариально заверенное одобрение от Мартина Бормана.) Через неделю, когда он пришел к финишу во Флориде четвертым, один рыбный магнат в Каире, штат Иллинойс, объявил, что он и сенатор США Гарольд Хьюз из Айовы собираются продвигать на рынок «Мишени Маски» для игры в дартс. По словам этого человека, Хьюз даже собирался присутствовать в Каире на церемонии открытия производства, но сенатор был уже не в состоянии путешествовать без сделанных на заказ утяжеляющих поясов.

Результаты голосования в Нью-Гэмпшире[44] вдарили по Маски, как взорвавшееся переднее колесо, но во Флориде взлетела на воздух коробка передач. В Иллинойсе Большой Эд выживет, независимо от результата, но ему еще предстоит отправиться в Висконсин, где его может спасти только победа над Хамфри, а его шансы на нее там, на домашней площадке Хьюба, крайне невысоки. Последний опрос Гэллапа, опубликованный накануне предварительных выборов в Иллинойсе, но сделанный на основе общенационального опроса, предпринятого до голосования в Нью-Гэмпшире, показал, что Хамфри впервые опережает Маски. В февральском опросе Маски вел, имея 35 процентов против 32-х… Но через месяц Хьюб набрал уже 35 процентов, а Маски за 30 дней потерял семь очков, опустившись до 28 процентов.

Почти все обозреватели СМИ сходятся в том, что Висконсин — это «проблемное место», особенно для Маски и мэра Нью-Йорка Джона Линдси, которого здорово тряхнуло во Флориде, когда его медиаблиц, по-видимому, не оказал никакого воздействия на избирателей. Линдси потратил там почти полмиллиона долларов, но прихромал к финишу лишь пятым с 7 процентами голосов — всего на одно очко впереди Макговерна, который потратил меньше 100 000 долларов.

Однако два главных флоридских неудачника не попали в списки, опубликованные по результатам выборов. Это были Дэвид Гарт, телевизионный медиагуру Линдси, и Роберт Скуайер, чья телевизионная кампания Маски оказалась настолько провальной, что некоторые из главных советников сенатора начали открыто поносить его перед пораженными журналистами, которые едва успели отправить свои истории в печать, как в национальной штаб-квартире Маски объявили, что уже со вчерашнего дня начат показ совершенно новых телевизионных рекламных роликов.

Но к тому времени ущерб уже был нанесен. Я не видел новых роликов, но те, что снял Скуайер, определенно выглядели немного странно. В них Маски говорил чрезвычайно медленно и представал человеком, который, судя по всему, полжизни боролся с каким-то ужасным дефектом речи, а в результате подсел на депрессанты или даже на герыч. В первый раз я услышал ролик Маски по радио, когда ехал из Ки-Бискейн через дамбу Рикенбакер, и, честно говоря, подумал, что это новая запись комического дуэта Чича и Чонга. Это был голос человека, который по пути в студию закинулся примерно 12 капсулами барбитурата, — очень забавная реклама.