Игорь Ефимов - Аркадий Северный, Советский Союз Страница 25

Но в итоге концерт получился довольно странный. Во втором отделении "Буреломовой" Северный непонятным образом куда-то исчезает, и музыканты добивают ленту сами, обычным фольклорным блатом. Что же там случилось? Сергей Иванович Маклаков вспоминал, что на одной из записей появился Д. М. Калятин, и сорвал её, разругавшись с Аркадием до драки. И было это, по словам Маклакова, именно на квартире у Маслова. Но вполне возможно, что к этой записи можно отнести и воспоминания Софьи Калятиной: "Был какой-то концерт, я не пускала туда его. Потом поехала за ним. Захожу: в одной комнате записывают Аркадия, а, время от времени, кто-то выбегает в другую, отламывает кусок капусты, и дальше. Тогда произошёл скандал, потому что я сказала: "Аркадий, уходи отсюда". — Они мне: "Какое ты имеешь право?" — А я им: "Какое вы имеете право, он еле на ногах стоит, а вы его капустой кормите!" Аркадий встал и пошёл. В общем, скандал! Как же — сорвала концерт, не дала денег заработать им. Что это были за ребята — не знаю, но что не Маклаков, не Раменский — точно. Какие-то совершенно незнакомые мне".

Впрочем, надо признать, что всё это, наверное, уже не столь интересные подробности из жизни Северного, на которых следовало бы подробно останавливаться. Ну, а срыв концерта, какая бы причина ему не была, особо и не огорчил организаторов. Ведь, судя по всему, столь дефицитную в те годы ленту совершенно не жалели. Начиная с первой половины 1976 года, качество записей под маркой "Братья Жемчужные" начинает всё более и более подменяться количеством. Дело доходит до того, что некоторые записи совершенно сознательно уничтожаются или не получают распространения по причине того, что их качество никого уже не устраивает. Ни звукооператоров, ни самих музыкантов и исполнителей. По самым разным причинам — как объективного, так и субъективного свойства. И вот, для того, чтобы читатель лучше понял и прочувствовал ту атмосферу, в которой делались эти записи, мы попросили поделиться своими воспоминаниями некоторых музыкантов, игравших в то время. Сейчас, по прошествии стольких лет, это, конечно, видится несколько по-другому. Но, тем не менее — Евгений Драпкин:

"Подготовки к записям обычно никакой не было. Приезжали мы обычно с утра, не к шести часам, конечно, а часам к 10–11. Коля Резанов или Маслов тут же издавали клич: "Похмеляй оркестр!" Сразу появлялись заранее припасённые бутылки портвейна, и пока артисты не принимали по паре стаканов, никакого разговора о музыке быть не могло. Ну, а к концу концерта никто уже вообще лыка не вязал, включая и тех, кому пить-то и не положено было, то есть наших так называемых звукорежиссёров… Я в то время много записывался с нашим институтским хором на радио, телевидении, и на пластинки, так что я хорошо знал, что такое студийная запись, и что на студии должно происходить. На записях "Жемчужных" ничего подобного и в помине не было!.. А самая большая проблема была тогда, когда Рудик приносил свои собственные песни, или просто стихи, и приходилось тут же, на лету, подбирать на них мелодии, аккомпанемент и т. д. Что из этого получалось, слышно на записях — кто в лес, кто по дрова. Недавно я переслушал "Четвёртый концерт "Братьев Жемчужных"… Если первая часть там ещё хоть на что-то похожа, то во второй… Чем дальше от начала, тем страшнее, портвейн уже должен был литься из ушей, чтоб так петь и играть. Мне искренне стыдно за то, что мы там вытворяли. Но, с другой стороны, ещё больше должны стыдиться устроители концерта — Маклаков и Фукс. Вместо того, чтобы подготовить запись заранее, они притащили ящик портвейна, — результаты, как говориться, налицо. Когда мы просто играли наш репертуар из "Корюшки", так это ещё не особенно было заметно, но вот когда играли новые для нас песни Рудольфа, когда и мелодии-то не было, и её приходилось на ходу придумывать, — вот тогда, конечно, вся эта пьянь вылезала наружу. Я обычно в этих сочинительствах на ходу участия не принимал, мне как-то стыдно было позориться. Тем не менее, это происходило каждый раз, хотя я много говорил Рудику, что к записям надо подходить более серьёзно, и всегда предлагал свою помощь. Единственный раз, когда она была принята — это на концерте "Памяти Вертинского", так его и слушать приятно".

Владимир Лавров:

"… Надо сказать, что настоящих репетиций мы не делали. Черновой прогон — в лучшем случае, а то и без него. Проигрыши мы решили играть, ориентируясь на Аркадия. Он пропоёт пару куплетов, потом даёт кому-то отмашку… На записях иногда слышно, как он говорит, кому делать проходочку. Это была даже не импровизация, а просто вариации. После двух-трёх куплетов уже ясно было, в какой стилистике делать проигрыш. Правда, помню, Славка заглядывал мне через плечо, смотрел в какой гармонии я буду играть. Хотя вся эта музыка, городской романс, делается по стандарту — два запева, два припева, музыкальный отыгрыш, третий куплет, и кода. Гармоническая основа тоже одинаковая: тоника, доминанта, потом тоника, субдоминанта и доминантой давится. В лучшем случае — шестая ступень… Ладно, не буду пугать вас музыкальной терминологией. В общем, так мы обходились без нот и цифровок. Я говорил гитаристу: "Повернись грифом ко мне"; вижу аккорд, и уже ясно — в какой гармонии играть. Но просто аккомпанировать было неинтересно, я всегда хотел добавить что-то своё, проявить индивидуальность. Нравилось мне, к примеру, использовать эффект виброфона. Да это и слышно на записях. Может быть, и с перебором… Шпарю на органе, прямо как человек- оркестр, другим музыкантам ничего и не вставить.

Хоть я и не увлекался блатом, но нельзя сказать, что исполнял эту музыку неохотно, только чтоб отработать. Но, конечно, не так, как Резанов, или Славка Маслов! Они искренне увлекались этой музыкой, у Славки аж глаза загорались, когда он играл и пел. Резанов тоже пел с азартом, но, что интересно, аккомпанемент при этом делал без особых вариаций. Было видно, что всё это у него уже сто раз отыграно и обкатано. Мы вели себя более вульгарно…"

И, наконец, сам Николай Резанов:

"Оркестровок не было классных, потому что мы этим и не занимались. Всё игралось сразу, спонтанно. Мне, наоборот, всегда было стыдно как-то за это музыку, потому что всё это делалось "из-под волос", там много всяких огрехов. Сели и сыграли. Но, всё-таки, дух там какой-то есть, что-то получилось".

Что было — то было.

А Северного вся эта концертная суета вполне устраивает. Тем более, что примерно в это же время он оставляет последние попытки устроиться на работу: "без работы — и плевать, на песнях больше заработаю!" Хотя на самом деле — не больше, а меньше почти всегда получалось. Больше водки — вовсе не означает, что больше денег. А иногда и вообще денег не давали. Да дело-то и не в деньгах, по правде сказать, а в самой атмосфере, и главное — "я пою, и всем это нравится!" А что будет завтра. не всё ль равно?

Теперь, конечно, мы можем только гадать: сознавал ли тогда Аркадий Северный, что он окончательно выбирает для себя тернистый путь подпольщика? С одной стороны, конечно, должен был сознавать. Сознавать хотя бы то, что кроме подполья петь-то ему больше просто негде! Совершенно ясно, что советская партийная "культура" не выпустила бы его не только на большую эстраду, но даже и на самодеятельную. И не за репертуар даже, а за одну только манеру исполнения. Слишком оригинальных у нас никогда не любили. Да он бы, наверное, и сам туда не пошёл! Ведь хочешь, не хочешь, — пришлось бы петь советские песни. Многие люди, знавшие Аркадия, вспоминают, что он резко отрицательно относился к таким, "краснопёрым" песням — как он сам их называл. И вряд ли бы захотелось ему той двойной жизни, которая в СССР становилась тогда уже почти что нормой, — когда "официально" поёшь, говоришь или пишешь в лучшем случае только то, что можно, а в худшем — то, что нужно. А потом, на кухне, вполголоса — то, что хочется. Но, может быть, Аркадий вовсе и не думал о таких высоких материях. Однако, как бы то ни было, но факт остаётся фактом: всю свою творческую жизнь он связал (вынужден был связать?) с музыкальным подпольем. А уж насколько ему удалось реализовать в нём свой талант — это вопрос весьма сложный и неоднозначный. Там, конечно, не было никакой цензуры, но были свои прелести и заморочки. Сейчас мы не будем на этом останавливаться, но в ходе дальнейшего повествования обратимся к этой теме ещё не раз.

А пока Аркадий Северный просто продолжает делать то, что нравится и ему и окружающим, — петь. Но "петь" и "пить" синонимы отнюдь не для всех, и 8 июля Софья Калятина официально оформляет развод со своим мужем. Причина банальная — постоянные пьянки. Дмитрий Михайлович и раньше любил это дело, а после появления нового "жильца", ведущего к тому же "богемный" образ жизни, всё это постоянно происходит на глазах жены. Кто ж выдержит такое? Софья Григорьевна практически переселяется на дачу в Сестрорецк, а Дима с Аркадием остаются в Питере.