Газета Завтра - Газета Завтра 201 (40 1997) Страница 25

Дорогие читатели “Завтра”, ваша поддержка ощущалась на всем протяжении нашей недолгой истории — и в 91-м, когда мы начинали сопротивление, и в 93-м, когда газета сгорела в пожарище Дома Советов и вновь возродилась усилиями патриотов.

У нас нет покровителей во власти. За нами не стоят богатые банки. Мы не опираемся на партию или организацию. Мы — горстка независимых патриотических журналистов, работающих на пределе возможностей. И поэтому я обращаюсь к вам с насущной просьбой. Подписывайтесь на “Завтра”. Устойчивый костяк подписчиков обеспечит необходимую концентрацию средств и убережет нас от случайностей и возможных со стороны власти репрессий, направленных на наших самоотверженных распространителей. Судьба “Завтра” в ваших руках!

Александр ПРОХАНОВ, главный редактор “Завтра”

МИР "ДОМУ" ТВОЕМУ!

Александр Бобров

У Даля приведена точнейшая пословица: “Каково на дому, таково и самому!” Это можно отнести к самочувствию в квартире, в семье, на подворье. Но куда важнее на наших необозримых пространствах, продуваемых всеми ветрами, на бесконечных наших дорогах, уводящих из родного гнезда, чувствовать и беспокоиться: каково там, в нашем общем, великом и безалаберном дому — России?

Если бы меня сейчас попросили подобрать единственный ответ, я бы высказался литературно: нестроение, мой безработный сосед сказал бы: бардак, а владелец иномарки с самопроизвольно влючающейся сигнализацией ответил: лафа. Вроде бы нормально — каждый сам по себе. Но в том-то и дело, что для общинной, православной, многонациональной, но терпимой России — ненормально!

И это нестроение, эту ненормальность усиленно и небескорыстно поддерживают многие СМИ, зловеще высвечивает телеэкран. Уж про явную ложь, развратные и русофобские передачи говорить противно, а вот идет сейчас по РТВ передача “Национальный интерес”, вроде бы Киселев-2 хочет в суть вникнуть, выяснить все точки зрения. На самом деле, подбором участников, репликами, режиссурой стравливает поколения, людей разных убеждений и верований. У него священнослужители в условиях студии от поверхностно-скоростного спора как будто к склокам переходят.

Но есть передача на 3-м канале, которая отстаивает уже который год этот самый национальный интерес, а точнее, русские интересы, поддерживает русского человека и его мир. Это — “Русский дом” с бессменным руководителем и ведущим Александром Крутовым. Один раз слег с температурой, попросил провести меня, обсудил вечером, хрипя. А утром: нет, старик, собрался, попробую сам!..

У “Русского дома” — четыре стены-основы: Земля, данная Богом и собранная поколениями предков; Вера православная, которая держит на этой земле, определяет нашу культуру; Семья, которая в русском понимании шире единокровных связей; Земное воинство, которое хранит все три заглавных ипостаси. Во все четыре стены-фундамента впиваются вражеские стрелы. Но “Русский дом” стоит, принимает под свой кров все новых друзей-единомышленников. Кстати, с газетой “Завтра” у нас много общих авторов и героев: от писателей Крупина, Личутина, Бородина до скульптора Клыкова, певиц — Татьяны Петровой и Татьяны Ждановой. Ну а политики и верослужители знают, что нестесненное русское, православное слово в первую очередь прозвучит здесь.

Но эфир — быстротечен, записи уступают прямой передаче. Да к тому же прием “Русского дома” ограничен московским регионом, а слава о нем перешла близлежащие области.

Потому-то и было решено выпустить ежемесячный журнал “Русский дом” — не прямой аналог, дайджест-повторитель передачи, а издание, стоящее на том же фундаменте, повторяющее полюбившиеся читателям рубрики, но продолжающее их, углубляющее, выводящее на общероссийские просторы. Вообще, даже в наш телевизионный век надо вспоминать слова классика: “Я словом — могу все!” А камера, пусть и телевизионная, пусть и с монтажными эффектами — может на духовном поле не все. Журнал вышел в цветном оформлении, в разноголосице мнений и впечатлений, но это — живорожденное издание. На подходе — второй номер. Первый номер кончается заметками бывшего начальника внешней разведки генерала Шебаршина. Одна запись: “Историческая миссия телевидения — свести русского человека к уровню среднеамериканского кретина”. Передача “Русский дом” и ее новорожденный журнал борются с этой миссией. В чем и сможет убедиться читатель, если подпишется на “Русский дом”!

Александр БОБРОВ

ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС Роспечати: 45987

14 октября, в день Покрова Богородицы, состоится вечер “Покровские посиделки”, посвященный 5-летию “Русского дома” и рождению журнала. Ждем гостей к 18 часам 30 мин. в Концертном зале “Останкино”. Справки по телефонам: 925-00-50; 923-58-82; 215-11-71

НА ТАГАНКЕ, У ГУБЕНКО

М. Ковров

Пьесу “Иванов” Чехов написал нечаянно, за десять дней, после одного разговора с Коршем. Премьера состоялась в Москве, в театре Корша в 1887 г.

Иванов женился на жидовке, рассчитывал на золотые горы, а вышло совсем наоборот. Сарра переменила веру, и родители ее прокляли — ни копейки ей не дали. Ошибся Иванов. Теперь кается, да поздно. Жену разлюбил, сживает ее со свету, чтобы жениться на Саше, дочери своего университетского друга Лебедева, и взять приданое. Жена умирает от чахотки. На новой свадьбе доктор Львов объявляет во всеуслышание, что Иванов — подлец. Иванов кончает самоубийством (“каждое действие я оканчиваю, как рассказы: все действие веду мирно и тихо, а в конце даю зрителю по морде”).

Впрочем, актеры уговорили Чехова, и на первом представлении Иванов умер от разрыва сердца. Очевидец свидетельствует: “Это было что-то невероятное. Публика вскакивала со своих мест, одни аплодировали, другие шикали и громко свистели, третьи топали ногами…”

Такого возбуждения в публике отродясь не видал суфлер, прослуживший в театре 32 года… Чехову было 27.

Роли знали только Давыдов (Иванов) и Глама-Мещерская (Сарра), остальные играли по суфлеру и по внутреннему убеждению.

На премьере присутствовала вся семья Чехова и многие его знакомые. Маша, сестра, находилась в полуобморочном состоянии. С М. М. Дюковским сделалось сердцебиение и он бежал. А. С. Киселев схватился за голову и искренно возопил: “Что же я теперь буду делать?” Чехов выходил на вызовы, Давыдов тряс ему руку, а Глама, на манер Манилова, другую его руку прижимала к своему сердцу.

На следующий день Чехова посетил известный драматург В. А. Крылов, на пьесах которого держался репертуар Малого театра, и предложил переработать пьесу, гонорар — пополам. Чехов, между тем, всем писал, что пьеса имела успех. Однако петербуржцы считали, что ни труппа Корша, ни московская публика не могут понять “Иванова”, московские рецензии возбуждали у них смех. Суворин, издатель газеты “Новое время”, считавшейся крайне реакционной, взял на себя хлопоты о постановке пьесы на императорской сцене, но требовал переделок. Чехов переделал комедию в драму. Его нерушимая воля была такова: Сарру должна играть первая актриса Александринской сцены М. Г. Савина. Суворин остался неудовлетворен переделанной пьесой, а Савина наотрез отказалась от Сарры и взяла роль Саши. Чехов сделал новую Сашу для Савиной, пришлось опять переписывать весь IV акт. Он так замучился, до такой степени возненавидел пьесу, что готов был кончить ее словами: “Палками Иванова, палками!” И тут Суворин присылает ему письмо: “Иванову необходимо дать что-нибудь такое, из чего видно было бы, почему две женщины на него вешаются и почему он подлец, а доктор — великий человек”. Савина тоже спрашивает: почему Иванов подлец? Очевидно, его не понимали. Либо пьеса не получилась, и он написал не то, что хотел.

Литературная критика отнеслась к пьесе враждебно, трактовала Иванова как ренегата, изменившего высоким идеалам шестидесятых годов.

В. Г. Короленко возмущался тем, что Чехов заставляет поклоняться пошлому негодяю (Иванову), он обвинил Чехова в “грубой тенденциозности” и считал, что его “тенденция направлена на защиту негодяйства” и против “негодующих” (доктора Львова).

Прошло 110 лет. В Москве, на Таганке, Николай Губенко ставит “Иванова”… Либо Губенко не знает истории постановок “Иванова” и ставит, как написано, либо знает ее слишком хорошо. Я думаю — не знает. Его спектакль вырван из круга проблем, так мучивших предшественников.

С 1954 г. (знаменитого спектакля М. О. Кнебель с Б. Смирновым — Ивановым) “пошлый негодяй”, несмотря на стенания Короленко, полностью оправдан, конфликт пьесы сводится к противостоянию героя и среды. Среда — мерзопакостная, и то, что у Иванова опустились руки, не о ренегатстве свидетельствует и не об усталости, а о прозорливости: выхода для таких, как Иванов, не приготовила жизнь. Самоубийство Иванова — это победа героя, “прорыв кольца” (критик М. Туровская). Пустили даже петуха: “русский Гамлет”. “Высокая нравственная сфера, в которой билась его мысль”, — так изъяснялась сама Кнебель.