Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6396 ( № 49 2012) Страница 25

* * *

в моих стихах

весь смысл как на ладони

хотя ладонь моя

полна секретов

все эти линии

следы агоний

и ожиданий

роковых ответов

* * *

Рождество[?] то[?] которое[?] Помнишь?

Нет.

Как же так ты не помнишь?

Всё это бред.

И пионы? И томик стихов Тагора?

Опьянение полночного разговора?

Обещанье запомнить и день и час[?]

А потом[?]

Ты не помнишь, как свет погас?

* * *

На дереве этом трезвом,

большом, узловатом, прочном,

Как сон, расцвели, как чудо,

немыслимые цветы.

И стало дерево новым:

нетронутым и порочным,

Раздвоенно-человечным

и снова юным, как ты.

Emerald City

В этом городе изумрудном -

Бухты, пляжи, загар на лицах,

Джакаранды, спортклубы, бары,

Небоскрёбы и "ягуары",

А в траве у скамеек - шприцы.

Почему же уходят дети?

Часто - штопором, прямо в ночь[?]

Мы чего-то недосмотрели,

Недослушали, не сумели

        [?]чем помочь?

* * *

Влажный и ласковый тающий вечер,

Высь невесома, а воздух - как плоть.

Плодотворящий взывает ветер[?]

Взгляды скользят и пронзают встречи.

Радостной грусти не побороть.

* * *

Роза стояла, как балерина,

белая, с поцелуем кармина,

светлая, словно так - навсегда,

словно не в Лету течёт вода,

а к пикнику у живой реки.

Чуть задохнувшись благоуханьем,

роза держалась вторым дыханьем.

...Я соберу её лепестки.

Рождество 47-го года

Тянет, так тянет назад

в музыку Грига,

песню Сольвейг,

что я пела когда-то

в концерте.

Тёплый душистый воздух

(а за окном - холод

шанхайской зимы).

Тафта-шанжан

на узких бёдрах

переливается медью, огнём,

рубином. Умно скроенное

платье с "разорванным"

декольте[?] Шёлка шуршащий шёпот.

Всегда стихи, Рабиндранат Тагор,

розово-белая пена пионов,

тёмные волосы,

алый рот.

На обнажённых плечах

неуловимо тёмные духи Карон:

их заклинаньям подвластны все:

N"aimez que moi.

* * *

Зеркала[?] мы писали о них с придыханьем,

Их таинственный мир был прекрасен

и молод.

Все обиды лечились волшебным касаньем,

Врачевала улыбка наш тайный голод[?]

О предательстве зеркала всем известно:

- Кто белей и румяней? - И та, и эта[?]

Опасаясь, что мненье зеркал не лестно,

Не прошу у стеклянной судьи ответа.

Но порой[?] Проходя близ зеркал

нескромных,

В голове подбирая стишок по слуху,

Я ловлю чей-то образ[?] Неужто маму?

Нет, не маму, а чуждую мне старуху.

Через стык континентальных плит

Через стык континентальных плит

Наталья КРОФТС

Родилась в 1976 году в Херсоне (Украина), окончила МГУ им. Ломоносова (Россия) и Оксфордский университет (Англия) по специальности "классическая филология".

Автор двух поэтических сборников, публикаций в русскоязычной периодике (в журналах "Юность", "День и ночь", "Слово/Word", в "Литературной газете" и др.). Стихи на английском вошли в четыре британские поэтические антологии. Лауреат ряда литературных конкурсов, в том числе - "Согласование времён", "Золотое перо Руси", "Цветаевская осень", "Музыка слова", "Пушкин в Британии". Живёт в Сиднее.

На развалинах Трои лежу, недвижим,

в ожиданье последней ахейской атаки

Ю. Левитанский

На развалинах Трои лежу в ожиданье последней атаки.

Закурю папироску. Опять за душой ни гроша.

Боже правый, как тихо. И только завыли собаки

да газетный листок на просохшем ветру прошуршал.

Может - "Таймс", может - "Правда". Уже разбирать неохота.

На развалинах Трои лежу. Ожиданье. Пехота.

Где-то там Пенелопа. А может, Кассандра... А может...

Может, кто-нибудь мудрый однажды за нас подытожит,

всё запишет, поймёт - и потреплет меня по плечу.

А пока я плачу. За себя. За атаку на Трою.

За потомков моих - тех, что Трою когда-то отстроят,

и за тех, что опять её с грязью смешают, и тех,

что возьмут на себя этот страшный, чудовищный грех -

и пошлют умирать - нас. И вас... Как курёнка - на вертел.

А пока я лежу... Только воют собаки и ветер.

И молюсь - я не знаю кому - о конце этих бредней.

Чтоб атака однажды действительно стала последней.

Осколки

Разбиваются - опять -

на куски

все мечты, что я держала

в руке.

Барабанит горечь грубо в виски

и болтает - на чужом языке.

Поднимаю я осколки с земли -

может, склею - зажимаю

в кулак.

Но мечты уже - в дорожной

 пыли:

и не там я - и не с тем -

и не так[?]

Только вишенкой на рваных

краях -

на кусочках - тёмно-красным

блестит

капля крови - от мечты

острия,

от осколка, что сжимаю

в горсти.

* * *

Таврии, земле Херсона и Херсонеса

Черноморские дали.

Дикий храп кобылиц.

Звон отточенной стали.

Кровь. Я падаю ниц.

И на тунике белой -

тёмно-липкий узор.

Принимай моё тело,

Херсонесский простор.

Белокаменный град мой,

смесь народов и вер,

я вернусь. Я обратно

обязательно вер...

Полонянок уводят

босиком по стерне

на чужбину, в неволю.

Крики. Топот коней.

Уж и ноги ослабли,

не шагнуть мне, хоть вой.

Янычарские сабли -

над моей головой.

Я крещусь троекратно.

Добивай, изувер...

Я вернусь. Я обратно

обязательно вер...

Вот и всё. Докурили.

Чай допили. Пора.

Расставания, мили...

Может, это - игра?

Полсудьбы - на перроне.

Путь верёвочкой свит.

И - без всяких ироний:

"Приезжай". - "Доживи".

О измученный град мой,

смесь народов и вер,

я вернусь. Я обратно

обязательно в-е-р...

* * *

Ты уезжаешь за три моря -

и бог с тобою.

А я с собой опять повздорю,

как перед боем,

перекрещусь и хряпну водки,

забуду бредни.

Передают метеосводки

о жизни бледной:

что, мол, ни облачка, ни тучки,

ни слёз-напастей,

что так, поверьте, будет лучше

и безопасней.

Ты за три моря уезжаешь -

вернусь в пустыню.

Стираю имя со скрижалей:

авось, остыну.

* * *

Вслепую, на ощупь,