Клод Дюфрен - Великие любовницы Страница 25

«Бельгард попросил короля разрешить ему отлучиться от двора. Генрих это разрешение дал, а сам отправился провести ночь в Бю. Утром Генрих проснулся и уехал к своим войскам, которые осаждали Дре. Поскольку осажденные не проявляли намерения делать вылазку, наш Беарнец вернулся к Габриэлле… Генрих направился к двери кабинета, который сообщался со спальней Габриэллы. Но дверь была заперта. Услышав, что король вернулся, Бельгард успел только спрятаться в маленькой комнате. Генрих обо всем догадался, стал кричать, звать на помощь, а Габриэлла, как водится, зарыдала. В конце концов король решил взломать дверь, но засов оказался прочным, и Бельгард ус пел выскочить в окно. Габриэлле оставалось только выигрывать время и еще сильнее заплакать…»

Естественно, для молодой женщины не составило труда повернуть ситуацию в свою сторону и заставить короля почувствовать угрызения совести, хотя у него не было никаких сомнений в неверности любимой. Кстати, удивительным кажется слабость короля по отношению к женщинам, которых он любил. Этот неустрашимый воитель, наводивший ужас на врага, столь неукротимый на поле брани, становился зеленым юнцом, когда речь заходила о нежности. Это отсутствие мужества, а иногда даже и достоинства, что проявлялось в его отношениях с Габриэллой, резко контрастирует с его поведением в других областях жизни. Этот человек, столь искушенный как в политике, так и в ратном деле, позволял Габриэлле водить себя за нос. Он вел себя еще более наивно, еще более покладисто и потом с Генриеттой д’Антраг, которая была еще более нахальной, алчной и лицемерной, чем Габриэлла. Можно подумать, что Генриху IV нравилось, когда над ним издевались! Какая странная противоречивость человеческой натуры, превращавшая льва в ягненка!

К счастью, едва почувствовав запах пороха, Генрих вновь становился бойцом. Имея внутри страны врагов в лице Католической лиги, возглавляемой братом покойного Генриха де Гиза герцогом Майенским, борясь со внешними врагами в лице Филиппа II Испанского и герцога Пармского, командуя плохо оснащенными, плохо оплачиваемыми и голодными войсками, только своим присутствием Генрих воодушевлял своих солдат и сплачивал их вокруг своего знаменитого белого пера. Терпя поражения в каждой битве с королем, враги перегруппировывали свои силы, и стоило Генриху отвернуться, как изнурительная борьба начиналась вновь. Обладая всегда свойственной ему практической сметкой, Генрих понял, что не сможет завоевать свое королевство, если не пойдет на жертву, которая была противна не только его сознанию, но и его гордости. Ему пришлось сменить веру. 25 июля 1593 года в соборе Сен-Дени, в присутствии восторженной толпы Беарнец торжественно отрекся от религии своего детства и вступил в лоно апостолической римской церкви. Конечно же, переход в католицизм не заставил сразу же сложить оружие всех его врагов, но постепенно в их рядах начался разброд: даже сам толстый Майен понял, что дело Лиги обречено. Его примеру последовали и другие вожди мятежников. Что же касается крупных городов, то они открыли свои ворота перед победителем. Этот процесс перехода на его сторону не был безвозмездным, и Генриху пришлось платить экю за эти перемены в сознании людей. Воспользовавшись эйфорией, которая царила в лагере короля, Габриэлла выколотила для себя кругленькую сумму. И фаворитка с той поры стала неразлучной с Генрихом. Зная этого человека, она стала не без оснований опасаться за свое положение и не желала появления какой-нибудь соперницы. Но ей пришлось все же расстаться на время с любовником по причине весьма уважительной: 7 июня 1594 года она родила мальчика, получившего титул герцога Вандомского и имя Цезарь. Король очень обрадовался появлению на свет этого младенца… хотя у него и не было уверенности в том, что тот был его сыном! Ведь вполне могло статься, что тут не обошлось без красавца Бельгарда! Но Генрих не желал этого знать. Более того, охваченный радостью от этого замечательного события, он стал всерьез подумывать над тем, чтобы превратить свою «королеву сердца» в королеву Франции! Эта мысль долго сидела у него в голове, что вынудило его старого соратника Агриппу д’Обинье предостеречь короля от рокового шага: «Если вы станете мужем вашей любовницы, то презрение, которое падет на вас, окончательно перекроет вам дорогу к трону».

Это мнение разделяла и официальная королева Франции Маргарита Валуа. Пребывая по указу короля в ссылке в замке Юссон, королева Марго развила бурную деятельность. За толику монет она готова была согласиться на развод с Генрихом и уйти в тень… но при условии, что ее в качестве супруги заменит какая-нибудь принцесса королевских кровей. Ее «достоинство» не позволяло ей уступить место какой-то «выскочке». Это честолюбие может показаться странным для женщины, чья личная жизнь была чередой скандалов.

Несмотря на возраставшее сопротивление окружающих, мысль о женитьбе на Габриэлле продолжала укрепляться в голове Беарнца. Для того чтобы показать всем ту роль, которую эта женщина играла в его жизни, Генрих был рядом с ней во время своего торжественного въезда в Париж 15 сентября 1594 года. Ее присутствие очень не понравилось столичным жителям, и они присвоили фаворитке титул, без которого она с удовольствием обошлась бы: «шлюха короля». Но влюбленного короля мало заботило общественное мнение, он хотел совместить свой политический успех с личным удовольствием. С Габриэллой он готов был совершить свою первую ошибку из всех ошибок, внушенных ему женщинами за время его правления. В ожидании, пока Марго даст королю свободу, Габриэлла решила позаботиться о свободе для себя. От имени Генриха супруга красавицы господина де Лианкура – он отказался носить свое имя Бене – попросили публично заявить о том, что он импотент! И тот сразу же так и сделал. Решительно, человек этот был сама услужливость! Таким образом, брак красавицы Габриэллы надлежало признать недействительным, и молодая женщина должна была вновь обрести статус девственницы.

24 декабря 1594 года брак Габриэллы был официально расторгнут, и она стала вольна выйти за человека с положением куда как выше. Эта перспектива, однако, не сделала ее более благоразумной: ее «аппетит» к Роже де Бельгарду не унялся, а она даже и не пыталась его унимать. Самое невероятное заключалось в том, что Генрих об этом знал, он был очень несчастен, но вместо того, чтобы отреагировать должным образом и наказать неверную, он лишь сильнее к ней привязался и подчинился ее воле. О зависимости короля свидетельствует вот это письмо:

«Нет ничего, что бы не продолжало вызывать мои подозрения и не укрепляло бы их в плане того, как вы ко мне относитесь… Именно поэтому я вчера начал мое письмо словами “нет ничего хуже глухого, который не хочет ничего слышать”. Вам известно, как оскорбляет меня присутствие рядом с вами моих соперников. Сила, с которой ваши глаза смотрят на меня, наполовину меня излечивает, но вы удовлетворяете меня словами, а не сердцем… Какие могут быть клятвы, когда вы уже дважды их нарушили? Не надо больше говорить “я сделаю это”, лучше говорить “я это делаю”. Примите же решение, моя госпожа, иметь одного только слугу. Никто в мире не сможет так преданно любить вас, как я. Никто не может быть вернее вам, чем я. На какие безумства может толкнуть меня ревность? Никогда еще ни одна любовница не заставляла меня ее испытывать… Я так хочу вас видеть, что отдал бы четыре года жизни за то, чтобы скорее закончить это письмо и миллион раз поцеловать ваши ручки…»

И опять, какое удивительное смирение для этого человека, который шпагой своей завоевал королевство и собрался заставить дрожать Европу! Кажется, что ничто не могло вырвать его из власти этих чар. Если бы еще он был одинок в своем несчастье… Но при дворе никто не отказывал себе в удовольствии потешаться над королем и обсуждать любовные похождения фаворитки. Даже простолюдины знали про это, и по улицам Парижа ходила поговорка, бесстыдно характеризовавшая отношения фаворитки и главного конюшего: «Красивой страже – красивые ножны!»[64]

Чувствуя слабость любовника перед своими чарами, Габриэлла не считала нужным вести себя менее бесстыдно и быть более осторожной. Она дошла до того, что стала принимать Роже де Бельгарда в своей постели в замке Фонтенбло. Прознав об этом, Генрих устремился было к спальне любовницы с намерением наказать виновных… Но когда он был уже готов застать их с поличным, король повернул назад, молитвенно шепча: «Нет, это разозлило бы мадам д’Эстре!» Просто водевиль какой-то!

Значило ли это то, что он испугался лицезреть истину своими глазами, поскольку в этом случае ему пришлось бы наказать прекрасную грешницу? Вполне вероятно. Единственным последствием этого случая стало то, что Бельгарду было предписано уехать… на некоторое время. Этого отъезда хватило на то, чтобы вернуть хорошее расположение духа такому покладистому человеку, как Вечный повеса. Естественно, он решил, что неверная любовница заслуживала компенсацию за то, что согласилась на отъезд Бельгарда, и поэтому он сделал ее маркизой де Монтро, после чего их идиллия продолжилась, словно на небе и не было ни единого облачка измены. Увы, королю не суждено было долго оставаться рядом со своей красавицей: испанцы, равно как и непримиримые католики, не сложили оружие и вынудили Генриха снова взяться за шпагу. Наконец, в 1596 году, вся территория страны оказалась освобожденной, и власть короля простерлась почти над всем королевством. Нормандия, долгое время остававшаяся мятежной, сдалась. Генрих IV торжественно вступил в Руан, находившуюся рядом с ним Габриэллу, его «королеву сердца», приветствовали словно настоящую королеву Франции. Впрочем, разве не должна она была вскоре ею стать? Король все больше и больше склонялся к этой мысли. Тем более что в ноябре 1596 года Габриэлла снова родила, на этот раз девочку. Генрих был так счастлив, что вынудил свою сестру Екатерину стать крестной матерью ребенка. Принцесса скрепя сердце согласилась, она была противницей брака с фавориткой. И в этом она была не одинока. В окружении короля все были единодушно против этого безумного плана. Но Генриху было наплевать на увещевателей, он думал только о своем счастье. Казалось, это счастье могло быть взаимным, поскольку тогда Габриэлла вроде бы прекратила прыгать из постели в постель. Во всяком случае, она старалась убедить в этом своего любовника.