Автор неизвестен - Медицина - Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача Страница 26

Он был доволен, его глаза улыбались, когда он пожимал на прощание руку Вайнстоуна.

Я работал над статьей, когда Вайнстоун вошел ко мне в кабинет. Он встал за спиной, массируя мои плечи, и пристально разглядывая бумаги на столе. От его взгляда не укрылся ни один клочок бумаги: письма, отвергнутые редакциями статьи, принятые публикации и все остальное. Пора бы начать разговор.

— Как дела, Марк. Есть новости?

— В общем-то, нет. Выдалась тяжелая ночка, меня вызвали в полночь, больной с перитонитом. В два часа мы только положили его на стол, закончили в три. Обычная перфоративная язва, пришлось ушивать. А в четыре утра, представьте себе, попал в пробку на Стэйтен-Айленде — снегом занесло дорогу. Мое счастье, что Хейди дала мне свой внедорожник.

Вайнстоун не проявлял интереса к моему рассказу.

— Какие новости со стороны Сорки?

— Откуда я могу знать? Я думал, у вас налажены информационные каналы через вице-председателя.

Мои намеки на него не действовали.

— Пожалуй, мы были правы. Нельзя компрометировать программу резидентуры. Сорки, понятно, будет зол, но ничего, переживет, Манцур присмотрит за ним.

«Вот оно что, оказывается, это „мы“ были правы. Да, умению Вайнстоуна переходить из состояния героизма к покорному подчинению можно только удивляться».

В этот момент в дверях появилась Барбара. Она была резидентом четвертого года обучения, выпускницей Пенсильванского университета и к тому же дочерью хирурга. Барбара оказалась идеальным резидентом — трудолюбивая, ответственная, с хорошим багажом знаний. Она прекрасно выглядела сейчас — высокая блондинка в светло-зеленом операционном костюме, с выбившейся из-под шапочки прядью волос. Вылитая героиня телевизионного сериала «Скорая помощь».

— Доброе утро, доктор Вайнстоун, — смутилась Барбара. — Извините, я не вовремя. Доктор Зохар, я зайду попозже, мне надо обсудить с вами некоторые вопросы.

— Входите, Барбара. — Вайнстоун взял ее за локоть и усадил в кресло. — Расскажите нам, как прошла утренняя операция.

— Мы с доктором Сорки делали пластику желудка по поводу ожирения. Это уже пятая операция за неделю. Как всегда, он не дал мне реально что-то сделать — отрежь здесь, теперь разрежь это — он все решает и делает сам.

Вайнстоун почувствовал себя ущемленным. Ему доставалась от силы одна гастропластика в месяц, большинство больных направлялось к Сорки.

— Барбара, — заметил я, — вы зря плачетесь. Сам Сорки обожает вас и требует на свои операции. Как он сегодня? Настроение отличное?

— Когда мы уже зашивали живот, он вдруг вспомнил, что вы, господа, отказали его родственнику. Много наговорил, и все в его духе, мол, я президент Медицинского правления, главный хирург, хирург от Бога. Кстати, он грозился надрать кое-кому задницу.

Мы с Вайнстоуном переваривали информацию. Сорки в последнее время не стеснялся в полный голос на каждом углу склонять наши имена, уже не первый резидент обращал наше внимание на этот факт.

— Сорки злится на нас? — спросил Вайнстоун.

— Он грозился вас уничтожить.

Барбара не знала, насколько серьезно заявление Сорки, это была угроза политика. В любом госпитале время от времени разгораются подобные конфликты, и девушка принимала это как должное.

— Я зайду позже, доктор Зохар. Всего хорошего.

Вайнстоун поправил галстук. Сегодня у него был «зеленый» день: темно-зеленая шерстяная баварская спортивная куртка, брюки из фланели, шелковая рубашка, носки и туфли на тонкой подошве, — все отливало зеленью.

Пытаясь несколько развеять хмурое замешательство, вызванное рассказом Барбары, я пошутил: — Вам не хватает только зеленой шляпы с пером — тогда вы станете настоящим Леприконом.

Мое предложение заставило его улыбнуться.

— Я купил эту куртку в Мюнхене прошлой осенью. Нравится?

— Выглядит очень дорого.

— Она обошлась мне в семьсот пятьдесят марок, да и то на распродаже. — Вайнстоун откинулся в кресле, закинув ногу на ногу. — Сорки откровенно зарвался, но мы отлично знаем, что он собой представляет в действительности. Он успокоится, Манцур ему поможет, я думаю. Теперь расскажи мне о статье в «Британском журнале». Получил ответ из редакции?

Часть 2. Преследователь и преследуемые

Глава 10. Стычки

Операция — это физическое надругательство над соплеменником, легализованное надругательство. В том смысле, что сегодня общество выдает хирургам лицензии на убийство.

Февраль — апрель 1999 года

Утро началось с «продовольственного вопроса». Дебби, главный диетолог госпиталя, и мы с Раском должны по очереди следить за ППП — полным парентеральным питанием хирургических больных. Сегодня меня сопровождала Дебби. Наша первая пациентка находилась в отделении интенсивной терапии — скелет лет девяноста, присоединенный к аппаратам ИВЛ (искусственной вентиляции легких) и гемодиализа.

— Доктор Гарибальди заказал для нее ППП, — пояснила Дебби извиняющимся тоном.

— Дебби, это живой труп. Посмотри на нее! Даже с расстояния в сотню футов видно, что у нее меньше шансов покинуть больницу через главный вход, чем тебе победить в конкурсе «Мисс Вселенная».

— Да, у меня намного больше шансов! — Дебби в свои тридцать с хвостиком была, наверное, самой элегантной женщиной в больнице.

— Серьезно, Дебби, ты действительно думаешь, что ППП поможет этой бедной отходящей душе? Сочетание возраста с дыхательной и почечной недостаточностью безнадежно. У нее нет никаких шансов.

Я вздохнул. Дебби лишь смотрела на меня своим патентованным оценивающим взглядом. Если сказать, что ее волосы горят, может, тогда она немного удивится.

— Давай посмотрим историю болезни.

Дебби вручила мне историю болезни и ничего не ответила на мои стоны и вздохи, ей было все равно.

— Дебби, посмотри, сколько консультаций: терапевт, пульмонолог, эндокринолог, гастролог, инфекционист, уролог, пластический хирург, из-за пролежней, надо полагать… У нее еще и пролежни? Смотри-ка, и кардиолог есть.

— Врачи просят о консультациях и сами консультируют, что тут особенного?

— Перестань, Дебби, — сказал я нетерпеливо. — Разве ты ничего не понимаешь? Эта умирающая находится на «Медикэр», пока она жива, страховую компанию можно доить, как корову. Ее доят годами — сначала врачи дома престарелых, а теперь все мы. Не даем старухе спокойно умереть, кружим как стервятники, и каждый норовит выставить счет еще на несколько долларов. Пока она дышит, или аппарат дышит за нее, мы можем делать деньги. Конечно, все прикрываются фразами об этике, и семья хочет, чтобы ее лечили.

Дебби поморщилась.

— Очень прошу, Зохар, заканчивай свою речь, у нас еще пять пациентов. Ты будешь давать ей ППП или нет?

— Лучше бы дать ей зондовое питание, дешевле и безопаснее. Но Гарибальди в любом случае будет настаивать на ППП. Пусть он сам и отвечает… Как ты думаешь, не назначить ли нашей пациентке консультацию психиатра?

Дебби закатила глаза.

— Следующий больной — мистер Валес, пациент Манцура, шестая койка. Сначала посмотрим его?

Около постели мистера Валеса дежурил резидент Гавитуньо.

— Что случилось, Рон? — спросил я, когда мы с Дебби зашли к ним за ширму. — Это Хосе Валес, мой бывший больной?

— Да, доктор Зохар.

— Почему он все еще в интенсивной терапии? Вы же оперировали его неделю назад.

— Да, но он все еще очень плох. Слаб и лихорадит.

— Должно быть, несостоятельность. Вы делали контрастное исследование? Компьютерную томографию?

— Нет, — Гавитуньо покачал головой. — Манцур не хочет никаких исследований.

— Еще бы, Манцуру не нужны доказательства катастрофических осложнений.

Гавитуньо ничего не ответил. Напрасно я вовлекаю его во все это.

— А сейчас вы заказываете ППП? Почему бы не сделать еюностому?

Манцур не любит кормить своих больных после резекции пищевода через еюностому.

— Дебби, пожалуй, одобрим здесь ППП. Рон, вы должны выяснить, почему его лихорадит, и лечить причину. Иначе он умрет.

— Вы правы, конечно, — покорно ответил Гавитуньо. — Но что я могу поделать?

Мне оставалось только пожать плечами, это был не мой больной.

— Поговорите с Манцуром, я не хочу наступать ему на пятки.

Закончив обход больных, я вошел в лифт, он был пуст. «Поганый ублюдок, украл моего пациента и убил его. Эксперт по пищеводам! Чертов терминатор». В ярости я лупил по стенкам кабины кулаками и ногами. Люди на этажах решат, что в лифте совершено нападение.

В моем кабинете обосновался Сэм Глэтман, он беседовал с Беверли. Когда я вошел, она тут же ушла. Глэтман подмигнул мне: