Елена Коровина - Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир Страница 26

Фальконе поморщился. Далась всем его помощница! Еще когда Мари-Анн Колло работала с ним в Париже, ползли разные гадкие слухи. И ведь ни на чем не основанные! У Фальконе жена, дети, и уж на Мари он никогда не смотрел с вожделением. Да там и смотреть-то не на что — темное глухое платье, волосы зачесаны смиренно-гладко, да и те спрятаны под скромным чепцом невинности. Три года назад, в 1763 году, Мари явилась в его парижскую мастерскую безо всяких рекомендаций, заявив, что готова работать без жалованья, за один прокорм, если только маэстро возьмется ее учить. И такая мольба стояла в ее девичьих глазах, такой порыв выучиться ваянию, что Фальконе не смог удержаться — взял в ученицы. И ни минуты потом не пожалел. У 15-летней девушки оказались работящие и сильные руки, а это главное в скульптурном деле. Фальконе отлично это знал — сам происходил из семьи работяг-столяров. Уже через год девушка отлично лепила, потом обучилась работе с мрамором. Из-под ее ловких рук стали выходить превосходные портреты. Ну а когда Фальконе отправился в далекую Россию и жена не решилась последовать за ним, Мари вызвалась сопровождать учителя. Выяснилось, что она может отлично вести хозяйство. Устроиться на перегонах в ужасных гостиницах, закупить провизию и дрова, договориться с прислугой и лавочниками — Мари умела всё. Фальконе едва освоил десяток русских слов, а она уже вполне сносно изъяснялась с окружающими.

Одно плохо: и раньше девушка смотрела на учителя как на икону, но теперь Фальконе ловил хоть и робкие, но совершенно очевидные взгляды. Ну как тут быть? Напомнить, что она на 32 года моложе и между ними ничего быть не может? Объяснить, что в чужой и суровой стране, где все так холодно и непонятно, нужно думать только о грандиозной работе, а не о чувствах? Конечно, стоило бы поговорить, но Фальконе так не любил выяснять отношения!..

«Ее величество еще поутру изволили поинтересоваться работами вашей питомицы. — Глухой голос Бецкого оборвал думы Фальконе. — Мадемуазель Колло может хоть что-то показать?»

Фальконе обрадованно закивал: слава богу, он забрал из парижской мастерской несколько небольших скульптур и барельефов Мари.

«Императрица получила письмо от месье Дидро, — продолжал Бецкой. — Философ хвалит мадемуазель Колло. Рассказывает, что в прошлом году она сделала его портрет. И сходство было столь велико, что якобы вы от досады разбили бюст собственной работы. Еще и зарок дали — никогда больше к портретам не обращаться».

«Я просто был удивлен», — попытался оправдаться Фальконе. Он не любил вспоминать сей эпизод. И к чему Дидро потребовалось писать об этом?! Вот сейчас Бецкой саркастически улыбнется и спросит: «Ежели вы не собираетесь обращаться к портретам, как же сделаете памятник Петру?»

Но старик сказал совсем иное: «Памятник Петру Великому не должен быть портретом — он должен стать символом. Я объясню, как мыслит его государыня…»

Всадник над городом

Когда скульптор наконец выбрался из лабиринтов Зимнего дворца, в голове у него шумело. Какой же он был дурак, когда замыслил изобразить почтенного правителя, перед которым снимают шляпы подданные! Может, в каком-нибудь немецком городе бюргеры и пришли бы в восторг от такой идеи, но не в бурной, динамичной, непредсказуемой России. Здесь все — шумное, огромное, взвихренное, как метель, и непонятно грандиозное, как стихии природы. Конечно, Екатерина права: Петр был неукротимым и дерзким реформатором. Обладал железной волей. Выстроил заново не только этот город, но и всю свою страну. Но как изобразить такого?..

Фальконе удивленно оглянулся: куда же он вышел? В тусклом свете подъездного фонаря блестит мокрый гранит Дворцовой набережной. Где-то впереди глухо ревет и пугающе пенится вздымающаяся Нева. Говорят, что в бурную полночь свирепый ветер гонит волны залива обратно и река течет вспять. Мистика какая-то! Сноп холодных брызг окатил мастера. Порыв ветра чуть не снес шляпу. В круге прорвавшейся сквозь туман луны Фальконе вдруг увидел громадного темного всадника, осадившего огромного коня прямо перед гранитным парапетом. Миг — и призрачный незнакомец прыгнул на другой берег реки. Фальконе ахнул: Нева — не крохотная речушка, ее нельзя перепрыгнуть даже на самой громадной лошади!.. Неужели он увидел одно из тех легендарных привидений, о которых, крестясь, шепчутся петербуржцы?..

Сердце Фальконе сжалось от леденящего ужаса, и, не разбирая дороги, он кинулся назад ко дворцу. Как добежал, как нашел свою карету, как доехал до дому, и не помнил. Очнулся уже в собственной гостиной, где встревоженная Мари хлопотливо начала отпаивать его чаем. Плеснула в чашку привезенный из Франции драгоценный коньяк, заставила выпить залпом. И только когда огненная жидкость обожгла горло, Фальконе пришел в себя и сбивчиво рассказал о таинственном всаднике.

«А ведь это знаковая встреча! — ахнула Колло. — Вы увидели призрак самого Петра. Да-да! Слуги часто рассказывают, что Петербург — призрачное место. Говорят, что именно на Дворцовой набережной часто появляется императорский призрак. Выезжает на горячем коне и, словно гордясь построенным градом, кричит: „Всё — Божье и мое!“ И перепрыгивает реку. Потом кричит с другого берега: „Всё — Божье и мое!“ И снова возвращается ко дворцу. Говорят, что так бывало и при жизни царя. Но вот однажды, как гласит предание, он возгордился и крикнул, забыв о Боге: „Всё мое!“ И тут же, сорвавшись, упал в реку. Простыл в ледяной воде да и помер». — «Путают слуги что-то. — Фальконе поднялся из-за стола. — Петр действительно умер от простуды, но прыгнул в ледяную воду, спасая своих матросов. Великий и милосердный был царь…»

Ночью Фальконе проснулся оттого, что огромная белая луна заглядывала в окно. Он забыл задернуть и шторы, и полог кровати. В воображении снова ожила призрачная картина: могучий всадник поднимает на дыбы громадного коня. Вот так когда-то Петр Великий поднял на дыбы всю старую Русь. Вот таким его и надо изваять — в едином порыве, едином движении. И пусть царь не держит никакого жезла — напротив, пусть огромная и мощная рука Петра-защитника прикрывает город от всех напастей.

А постамент?.. Фальконе словно прозрел: никаких колонн! Постаментом должен быть огромнейший камень, ведь само имя Петр в переводе с греческого означает «каменная глыба». И камень этот должен быть похож то ли на вершину скалы, то ли на гребень могучих невских волн.

Подумав о таком грандиозном замысле, Фальконе и сам ахнул. Ну как воплотить подобное? Это же не классический памятник получится, а просто какая-то скульптурная авантюра. А ну как не удастся, сорвется? Тогда его выгонят из России, как несостоявшегося ваятеля. И вся прежняя европейская слава пойдет на убыль. Но отступать поздно — авантюрный замысел уже жжет душу.

Фальконе быстро набросал рисунок. Наутро испросил высочайшей аудиенции для себя и Мари. Екатерина приняла обоих незамедлительно и была в совершенно ином настроении. Придирчиво и внимательно рассмотрела новые наброски монумента, расспросила о величине, материалах будущего памятника. Одобрительно поцокала языком: «Да-да! Порыв, страсть, грандиозность — то, что требуется. И этот охранительный жест императорской руки над городом тоже хорош. Лепите модель, господин ваятель!»

К работам же Мари императрица приблизилась с сомнением. Сверкнув глазами, недоверчиво произнесла: «Неужто хрупкая женщина может рубить мрамор? А ну, снимите перчатки, голубушка, и покажите руки!»

Маленькая Мари, одетая все в то же темное, наглухо закрытое платье безо всяких украшений, растерялась. Она отлично знала, что ее шершавые, мозолистые пальцы с белыми костяшками и синими узлами вен слишком безобразны. Но ослушаться приказа государыни нельзя. И Мари протянула государыне свои большие натруженные ладони.

Екатерина придирчиво взглянула и вдруг неожиданно пожала руку Мари. Та инстинктивно ответила, но, видно, не рассчитала: лицо Екатерины скривилось от боли. «Все! — подумала Мари. — Меня ждет Сибирь!» Но императрица, подув на ладонь, просияла: «Вы выдержали экзамен, голубушка! Теперь я верю, что вы сами, а не ваш учитель делаете все эти преотличнейшие работы. И я рада этому. Мои дворцы требуют множества декоративных и портретных скульптур. Вот вам и поле деятельности!»

И Екатерина, не дожидаясь долженствующих поклонов, быстрым шагом отправилась к статс-секретарю — дел невпроворот. Но пока шла по длинным коридорам, весело и азартно думала, что она, Екатерина, докажет всему миру, что женщина ни в чем не уступает мужчине. Она уже задумала грандиозный проект по созданию женского института в Смольном монастыре. Никогда еще в России не было учебного заведения для девочек, но теперь будет. Вот и талантливая скромница Мари Колло поможет Екатерине в ее идее. Женщина-скульптор — а почему бы и нет? Была же лет двести назад в Италии эпохи Ренессанса скульптор синьора Проперция. Жаль, что никаких ее работ не осталось. Но от Мари Колло может остаться множество работ. Да как только станет известно, что девушка — любимица императрицы, заказы польются рекой. Тогда можно выдвинуть ее и в члены Академии художеств.