Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6297 ( № 42 2010) Страница 26

– А бывает и «совестливый» капитализм?

– Бывает демократическое, конституционное правовое государство, которое укладывает капитализм в строгие рамки закона и не позволяет ему выбиться из них. Именно такое правовое государство жизненно необходимо современной России. Между тем у вас даже Конституционный суд не имеет решающих полномочий.

– В правовое государство, в возможность его построения верилось на рубеже 90-х годов. А вот ныне российские СМИ говорят уже не о праве и законе, а о «ворах в законе» и их разборках…

– Знаете, может, это звучит цинично, но любой капитализм – если брать его естественное развитие – начинается разбоем. Вспомните американскую мафию. Прошли десятилетия – и американский капитализм «нормализовался». Так и в России когда-нибудь да будет нормальный капитализм. В 1990-е годы у России был шанс, не возвращаясь к «первоначальному накоплению капитала» и сопряжённому с ним беззаконию, сразу перейти к демократическому общественному строю и социальному рыночному хозяйству. Однако это небывалый по сложности процесс. Вашим элитам не удалось мобилизовать народ для победы демократии и права. Да они этого и не хотели…

Беседу вела Светлана ПОГОРЕЛЬСКАЯ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Что накинешь ты, мама, на плечи?

ТелевЕдение

Что накинешь ты, мама, на плечи?

ЭКРАН ПИСАТЕЛЯ

Герберт КЕМОКЛИДЗЕ, ЯРОСЛАВЛЬ

На телеканале «Культура» в течение одной недели прошли три фильма о больших поэтах, которым в советское время привелось иметь дело с «тоталитарным правосудием», – Иосифе Бродском, Науме Коржавине и Викторе Бокове. И при такой общности воздействия крутящего момента, называемого также моментом силы, в трёх биографиях выявилось неодинаковое отношение к стране, где поэты родились, – к России.

Пятисерийный фильм о Бродском почему-то назывался «Возвращение», хотя его действие протекает не на Васильевском острове, куда поэт когда-то по молодой горячности поклялся прийти умирать, а в Венеции, где он по своему завещанию похоронен. «Возвращение» – это, в общем-то, и не фильм, а развёрнутое интервью, даваемое Бродским в венецианских кофейнях в один из последних годов жизни двум молодым журналистам в присутствии Евгения Рейна, изредка задающего наводящие вопросы и вступающего в саму речь Бродского на правах его старого друга.

Разговор больше идёт о поэзии, о культуре, о гуманизме, но тема России настойчиво просачивается в него, как «водичка», – это слово то и дело употребляет Бродский, как бы соединяя им стоящие на воде Венецию и Ленинград в один застывший в своём совершенстве памятник жизни, где позволено меняться только водичке.

Бродский говорит, что он считает себя лесным братом, партизаном века, что ему не жалко ни гибели старой России, ни гибели СССР и вообще никаких империй, главное, что язык сохраняется, вот сам он говорит на двух имперских языках, хотя самих империй уже нет. Эти слова поглощают покаяние стихотворных строк «Бросил страну, что меня вскормила…» А другие поэтические строки – «…Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря» – вообще никак не подтверждаются биографией их автора.

«Красное колесо» по Бродскому не проехалось, а только задело его идеологической ступицей. Жизнь его в кратковременной ссылке была, по свидетельству Якова Гордина, «нормальной деревенской жизнью». Он мог писать. А что касается вынужденной сельхозработы, то Бродский и сам говорит в фильме, что так же, как и он, шла по утрам по грязи в сапогах получать разнарядку бо’льшая часть населения страны, и не по приговору суда, а по жизненной необходимости.

Наума Коржавина то же «колесо» зацепило сильнее. Его ссылка затянулась: время было ещё не оттепельное, а морозное послевоенное. Но всё же была только ссылка, и это он воспринимает как удачу в сравнении с тем, что могло быть. В передаче «Линия жизни», снятой к его восьмидесятилетию пять лет назад и теперь повторенной на «Культуре», он с уверенностью и не один раз говорит, что наверняка бы погиб, попади в лагерь. А в ссылке всё же можно, как и Бродскому, заниматься и своим главным делом – стихами. Это и в них самих отразилось:

Стопка книг… Свет от лампы… Чисто...

Вот сегодняшний мой уют.

Я могу от осеннего свиста

Ненадолго укрыться тут.

Правда, свист этот непростой, он – напоминание, что ещё не раз придётся промокнуть и застыть на идеологическом холоду.

Боязнь промокнуть и застыть увела Наума Коржавина в Америку, на берег морского залива, но родина для него не то место, где «водичка», а то, где он родился и стал поэтом. И «Красное колесо» не может быть для него олицетворением родины. Как бы споря с Бродским, приветствовавшим распад империй, он публикует в 1991 году статью «К распаду империи отношусь как к распаду жизни». И в разных своих интервью повторяет, что и на сцене в «Линии жизни», – «Без России меня нет». В отличие от Бродского для Коржавина расставание с Россией – это не долгожданная удача, а страдание:

Помнить прежнюю боль,

Прежний стыд, и бессилье, и братство…

Мне расстаться с Тобой –

Как с собой, как с судьбою расстаться.

И не один раз настойчиво: «Как можно быть русским поэтом и не быть русским патриотом? Разве поэзия оторвана от сути страны и жизни?»

Бродский не вернулся в Россию, потому что он не для того её покидал, а Коржавин только потому, что уже не осталось здоровья начинать жизнь заново – «с ложки-плошки». Но после перестройки, хоть и считая, что она «открывает дорогу крайне отрицательным веяниям», Коржавин не раз приезжал. Бродский – ни одного разу.

Фильм «Вспоминая Виктора Бокова» в отличие от фильмов о Бродском и Коржавине приурочен не к юбилейной дате, а к печальной – исполнился год со дня смерти поэта. В фильме есть и стихи, читаемые самим Боковым, и кадры из его жизни, но всё же это как бы поминальный вечер, где звучат проникновенные слова, произнесённые Владимиром Дагуровым, Владимиром Костровым, Ларисой Васильевой… Никто из них не говорит о тяжком испытании, выпавшем на долю Виктора Бокова – не ссыльную, а истинно гулаговскую, – вот по кому безжалостно, с разудалым гиканьем прокатилось «Красное колесо». Да что об этом говорить! Лучше не скажешь, чем у самого поэта:

Утром хлеб выдавали бесплатно,

Я играл на горбушке и пел,

Шли по мне пеллагрозные пятна,

Весь я, словно змея, шелестел.

Но невозможно представить, чтобы даже после всего этого Виктор Боков уехал из своей страны.

Киньте, что ли, в меня презренье,

За терпенье ходить в рабах.

Я стою и целую землю,

И захлёбываюсь в слезах.

Есть два однотемных на первый взгляд стихотворения: у Коржавина и Бокова.

Но у Коржавина вопрос:

По какой ты скроена мерке?

Чем твой облик манит вдали?

Чем ты светишься вечно, церковь –

Покрова на реке Нерли?

У Бокова ответ:

Когда возводили собор Покрова на Нерли,

Всё самое лучшее в сердце своём берегли.

И каждый положенный камень был клятвой на верность,

Вот в чём красота и откуда её несравненность!

Это клятва на верность России, с которой поэт никогда не был разделим, ни физически, ни духовно, и никогда разделим не будет. Что же до модных ныне словопрений, будет ли жива Россия, то трагедия, пожалуй, может произойти только тогда, когда вместо боковского «Оренбургского платка» станут петь за российским застольем что-нибудь в разэдаком роде:

Нами правят теперь издалече,

Проморгали мы собственный бренд,

Ты накинь, май дир мазе, на плечи

Заграничный платок секонд-хенд.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Полюбить НТВ...