Джордж Паттон - Война, какой я ее знал Страница 26

В Шартре мы направились в штаб-квартиру 15-го корпуса в Шатонеф-ан-Тимере. Из-за инцидента с французским грузовиком у генерала Хэслипа было плохое настроение, однако боевой дух у его парней находился на высоком уровне.

В 18.30 16-го позвонил Брэдли и приказал мне силами 2-й французской бронетанковой, а также 90-й и 80-й дивизий штурмовать и захватить Трен, расположенный в «Фалезском окне». Он также сказал мне, что генерал Джероу, чей 5-й корпус в Первой армии «пощипали», взяв у него дивизии в атакующий Брест 8-й корпус моей армии, возглавит эти части (2-ю французскую бронетанковую, 90-ю и 80-ю дивизии) как командир корпуса. Брэдли также известил меня, что Джероу предпримет новую попытку взять Трен.

Я тут же послал Гэффи в Алансон выполнять приказ Брэдли и штурмовать Трен, а так как Брэдли призвал меня к себе, я договорился с Гэем, что, если командование решит заменить Гэффи на Джероу, я телефонирую Гэю: «Меняем лошадей» – и назову время начала атаки.

На следующее утро я узнал, что Джероу со своими штабными офицерами прибыл в штаб-квартиру Третьей армии. Я позвонил Гэю и отдал ему самый, как мне думается, короткий приказ, когда-либо отданный командиру корпуса: «Меняем лошадей в 06.00»{114}.

В качестве компенсации за отобранные у нас три дивизии мы получили две дивизии, взятые из Первой армии, плюс два батальона рейнджеров.

В то же самое время я велел Хэслипу атаковать Мант-Гассикур силами 5-й танковой и 79-й пехотной дивизий. Овладев этим населенным пунктом, мы могли бы взять под контроль движение немецких судов по Сене.

17 августа произошел весьма грустный случай – из-за нарушения в системе кровообращения тяжело заболел генерал-майор Джилберт Кук, командовавший 12-м корпусом и занимавший пост заместителя [98] командующего армией во время высадки в Европу. Более он не мог выполнять своих обязанностей, что стало для нас обоих сильнейшим ударом, и я далеко не сразу смог смириться с вердиктом врачей. Кук был и остается бесстрашным солдатом и прекрасным командиром. Он не покидал свой пост до тех пор, пока позволяло ему пошатнувшееся здоровье. 19-го я попросил генерал-майора Мэнтона К. Эдди заменить Кука и принять командование 12-м корпусом. Эдди командовал 9-й дивизией в Тунисе и Сицилии, а также во время переправы через Ла-Манш и высадки на континенте.

Полковник Одем{115} получил ранение от пули снайпера, проезжая тем же леском, которым 16-го числа проезжал я. Он поднимался в свой джип и еще не успел сесть, когда почувствовал, как что-то ударило его выше сердца, и только потом услышал выстрел. Он коснулся места, куда попала пуля, и увидел, что рука у него в крови. Как только шофер понял, что случилось, он с криком: «Надо скорее убираться отсюда!» – так энергично развернул машину, что Одем чуть не вылетел из нее. Пуля ударилась в ребро и пошла в сторону, не попав в легкое. Случись иначе, Одем бы умер. Не слушаясь рекомендаций коллег? медиков, он спустя три дня после ранения вернулся к исполнению своих обязанностей.

Сицилийская кампания завершилась ровно год назад – 17-го.

19-го числа мы вместе с генералом Уайчем, командовавшим 79-й дивизией, вышли к Манту и увидели Сену. Я едва удержался от искушения отдать приказ о переходе реки, однако не стал делать этого, не посовещавшись с генералом Брэдли. После утомительного перелета, во время которого мы дважды поворачивали обратно из-за плохой погоды, я наконец добрался до цели. Брэдли не только одобрил мой план перехода Сены частями 79-й, но также распорядился о начале наступления 5-й бронетанковой из того же корпуса в северном направлении вдоль западного берега реки. В то время как 19-й корпус Первой армии под началом генерал-майора С. X. Корлетта должен был следовать у нее в тылу с левого фланга. И, более того, Брэдли санкционировал исполнение предложенного мной плана, согласно которому 19-й корпус переправлялся в районе Мелена и Фонтенбло, а 12-й корпус – в Сансе. Становилось очевидным, что, если наши части сумеют благополучно переправиться на тот берег, и Сена и Йонна потеряют для немцев привлекательность как стратегические объекты. Меленская переправа была подобна той, которую осуществил Лабиэн{116} со своим Десятым легионом около 55 года до нашей эры.

Полковник Кодмен поехал в Ванн и вернулся оттуда с моим [99] старым другом генералом Кехлином-Шварцем из французской армии. Во время Первой мировой войны он занимал пост одного из главных инструкторов в академии для высших штабных офицеров в Лангре. Мы приятно провели время, вспоминая старые времена. Между прочим, генерал признался мне, что, если бы он в Лангре не то что взял на вооружение мою методику, а просто высказал мысль, что можно действовать так, как действую я, его бы сразу же определили в сумасшедший дом. Он также заявил, что, услышав о наступлении танковой дивизии на Брест, он подумал, что командую ей я. Я спросил его, почему, по его мнению, в 1940 г. французская армия оказалась так плохо подготовленной к войне. Он ответил, что еще лет за десять до нашествия немцев французские военные начали учиться только одному – как обороняться, но не как наступать.

20-го числа одна штурмовая бригада 79-й дивизии 15-го корпуса форсировала Сену в районе Манта. В то же самое время 5-я бронетанковая дивизия тою же корпуса двинулась на север, атакуя Лувьер. В тот момент, когда она очищала от неприятеля Эврэ, слева в тыл ей ударили немецкие танки. 7-я бронетанковая, находившаяся в тот момент в Эврэ, пришла на помощь своим, и немцы отступили, потеряв десять танков. Тем не менее это столкновение замедлило продвижение 5-й бронетанковой.

Осуществляя планы, выработанные еще 20-го числа, я назначил время начала наступления 20-го и 12-го корпусов соответственно в Мелене, Монтро и Сансе с рассветом, утром следующего дня, 21 августа, чтобы ни у кого не было времени остановить меня. Однако для подстраховки я все же договорился с командирами корпусов о кодовом слове – «предварительная установка». Прозвучавшее для них на радиоволне, оно должно было означать: «Стоять на месте».

В такие моменты у меня всегда появлялось какое-то странное, может быть, даже смешное ощущение. Когда планы рождались у меня в голове, все казалось просто, но после того как я отдавал приказы и они начинали приводиться в действие, я, осознавая, что ничего уже изменить нельзя, начинал беспокоиться. В таких случаях я всегда повторял себе: «Собственный страх и опасения – самый худший советчик». Чувства эти сродни тем, которые возникали у меня во время участия в стиплчейзе. Я всегда сильно волновался перед скачками, а когда звонил колокольчик, означавший, что пора садиться в седло, меня и вовсе охватывал страх. Но как только давали отмашку и скачки начинались, страх мгновенно покидал меня.

Когда в этот раз я дал отмашку и «скачки» начались, Эдди – командир [100] 12-го корпуса – спросил меня, нужно ли ему беспокоиться за состояние дел на правом фланге. Я ответил, что все зависит от его природных наклонностей – то есть от того, очень он нервный человек или нет. Разумеется, у нас нечем было прикрыть правый фланг, однако наступление эшелоном – то есть дивизия за дивизией – могло свести на нет фактор отсутствия прикрытия. Если бы я всегда беспокоился о флангах, то никогда бы не выиграл ни одного сражения. Кроме того, я не сомневался, что наши летчики обнаружат любое вражеское соединение, по численности способное представлять для нас хоть маломальскую угрозу что они сумеют задержать его продвижение, и тогда у меня найдется время вытащить «кролика из цилиндра», чтобы в нужный момент преподнести неприятелю сюрприз.

Покончив с раздачей приказов, мы переместили командный пункт армии в Бру, что без малого в двадцати пяти километрах к северо-западу от Шатодена. Как раз в том лесу на Вилли набросилась стая, наверное, самых злющих шершней на свете. Командующему, начальнику штаба и его заместителю вместе с несколькими солдатами понадобилось двадцать пять литров бензина, чтобы уничтожить шершней. Вилли чувствовал себя плохо, и мы сделали ему примочки из соды.

Примерно в это время полковник Никсон взял три полных комплекта взрывателей для Фау-1 из трофеев, захваченных нами на аэродроме к северо-западу от Орлеана.

На 21 августа, по истечении трех недель военных действий, потери Третьей армии были таковы:

Убитыми – 1713

Ранеными – 7928

Пропавшими без вести – 1702

Небоевые потери – 4286

Всего – 15 629{117}

Возмещение потерь на тот же самый период составляло 10622 человек. Это стало началом постоянного сокращения численности и, таким образом, снижения боевой мощи наших частей, вызванного недостатком пополнений. Положение наладилось только к середине сражения за Бастонь{118}.

Неприятель, по нашим оценкам, к концу того же самого трехнедельного периода потерял: [101]

Убитыми – 11 000

Пленными – 49000

Ранеными – 48 000

Всего – 108 000

Учитывая опыт кампаний в Тунисе и на Сицилии, мы знали, что наши подсчеты весьма точны. Расклад по потерям техники выглядел следующим образом: