Никита Хрущев - Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 3. Часть 3 Страница 27

Сталин как-то принимал у себя грузина, ученого-лингвиста[79], и беседовал с ним. Тот каким-то образом пробудил в Сталине желание включиться в научный спор. И Сталин выступил против наследия академика Mappa, историка и лингвиста, против его трудов. В конце концов Сталин выступил и против того ученого-грузина, с которого все началось. Раньше это был близкий к нему человек, он его не раз приглашал к себе на обед. Таким образом, в результате дискуссии появился труд Сталина по языкознанию, один из последних его теоретических трудов. Потом Сталин занялся экономическими проблемами. Он организовал диспут[80] по ним и опубликовывал свои мысли на этот счет. Тут тоже имело место оригинальное начало. Один из ученых, занимавшихся экономической наукой, с украинской фамилией Ярошенко, стал как бы зачинщиком: написал работу о социалистической экономике и обратился в Академию наук СССР с просьбой организовать ее обсуждение. Академия, обсуждая его работу, не оценила, как он считал, этот труд должным образом. Но он был настойчивым человеком, членом партии, кажется, со времен гражданской войны, и написал в ЦК ВКП(б), стал буквально терроризировать всех, требуя, чтобы ЦК обсудил его сочинение, причем правильно оценил бы его. Однажды летом в разгар дискуссии собрались мы у Сталина на даче.

Там был в тот раз и Ворошилов. Шел обычный сталинский обед, мучительный, длинный. Вдруг Ворошилов (а мы-то были уверены, что он и не читал сочинения того экономиста, как и другие члены Политбюро ЦК) говорит Сталину: "Коба (он часто называл его так по старой партийной кличке), ты не читал бумагу, которую разослал Ярошенко?" И начал почему-то его ругать: вот такой он нехороший, то-то пишет и то-то. Сталин отвечает: "Нет, не читал". А сам смотрит на Маленкова и других. Тут все сказали, что не читали. Но Маленков добавил, что такая работа вроде бы находится в ЦК(6). Выяснили, что всем членам и кандидатам Политбюро ЦК сей материал был разослан самим автором. Ворошилов очень резко стал ругать его, приговаривая: "Арестовать его надо, мерзавца, арестовать его!" И Сталин поддержал: "Ну, что это за сволочь такая? Арестовать его!" Как же это можно? Человек написал труд, пусть даже плохой, хотя бы и вредный, но послал его в ЦК на обсуждение, считая вопрос важным. Это его точка зрения, он давний член партии, прошел большой путь, был ранее партизаном в колчаковской Сибири, сам сибиряк, хотя и с украинской фамилией. Но дан был сигнал свыше, разгромили его и спустили указание по партийным организациям.

Они обсуждали дело и клеймили позором этого человека. А за что? И сами толком не знали. За то, что осмелился написать. Если бы Ворошилов не поднял тогда вопроса, тот человек продолжал бы упорствовать на своем, называл бы всех бюрократами, но тем дело бы и кончилось. А теперь кончилось тем, что действительно арестовали, исключили из партии, и он отсиживал ни за что. Его выпустили на волю после смерти Сталина. Он обращался в Московский комитет партии, высказывая негодование против МК и против меня лично. Ему, конечно, ничего не было известно о моей роли в его деле, а меня он критиковал за то, что я не вмешался и не протянул ему руку помощи. С этим же экономистом произошел еще один эпизод, который тоже характеризует поведение Сталина. Когда Сталин начал готовить свой предсмертный труд по экономическим проблемам социализма в СССР, он всех заставил читать и изучать его. Буквально вся партия сидела и корпела над этим трудом. Он предложил также высказаться ораторам на XIX съезде партии по данному вопросу. Маленков в своем докладе уделил большое внимание его работе. То же сделали и другие выступавшие, за исключением меня. Но я не говорил о нем не потому, что я "смелый и умный" и критически относился к этому труду, а потому, что на съезде я выступал как докладчик по партийному уставу, и у меня не было необходимости притягивать за уши этот труд Сталина. В один прекрасный день он созвал нас и начал распекать за то, что плохо подобраны люди в секретариатах. Утверждал, что через наши секретариаты идет утечка секретных материалов, которые попадают за пределы Президиума, и что надо проверить, кто и как это проделывает.

Мы смотрим, ничего не понимая, и ждем, чем это кончится. Вдруг Сталин обращается ко мне: "Это у вас, через ваш секретариат идет утечка". Я: "Товарищ Сталин, уверен, что такого не может быть, у меня проверенные люди. Я им доверяю, они честные партийцы. Никак не может быть, чтобы кто-то из них разглашал секретные документы, которые я получаю как член Президиума". - "Нет, это у вас, сведения просочились через такого-то". И стал доказывать. Оказывается, какое-то положение, которое он сформулировал в своем труде, почти слово в слово совпало с формулировками в работе критикуемого им все того же Ярошенко. "Как же так получилось? Откуда он узнал? Он не мог подслушать. Значит, получил материалы, которые я диктую и рассылаю всем вам. Вот и дошло до критикуемого лица, а тот использовал мою формулировку". Тут Сталин начал горячиться. Я понял, в чем дело. Ярошенко носил украинскую фамилию. А Сталин знал, что у меня работает помощником Шуйский, украинец, да я и сам ему об этом рассказывал, и когда он шутил, то называл его "боярин Шуйский". А я повторял иногда сталинские слова: "Вот у меня есть в секретариате боярин Шуйский". Подозрение пало и на него, и на других лиц. Сталин считал, что у меня там полно украинцев, и утечка идет через них. Когда я уразумел, то на второй день пришел в МК партии и вызвал Шуйского. "Вы знаете Ярошенко?" спрашиваю его спокойно. "Нет, - говорит, - не знаю". "И не слышали о нем?". - "Слышал". - "Вы с ним знакомы?". - "Не знаком и никогда не встречался". - "Хорошо, найдите мне его анкету".

Шуйский вскоре принес мне анкету. Я хотел посмотреть, кто этот человек и откуда, познакомиться с ним. По анкете установил, что, хотя фамилия у него украинская, еще его отец или даже дед выехал из Полтавской губернии в Сибирь. А внук был сибиряком, там родился, там воспитывался, там вступил в партию, там участвовал в борьбе партизанских отрядов против белогвардейского казачества, там прошел свой революционный путь. Это был не случайный человек в партии, а активный участник гражданской войны. Когда я познакомился с его анкетой, то понял, что Сталин действует любимым методом "оглушения": сказал тебе и смотрит в глаза, дрогнул ты или нет? Когда я встретился с ним на другой день, то спокойно сказал: "Товарищ Сталин, Вы спрашивали о Ярошенко, я взял его анкету. Вы знаете, он вовсе не с Украины". Это я говорил, чтобы отвести удар от себя и показать, что мой секретариат ни при чем. Там работали два украинца, Шевченко и Шуйский, безупречно честные люди. Я продолжал: "Он даже родился не на Украине, его дед уехал оттуда, а сам он от рождения сибиряк". Сталин смотрит на меня свирепо: "Вот черт!". Как-то так он выразился, но тут же смягчился. Это было у него своеобразной формой извинения за то, что напал на меня. "Так он из Сибири?". - "Да, сибиряк. А где вообще нет украинцев? Они рассеяны по всей стране. Их много и на Дальнем Востоке, и в Сибири, и даже в Канаде и прочих странах за пределами СССР". Я-то от себя отвел удар, но Сталин не успокоился и продолжал искать источник, откуда тот человек мог получить материал.

Потом Сталин пришел к выводу, что утечка произошла через Поскребышева[81]. Это была неприятная вещь, потому что Поскребышев много лет проработал со Сталиным, был его верным псом. Как можно было допускать даже в мыслях, что тот передал материал? Что он, специальный агент экономиста, что ли? Да у него никаких связей ни с кем вообще быть не могло. Надо было знать Поскребышева! Это был неглупый человек, правда, в то время набравший уже такую силу, что зазнался. Он держал себя высокомерно, да не только высокомерно, а хамски, с членами Президиума ЦК. Бывало, так огрызался на Молотова и Микояна, а то и на других... И никто из нас не мог ответить ему. Это было оскорбительно, но он держался около Сталина и первым узнавал о немилости, которая проявлялась к кому-то со стороны Сталина, потому он и нападал на человека, кто был намечен для очередного жертвоприношения. И вдруг Поскребышев попал у Сталина на подозрение. Конечно, все материалы прошли через Поскребышева.

Более того, Поскребышев писал под диктовку Сталина. Сталин обычно расхаживал при диктовке. Ему не сиделось, когда он думал. Он ходил и диктовал, но никогда стенографисткам, а Поскребышеву, Поскребышев же записывал. Он приспособился к диктовке Сталина и научился записывать за ним. Потом тут же прочитывал записанное. Если он неточно уловил слова или же у Сталина вырисовывалась более четкая формулировка, то Сталин передиктовывал, рукой Поскребышева внося исправления или добавления. Я отдаю здесь должное Сталину. До самой своей смерти, когда он диктовал или что-нибудь формулировал, то делал это очень четко и ясно. Сталинские формулировки понятны, кратки, доходчивы. Это был у него большой дар, в этом заключалась его огромная сила, которую нельзя у него ни отнять, ни принизить. Все, кто знал Сталина, восхищались этим его даром, поэтому и мы гордились тем, что работаем со Сталиным. Это положительная сторона Сталина. Я же сейчас главным образом акцентирую внимание на отрицательном. Положительного о нем столько сказано, что если бы уменьшить все на 80%, то и тут хватит положительного на тысячу людей. Я же говорю о том, что нанесло большой вред нашей партии, о личных характерных чертах, которые у него были и порождали действия, стоившие нам десятки тысяч голов лучших сынов страны. Многое из этого, к сожалению, лежит еще под спудом, не известно народу.