Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства Страница 27

Суть проблемы состоит в следующем. На рубеже тысячелетий информационные технологии превратились в тот «всеобщий золотой эквивалент», которым измеряется уровень развития, мощи и благосостояния государства. В США, например, существуют два главных показателя состояния экономики: общий (индустриальный) индекс Dow-Jones и индекс NASDAQ, регистрирующий только колебания стоимости акций компаний, занимающихся информационными технологиями. Несмотря на то что страны Запада являются безусловными лидерами по степени распространения ИТ как в бизнесе, так и в повседневной жизни, спрос на специалистов в этой сфере не может быть удовлетворен их собственными человеческими ресурсами. Соответственно, западные компании видят выход «в поиске талантов там, где инженеров больше, чем хороших рабочих мест»[227]. Политика благоприятствования въезду и соответствующие визовые программы для специалистов по высоким технологиям в последние годы были одобрены правительствами Германии, Велибритании и других государств первого мира. В начале 2000-х только в США хайтеки[228] прибывали по рабочей визе для квалифицированных специалистов (виза Н-1В) в количестве 160 тысяч человек в год, в основном из Индии и Китая, хотя приток специалистов из постсоветского региона был также заметен. Это напрямую связано с распадом советского военно-промышленного комплекса – в прошлом основной сферы разработки и использования высоких технологий в нашей части света, хотя способствует миграции «внекультурность» самой профессии, которая, не будучи привязанной ни к какой конкретной культуре, может быть реализована где угодно.

Супруги (и дети) специалистов по новым технологиям получают на Западе формальный визовый статус «иждивенцев» или «dependents» (т. е. «зависимых» в буквальном переводе), который не дает права на работу и подразумевает полную экономическую и социальную зависимость от партнера. Сегодня предполагается, что программистами являются в основном (достаточно молодые) мужчины, так как профессиональная миграция женатых мужчин социально приемлема и они свободны – в социальном смысле – для передвижения по миру в гораздо большей степени, чем женщины в той же ситуации. Соответственно, ожидается, что «партнеры» программистов последуют за ними, имея иждивенческий статус; и женщины гораздо охотнее, чем мужчины, идут на это, потому что их собственные профессии обычно оплачиваются хуже. В тех редких случаях (мне известны всего два), когда программистки привозили с собой мужей по иждивенческой визе и тем приходилось оставаться дома и заниматься детьми, дело заканчивалось либо возвращением всей семьи домой, либо разводом, после которого жена с детьми осталась в Америке, а муж вернулся на родину.

Таким образом, для того, чтобы весь «глобальный проект» ИТ, включающий перемещение большого количества специалистов, успешно работал, должны быть соблюдены некоторые гендерные условия. В этой связи уместно вспомнить, что новые технологии, развиваясь как милитаризованная сфера (в которой женщины были слабо представлены), и раньше в значительной степени опирались на соответствующую структуру семьи с традиционным распределением ролей (в дальних гарнизонах, на полигонах, в закрытых городах и т. п.).

«Жены программистов» как особая группа, сформировавшаяся в результате двух процессов – глобальной миграции и профессиональной сегрегации по признаку пола, – до сих пор были обойдены вниманием в исследованиях как по проблемам «утечки мозгов», так и в работах по феминизации бедности. Они не являются ни собственно «мозгами», ни той феминизированной рабочей силой из стран третьего мира, которая в значительной мере обеспечивает существование экономики бытовых услуг первого мира. Теоретически «жены программистов» являются средним классом, формально – иждивенцами. Однако ни то ни другое определение не описывает ни внутреннего взаимодействия, ни процесса «переговоров» о распределении власти, которые имеют место в таких семьях.

Эта статья опирается на 13 частично структурированных интервью, которые были взяты у специалистов по новым технологиям и у членов их семей (выходцев из Беларуси, России и Украины) как в Америке, так и в Беларуси, а также в значительной степени на включенное наблюдение. Именно личные наблюдения за субкультурой и повседневной жизнью этой среды помогли выделить проблемные области и явились ключевым моментом в выработке гипотез. Некоторые сведения были получены из интернет-форумов, созданных и поддерживаемых программистами, выходцами из бывшего СССР, для обсуждения проблем, связанных с миграционным опытом. Такие русскоязычные платформы в последние годы во множестве появились в виртуальном пространстве Америки и Канады.

Вопросы интервью группировались вокруг нескольких больших тем: во-первых, ИТ как «глобальный феномен» (предполагающий взаимозависимость между различными регионами) и как «мир мужских смыслов»; во-вторых, осмысление женщинами своего нынешнего положения в семье и за ее пределами. В этой статье я лишь курсивно буду касаться материалов, не относящихся непосредственно к семье, однако помню о том, что структура семьи (как института) предопределена более крупным социальным процессом. Проинтервьюированным мной женщинам было «немного за тридцать», все они до приезда в Америку работали (одна сама являлась специалисткой в области новых технологий), почти у всех было высшее образование, ни одна не успела сформировать собственной значимой карьеры. Среди обстоятельств, которые заставляют делать определенный выбор, это последнее я рассматриваю как очень важное: в семьях, где жены имеют собственную карьеру, научную степень (сотрудницы университетов, ученые), жизненные стратегии могут значительно отличаться от описанных.

Американский вариант

Визовая политика, не оставляющая жене приехавшего в Америку программиста какого-либо иного выбора, кроме как быть домохозяйкой, основывалась на представлении об определенной структуре семьи. Однако положение формально «неработающей» женщины, которую содержит муж, может иметь различные смыслы в разных социальных ситуациях.

Когда такая структура семьи возникает в условиях новой постсоветской социальной стратификации, она обычно связывается с представлением о «новых богатых» и воспринимается как показатель мужского статуса и успешной маскулинности. Очевидно, начало и самому этому процессу («возвращения» женщин домой), и его интерпретации («показатель зажиточности») было формально положено тогда, когда, озабоченное падением рождаемости, советское правительство увеличило оплачиваемые отпуска по уходу за ребенком[229] до трех лет, а неоплачиваемые – до шести. Этот шаг может рассматриваться как косвенное признание обществом той антропологической закономерности, что уровень биологического воспроизводства зависит от степени включенности женщин в «производство пищи» (работу вне дома, общественное производство – в зависимости от того, какое общество мы имеем в виду), так как «работа, выполняемая женщинами, должна быть совместима с беременностью и лактацией»[230]. Адаптируя этот антропологический вывод к нашему времени, можно сказать, что поскольку у работающих женщин детей меньше (они делают в жизни иные выборы), то более богатое общество пытается «освободить» женщин для воспроизводства, ограничивая возможность выбора.

С другой стороны, увеличение отпусков по уходу за ребенком явилось свидетельством еще и того, что советское общество, став зажиточнее, начало воспринимать ситуацию, при которой мужчины не имели системного превосходства над женщинами в обладании ресурсами (в какой-то степени имели, конечно, но в целом женщины зависели не от отдельных мужчин, а в гораздо большей степени от государства) как «неудобную». Когда в самом начале перестройки Михаил Горбачев призвал – в качестве одной из перестроечных целей – освободить женщин от двойной нагрузки (на работе и дома), с тем чтобы они могли быть лучшими матерями, он, возможно, не осознавая этого, выражал именно эту общественную озабоченность.

Освобождение от двойной нагрузки теоретически может быть осуществлено различными способами – например, использованием наемного труда других женщин для помощи по дому или возросшим участием мужчины в домашних делах. Последний вариант в советском обществе серьезно не обсуждался: например, не рассматривались и не планировались какие-то меры для того, чтобы стимулировать отцов к получению отпуска по уходу за ребенком. «Освобождение женщин» являлось эвфемизмом, необходимым для дискурсивного оправдания постсоветской реконфигурации рынка труда (вытеснения оттуда женщин либо их перемещения на его низшие уровни) и публичной сферы вообще. Сетуя на потерю обществом «моральных ориетиров» и другие социальные недуги, постсоветские газеты писали в начале 1990-х (и продолжают писать сейчас):