Игорь Ефимов - Аркадий Северный, Советский Союз Страница 27

Что ж, прошло всего чуть больше года с тех пор, как Северный "вышел на большую эстраду", то есть, стал записываться под оркестр. И вот уже сделано столь много интересных и разнообразных концертов! Выражаясь газетными штампами тех времён, здесь можно было бы говорить о "значительном явлении в культурной жизни советского народа". хотя, конечно, ни одна советская газета о Северном не писала ни строки. Даже ругательной — к концу 70-х годов идеологическая гвардия товарища Суслова предпочитала в большинстве случаев замалчивание, а не ругань. И была, безусловно, права: в нашем "разболтавшемся" народе уже сложилось мнение, что коммунисты ругают только хорошее. Впрочем, речь сейчас не об этом.

Каким же "явлением" оказался Аркадий Северный? Он уже давно вышел за рамки староодесского или блатного образа и стал. Но кем же он, собственно, стал — сказать так же трудно, как и квалифицировать сам Жанр! Ведь благодаря нашей советской действительности в категорию "запрещённой" или "незалитованной" песни, как мы уже говорили, сливались произведения самых разных жанров. И у Аркадия, а также у всех его "импресарио" был только один чёткий критерий отбора — "то, что не поют по радио". Сам Аркадий, с его беззаветной любовью к пению, готов петь всё, что угодно, кроме тех самых "краснопёрых" советских песен. А импресарио подбирают для него песни, руководствуясь своим вкусом. но чаще — просто наличием "материала". А тому, что получалось в результате, можно дать только субъективные оценки. Вы вполне можете определить сами: в чём наиболее удачен был артист "неофициальной эстрады" и мастер уличной песни — Аркадий Северный.

И, конечно, такая, постоянно растущая известность Северного всё больше и больше вызывает у коллекционеров из самых разных городов желание заполучить его к себе "на гастроли", о чём мы уже писали выше. И хотя теперь достаточно точно известно, что в 1976 году Северный ещё так никуда и не выбрался с гастрольными "турами", но рассказы о такого рода приглашениях, имевших место и в это время, тоже достаточно интересны. Например, Владимир Лавров вспоминал о таком эпизоде: "Единственная встреча с Аркадием вне записей была у нас только однажды. Аркадий заехал ко мне домой, на Лужскую, 4. Причём, заехал с утра, часов в восемь. Он был не один, привёл с собой какого-то товарища, все руки в наколках; представил его так: "Этот шкет со мной". Пришёл он, конечно, с водочкой, что тем утром оказалось весьма кстати. Однако, сам пил мало, больше мне подливал. А приехал Аркадий за тем, чтоб уговорить меня ехать в Воркуту! Он сказал, что сам собирается туда на заработки, ему, мол, предложили огромные бабки…" При этом надо заметить, что сам Лавров нисколько не сомневался в реальности такого приглашения Аркадия Северного в один из славных городов Советского Заполярья. Там, по словам Лаврова, в то время работали многие известные питерские музыканты, в том числе и знакомые Аркадия — Вячеслав Волосков и братья Мансветовы. Но вот насколько серьёзно сам Аркадий отнёсся к такому предложению, мы можем только гадать. По крайней мере, уговорить Лаврова Аркадию не удалось, и по этой, или какой-то другой причине, "оправдать свою гордую фамилию — Северный" воркутинскими гастролями ему не довелось.

Но вернёмся к Дмитрию Михайловичу и Аркадию Дмитриевичу. После "Светофора" у них наступает период вынужденного безделья. Записываться не с кем: искать и организовывать концерт с каким-то новым ансамблем просто в лом, а возвращаться к гитарным записям как-то и неинтересно уже… К тому же и личные отношения у них совсем уже портятся. И, в какой-то момент, Аркадий бросает сотоварища и едет в Сестрорецк к Софье Григорьевне. Вот как она сама рассказывала об этом:

"Мы уже были с Димой разведены, и я уехала на дачу в Сестрорецк. А Аркадий остался. И вот однажды он приезжает и говорит: "Софа, я не могу больше там быть. Я просто погибну, он [11] спаивает меня. Можно я хоть несколько дней здесь у тебя побуду?" Я согласилась. Он переночевал. На следующий день приезжаю с работы. Сидим с Аркадием на диване, я вот так, прислонившись к нему, — смотрим телевизор. Вдруг врывается Димка, и драться на Аркашку. Завязывается драка. Прибегает хозяйка, и начинаются объяснения… "В общем, — говорю — Аркашка, поднимайся, и поехали домой". Выходим, а там Димины приятели и Димка им говорит: "Как вам нравится? Захожу в комнату, а они в кроватке". Я подошла к нему и как дам по морде: "Ты что, скотина! Ты что делаешь?!" Приехали сюда, уже были ребята мои: Серёжка, невестка. А Димка приехал за нами следом. Я говорю: "Что тебе надо? Я не собираюсь за него замуж, я просто с тобой таким жить не хочу". Аркадий как-то говорил с ребятами: "Мама всё равно с папой не хочет жить, что, если я женюсь на ней?" Мои ребята сначала согласились. А потом Серёжка мне: "Не хотим, чтобы ты сходилась с Аркадием". Нет, ну а зачем мне было сходиться? Одно на другое менять…"

Скорее всего, что и эта поездка в Сестрорецк, и объяснения с Калятиными — события одного порядка. Аркадий предпринимает отчаянные попытки избавиться от своей болезни, вырваться из болота бесконечных пьянок, в которое всё больше и больше втягивается. Несмотря на то, что Северный постоянно окружён людьми, на самом деле он глубоко одинок и страдает от своего одиночества. Нет ни работы, ни семьи. Дочь Наташа для него практически недоступна. Надо что-то менять в своей жизни, но как? Создать новую семью? Так ему ясно дали понять, что этого не будет. Остаётся одна надежда — на новое лечение.

Сейчас трудно сказать, к кому первому приходит эта идея. Вполне возможно, что и к самому Аркадию. Но сразу же возникает проблема — где? В Питере, похоже, личность его уже хорошо известна во всех наркологических заведениях, а тут ещё алименты и отсутствие прописки. Так что если "легально" обратиться в какую-нибудь клинику, то можно получить ещё и кучу дополнительных неприятностей. Значит, надо искать по знакомым. И такой знакомый находится — майор авиации Георгий Сергеевич Ивановский. В своё время он помог Маклакову приобрести жутко дефицитный магнитофон "Sony", а Сергей Иванович тогда же познакомил его с творчеством Аркадия Северного. У Ивановского в Москве огромные связи, и это как раз то, что нужно. Маклаков обращается к нему с просьбой помочь. И Георгий Сергеевич, конечно же, соглашается.

Мы же хотим напомнить читателю, что сейчас речь идёт о начале осени 1976 года. И специально акцентируем на этом внимание, так как до настоящего времени было доподлинно известно только одно: Северный лечился в Москве осенью 1977 года и не пил после этого около года. Но факты и воспоминания многих участников этих событий настолько противоречивы, что напрашивается вывод о том, что Северный проходил лечение несколько раз. И первый раз — осенью 1976 года. Намёки на это содержатся и в фонограмме концерта "Из серии "А", записанного, судя по всему, зимой этого года: "Очень в Москве меня почему-то полюбили." и "А тут недавно был в Москве…" Конечно, серьёзно относиться ко всему тому, что говорил Северный на концертах о своих поездках, нельзя. Тогда получится, что с БАМа он вообще не вылезал, а после "Серии А" собрался аж на зарубежные гастроли! Вероятно, по израильской визе, — судя по подготовленной для "зарубежной программы" песне "Хава нагила", и по пунктам "гастрольной поездки". Ведь Вена и Рим — обычные этапы большого пути еврейской эмиграции. Оттуда большая часть направлялась в Штаты, меньшая — в Эрец Израэль, а наш оригинал — Аркадий Звездин, — стало быть, намеревался вернуться в Питер. Впрочем, мы отвлеклись, ведь речь шла не о европейских столицах, а о Москве. Примечательно то, что Северный о пребывании своём в Москве до этого концерта не упоминал никогда. И, вполне возможно, появление этого географического названия именно в данный период не случайно.

Воспоминания участников отправки Северного в Москву очень смутны и противоречивы. Как это ни парадоксально, но ни Маклаков, у которого были координаты Ивановского; ни Калятин, поехавший провожать Аркадия, до вокзала так и не добрались, причём по одной и той же достаточно банальной причине. И Северный добирался туда то ли в одиночку, то ли с помощью Валентины Маклаковой и Софьи Калятиной, которые принимали в этом деле весьма деятельное участие. А встречал его в Москве на Ленинградском вокзале сын Г. С. Ивановского — Борис. Вот что он вспоминает об этом:

"Утром я ждал его на перроне с ночного поезда. Вышел из вагона худющий человек, сильно помятый, небритый, опухший — сразу видно, что после длительного запоя. Мы познакомились, он с хода говорит: "Пойдём в буфет, надо похмелиться". Мы зашли в буфет, у него с собой денег не было, и он попросил купить ему стакан портвейна за 42 копейки. Мне это показалось странным, ведь человек лечиться приехал, и вдруг портвейн. Но я купил ему это вино, он залпом выпил и говорит: "Возьми ещё". После второго стакана он почувствовал себя лучше, настроение поднялось, и мы поехали в больницу — нас там уже ждали. Видимо, у Аркадия серьёзного настроя на лечение не было, потому что с врачом он повёл себя довольно развязно. Зная о своей популярности в определённых кругах и чувствуя себя "звездой", он решил на этом сыграть. Врачу заявляет: "Так, меня обеспечьте пока тремя литрами спирта". Причём — на полном серьёзе. Но врач повёл себя правильно, на поводу не пошёл, никаких скидок не сделал. Впоследствии Аркадия там "подшили". Я позже несколько раз навещал его в больнице, передачи приносил и видел, что весь этот "блатной", "звёздный" налёт с него сошёл. Он оказался в общении умным, интеллигентным человеком, довольно проницательным. Я уже не помню тем наших бесед, но обо всём он говорил очень грамотно, взвешенно. С ним интересно было общаться. Вот уж о чём бы не подумал, слушая его записи — я никогда не был их поклонником". Далее Борис Ивановский говорит буквально следующее: "После лечения, как говорил отец, он [12] довольно долго не пил".