Артуро Перес-Реверте - С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001) Страница 27

Впрочем, я должен сказать тебе еще кое-что. Мир достался тебе таким, какой он есть. Было бы здорово, если бы на твою долю остались революции, которые можно совершить, мечты, которые можно воплотить, идеи, которые стоит защищать на баррикадах. Но ты знаешь — точнее, чувствуешь, — что все революции уже свершились, а их плодами воспользовались те же, что и всегда. В этом фильме побеждают плохие парни, а хорошие остаются на улице под дождем. Я говорю так, дружище, потому что видел это своими глазами в разных частях света. Я видел это далеко от дома и теперь вижу здесь. Отвага и дружба отошли в прошлое вместе с газовыми фонарями.

Но кое-что все же осталось, поверь моему слову. Когда уходят в прошлое отряды героев, приходит черед героев-одиночек. Когда умирают Боги и Герои с большой буквы, наступает время повседневного героизма. Представь себе пешку, которая осталась в одиночестве на шахматной доске. Оглядываясь по сторонам, она видит, что король повержен, королева оказалась предательницей, а конь и ладья делают деньги. Но пешка все еще здесь, на своей крохотной клетке — в крепости, которую нужно защищать, в единственном пристанище, где можно укрыться от царящего снаружи холода. А значит — нужно продолжать борьбу. Здесь я буду драться до конца. И здесь я умру. Оружие каждый выбирает сам. Верные друзья, любимая женщина, заветная мечта или цель, может быть — книга. Оглянись, и ты увидишь такую же пешку. Она измучена и одинока, но старается держаться прямо и, возможно, читает книгу. Это придаст тебе сил. Сколько захватывающих приключений, великих судеб, удивительных видений начиналось с такой малости, как первая страница книги.

Я знаю, чего стоят мои советы, дружище. Выхода нет, нам остается принимать все как есть. Но это не так уж и мало. Понимать, что мы рождаемся, живем и умираем в абсурдном мире, и принимать удары судьбы с гордо поднятой головой, бороться до конца, ища поддержки у других одиноких пешек, которые, подобно тебе, ведут сражение на своих заброшенных клетках. Однажды ты поймешь, что все не так уж печально. Люди бродят по земле потерянные уже много тысяч лет, и всякий раз повторяется одна и та же история. Различаются только наши жизни и наши смерти.

ТАНГО

Я привык ложиться рано, но сегодня вернусь в мой буэнос-айресский отель глубокой ночью. Мы допоздна просидели в ресторане с моим аргентинским издателем Фернандо Эстевесом. Я повстречал его много лет назад в Монтевидео, на том самом месте, где затонул «Граф Шпее». Жаренное на вертеле мясо и красное вино слегка ударили мне в голову. Поэтому, расставшись с Фернандо, я решил прогуляться по городу, который для меня открыли сначала Бласко Ибаньес, а потом Борхес и Бьой Касарес. Впервые я попал сюда двадцать два года назад, когда впервые прошел мимо Огненной Земли, обогнул мыс Горн, увидел голубых китов и достиг Антарктиды, а потом провел несколько жарких месяцев на охваченных войной Мальвинских островах. Меланхоличный пианист Эмилио Аттили больше не играет в баре «Шератон», и «Бухту Счастливого Случая», я слышал, затопили в канале Сан-Карлос. К счастью, по улицам больше не скользят зловещие «форды» с погашенными фарами, источающие запах Школы военных инженеров и страха. Но самые лучшие бары по-прежнему открыты, улица Коррьентес так и называется, пиццерия «Палермо» и букинистическая лавка Виктора Айзенмана остались на своих местах.

В вестибюле отеля слышны звуки танго. В баре пианист играет «Ее глаза закрылись», и пара танцоров кружится на сцене с виртуозной четкостью, достичь которой в танго под силу только аргентинцам. Он молодой, строен, смугл, одет, как истинный портеньо[13]: узкий пиджак, белоснежный шейный платок, шляпа, лихо сдвинутая на затылок. Танцор все время улыбается, то ли приветливо, то ли хищно, обнажая ровные, белые зубы. Она, хрупкая, скорее интересная, чем красивая, скользит по паркету, ведомая этой улыбкой, в легком платье с разрезом до самого бедра.

Я сажусь за столик и прошу принести джин с тоником. Рядом двое туристов-янки, по виду — из Арканзаса. Оба в восторге от того, что им довелось обнаружить подлинный аргентинский колорит. Здесь же постояльцы отеля и несколько пожилых пар, судя по всему — аргентинцев. Одна из таких пар расположилась рядом со мной. Он лет семидесяти, в элегантном костюме и при галстуке. Она в простом черном платье, очень стройная для своих пятидесяти с лишним. Мелодия затихает, и тут же начинается другая, «Цена головы». Танцор выпускает руку своей партнерши. Они с двух сторон подходят к моим соседям и приглашают их на сцену. Мужчина, изящный и строгий, бережно ведет танцовщицу. Видно, что в свое время он пережил немало любовных приключений. Но я не могу отвести взгляд от его спутницы. Танцор сбросил шляпу с непокрытой головой, все так же улыбаясь, ведет ее в танцы. Их движения на удивления слаженны. Эта пара танцует вместе впервые в жизни, но женщине в черном таинственным образом удается следовать за музыкой и партнером. Она кружится в объятиях танцора, склоняется из стороны в сторону с неизменным достоинством и грацией. Партнер ведет ее учтиво и осторожно. Когда-то эта дама была настоящей красавицей, она и сейчас необыкновенно хороша собой. Ее привлекательность кроется в манере двигаться, выразительной и женственной, в каждом плавном, уверенном, волнующем движении. Ее танец — вызов без тени вульгарности, красота, которой не нужно кричать, чтобы заявить о себе. Я настоящая сеньора, говорит она в каждом движении. И настоящая женщина.

Едва смолкает музыка, раздаются аплодисменты. Мужчина вежливо благодарит партнершу и достает сигарету. Черноволосый танцор с дерзкой улыбкой отводит даму за столик и, склонившись, целует ее руку. Сеньора молча улыбается, не глядя ни на кого из нас. А мы не силах отвести от нее взгляд. Любой из нас продал бы душу за то, чтобы в свои пятьдесят с лишним танцевать танго с таким мастерством и достоинством. Храня древнее и мудрое молчание, тайну вечной женственности. Тайну, которую мужчины никогда не смогут разгадать.

НЕГРЫ, МАВРЫ, ЦЫГАНЕ И РАБЫ

Только, пожалуйста, ни слова. Я и сам прекрасно знаю, что политически корректно говорить «темнокожие африканцы», «жители Магриба», «представители романского этноса» и «рабочие-иммигранты», чтобы не оскорбить ничьих чувств. Однако подобные термины прочно застревают у меня в горле, а потому я, с вашего позволения, буду говорить, как мне вздумается. Я хочу рассказать о письме одного читателя.

Земля в про́клятой богом местности, где проживает мой друг (надеюсь, действительно, богом — тогда есть с кого спросить), — совершенно сухая. Кто, находясь в здравом уме, станет работать в поле под немилосердным солнцем, в сорокаградусную жару? И все же в последние годы в этой местности появляется все больше теплиц с помидорами и так называемыми ранними фруктами. Для работы в них нанимают самых бедных — настоящих парий. Остальные говорят: «Подавись своей зеленью, а помидоры пусть твоя мать окучивает!» Но с другого берега или, точнее, из другой разновидности земного ада это место выглядит иначе. Тысячи несчастных смотрят телевизор и повторяют: «Я тоже хочу белый домик, белую машину и белые сны. Ну хотя бы горячую еду каждый день. Хотя бы холодную, хоть какую-нибудь еду». И каждый год, едва взойдет майская луна, тысячи людей отправляются в путь по морю. Тех, кто не утонул по дороге, уже поджидают всевозможные работодатели, чтобы согнать в бараки и выжать все соки. Быстро, легко, а главное — дешево. Это называется иностранная рабочая сила. Их мучители твердят о солидарности, рассказывают, как сильно они ценят и любят этих славных ребят. А когда славные ребята требуют справедливости или начинают бастовать, чтобы к их жалкой зарплате прибавили хотя бы пару дуро, им быстро затыкают рот. Места изгнанных бунтарей недолго остаются свободными.

Мой друг выдвинул теорию, которую я готов разделить. Мы имеем дело не с расизмом, а с рабовладением. Почти никого не волнует, негры эти бедняги или арабы. Американские сериалы сгодились хотя бы на то, чтобы привить нашим людям азы толерантности. Дело, как всегда, в денежных единицах, которые до сих пор называются песетами. Гражданин Испании зарабатывает на уборке овощей семьдесят дуро в час. Гражданка Испании — на двадцать дуро меньше. Цыган принято считать представителями низшей расы. Тем не менее, у них есть избирательное право и они ходят голосовать, а кроме того, размножаются, словно кролики, исправно поставляя Испании новых избирателей. Мэрии вдоволь снабжают их водой и для некоторых даже строят дома. Для наиболее достойных. Для тех, кого можно будет натравить на недостойных, нипочем не желающих заткнуться. Знойная цыганка, которая встает в семь утра и с цветком в волосах идет собирать помидоры, днем продает их на рынке, вечером гадает и поет, а потом садится в «сеат» и спешит к своему цыгану, может заработать пятьсот песет. Цыгане-мужчины обычно себя работой не марают. А жены им тогда зачем?