Василий Ставицкий - Тайные страницы истории Страница 27

Журнал вскоре развалился. Но этот эпизод из жизни Гумилева харктеризует молодого человека не только как поэта, фантазера, путешественника, но и как человека, желающего делать дело.

Сразу же после свадьбы, состоявшейся в апреле, молодые отправились в путешествие в хорошо знакомый им Париж и возвратились в Россию только осенью, почти через полгода. И как это не покажется странным, почти сразу по возвращении в столицу Гумилев совершенно неожиданно, бросив дома молодую жену, вновь уезжает в далекую Абиссинию. Эта страна по-прежнему странно и загадочно притягивает Гумилева, порождая различные слухи и толкования.

Впрочем Гумилев делал нестандартные поступки не только в жизни, но и в поэзии. В 1913 году Николай Гумилев и его друг Сергей Городецкий опубликовали в журнале «Аполлон» ряд статей с критикой известного литературного течения символизма и провозгласили новое движение—акмеизм.

Не вдаваясь глубоко в сущность нового поэтического течения, скажу читателю по секрету, что это обычные профессиональные литературные штучки, когда в поисках нового способа заявить о себе выворачивают «шубу» или, в данном случае, поэзию наизнанку и утверждают, что это совсем новая, другая «шуба», что это совсем новая, иная поэзия. Гумилев, человек весьма энергичный, становится фактически лидером нового движения «акмеизма» и выступает не только против символизма, но и футуризма, наиболее известных и распространенных в те годы литературных течений. Собственно читателю глубоко безразлично, какого направления придерживается поэт, были бы хорошие стихи, которые хотелось бы читать не отрываясь.

К сожалению, всякие каноны в поэзии — это попытка загнать себя, свой божий дар и сам стих в узкий коридор теоретической наукообразности и индивидуальной вычурности. Вот образец гумилевского акмеизма:

Старый конквистадорУглубясь в неведомые горы,Заблудился старый конквистадор,В дымном небе плавали кондоры,Нависали снежные громады.Восемь дней скитался он без пищи,Конь издох, но под большим уступомОн нашел уютное жилище,Чтоб не разлучаться с милым трупом.Там он жил в тени сухих смоковниц,Песни пел о солнечной Кастилье,Вспоминал сраженья и любовниц,Видел то пищали, то мантильи.Как всегда, был дерзок и спокоенИ не знал ни ужаса, ни злости,Смерть пришла, и предложил ей воинПоиграть в изломанные кости.

Красиво, но не из мира сего. Впрочем, это не литературная оценка или критика, это мое личное мнение. Мне больше нравится «поздний» Гумилев, когда он естественен, глубок, лиричен и трагичен:

ПОЗОРВероятно, в жизни предыдущейЯ зарезал и отца и мать,Если в этой — боже присносущий! —Так жестоко осужден страдать.Если б кликнул я мою собаку,Посмотрел на моего коня,Моему не повинуясь знаку,Звери бы умчались от меня.Если б подошел я к пене моря,Так давно знакомой и родной,Море почернело бы от горя,Быстро отступая предо мной.Каждый день мой, как мертвец, спокойный,Все дела чужие, не мои,Лишь томленье вовсе недостойной,Вовсе платонической любви.Пусть приходит смертное томленье,Мне оно не помешает ждать,Что в моем грядущем воплощеньеСделаюсь я воином опять.

Хорошо понимаю, что маститые, уважаемые литературные критики разнесут в пух и прах мои оценки и суждения по поводу самобытного творчества большого русского поэта.

Но еще раз подчеркиваю, что это не литературное исследование, а лишь попытка открыть новые неведомые страницы в биографии Гумилева. Ведь судьбу поэта не понять, не испив духовной мысли из родника его творчества. Здесь необходимо хотя бы соприкоснуться с музыкой стиха. Впрочем, продолжим наше путешествие в прошлое…

Перед самой войной 1914 года Гумилев совершает еще одно путешествие в Абиссинию. Об этом свидетельствуют не только его новые стихи, но и путевые очерки, которые публикуются в журнале «Нива».

Уже в конце августа 1914 года Николай Гумилев уходит добровольцем на фронт. Он попадает во взвод конной разведки, совершающей рейды в тыл врага, связанные с постоянным риском и опасностью. Об этом свидетельствуют документальные очерки Гумилева, который находит время между боями, чтобы писать «Записки кавалериста». Напечатаны они были в 1915–1916 годах в газете «Биржевые ведомости». Остались и поэтические свидетельства переживаний Гумилева в этот период.

ВТОРОЙ ГОДИ год второй к концу склоняется,Но так же реют знамена,И так же буйно издеваетсяНад нашей мудростью война.Вслед за ее крылатым гением,Всегда играющим вничью,С победной музыкой и пениемВойдут войска в столицу. Чью?И сосчитают ли потопленныхВо время трудных переправ,Забытых на полях потоптанныхИ громких в летописи слав?Иль зори будущие, ясныеУвидят мир таким, как встарь:Огромные гвоздики красныеИ на гвоздиках спит дикарь;Чудовищ слышны ревы лирные,Вдруг хлещут бешено дожди,И все затягивают жирныеСветло-зеленые хвощи.

По-разному можно оценить это стихотворение. Литературные критики посчитали сколько раз, где и когда было опубликовано произведение и что по ряду строф оно совпадает с более ранним стихотворением Гумилева «Двенадцатый год». Возможно, и так. Но для меня важна гражданская позиция Гумилева. Нет, он не стихоплет, для которого вычурность стиха превыше всего, как это пытаются представить отдельные критики. Да, он аристократ в поэзии и может писать красиво. Но это лишь форма. Душа и чувства Гумилева реально проступают в заключительных строфах этого стихотворения:

Не все ль равно, пусть время катится,Мы поняли тебя, земля:Ты только хмурая привратницаУ входа в божий поля.

И здесь Н. Гумилев предстает не только как поэт, философ, способный в сжатой форме охватить трагедию европейских народов, втянутых в кровавую бойню, но и стать невольным провидцем грядущих событий… Но Гумилев не только красиво писал, но храбро воевал. В самом конце 1914 года он получает Георгиевский крест IV степени и звание ефрейтор за смелость и мужество, проявленное в разведке. В 1915 году за отличие в боях его награждают Георгиевским крестом III степени и он становится унтер-офицером. К слову сказать, продвижение по службе у Гумилева идет весьма сложно: за три фронтовых года он дослужился до прапорщика, хотя был хорошим и смелым младшим командиром. Но большое начальство никогда не любит смелых и умных подчиненных, да еще пишущих стихи. А Гумилев и на фронте продолжает активно заниматься поэзией. В 1916 году друзья помогают ему издать новую книгу стихов «Колчан».

В мае 1917 года судьба делает крутой поворот и Гумилева назначают в особый экспедиционный корпус русской армии, расквартированный в Париже. Наконец-то кто-то в огромной бюрократической военно-кадровой машине вспоминает, что Николай Гумилев — не только боевой офицер, он еще и блестяще знает французский язык и выполнял специальные задания за рубежом. К сожалению, о тех, кто бескорыстно служит Отечеству, часто забывают, вспоминая лишь тогда, когда в них возникает крайняя необходимость. Именно здесь, в военном атташате, Гумилев выполняет рад специальных поручений российского командования и готовит документы для мобилизационного отдела объединенного штаба союзнических войск в Париже. С одним из таких служебных документов «Записка об Абиссинии» мы уже познакомились и пришли к истокам ее появления. В секретном по тем временам Деле № 00134 есть и другие аналитические документы, которые по стилю изложения и аналитическому содержанию также могли быть подготовлены офицером российской армии Н. Гумилевым, но, к сожалению, они не имеют конкретной подписи исполнителя, как в «Записке об Абиссинии», а задокументированы под грифом таинственного «4 отдела».

Трагические события 1917 года в России вынудили Гумилева оставить военную службу в экспедиционном корпусе в Париже. Некоторое время он живет в Лондоне, активно занимаясь литературным творчеством. Но зов Родины заставляет его в мае 1918 года возвратиться в Петроград. Поэт вернулся в совершенно иной город, в иную Россию. Но, как ни странно, в его творческом наследии мы не найдем ни одного письменного свидетельства, ни одного стихотворения, которые отражали бы его отношение к революции, к новой власти большевиков. Ни малейшего намека, ни осуждения, ни одобрения, словно он ничего не видел, ничего не слышал, ни в чем не участвовал. Он словно продолжал жить в своем придуманном поэтическом мире «акмеизма». Но это совсем не похоже на активную позицию Гумилева-офицера. Может быть, это глубокая конспирация своих политических взглядов и он не хотел оставлять даже косвенных улик своего протеста против режима большевиков? Ответа на этот вопрос нет, так как нет прямых свидетельств позиции Гумилева к происходившим процессам.