Вадим Эрлихман - Вольф Мессинг. Экстрасенс Сталина Страница 27

«Вольф Григорьевич вышел на сцену, по-восточному сложил руки на груди и низко поклонился. Сказал, что долгое отсутствие практики не дает ему уверенности в успехе, и заранее просил извинения.

Постояв несколько минут молча, он застыл на месте, словно погрузился в раздумье — минут 7–10 он так стоял. Было видно, что жизнь нормально пульсирует в нем.

Прошло 30–40 минут, и стало ясно, что стоящий на сцене уже отрешен от внешнего мира, будто перед вами скульптурное изваяние, мраморный двойник известного человека. Мессинг впал в оцепенение.

Врач проверила пульс и объявила присутствующим, что таковой не прощупывается. Из зала вышли ее помощники и поставили друг против друга два стула спинками вовнутрь. Мужчины подняли безжизненное тело Мессинга и положили на две спинки стульев: пятками на одну, а на другую — затылком. Зрелище, надо сказать, не из приятных, но наука, как и искусство, требует жертв. Тело совершенно не провисало, словно уложили деревянную фигуру.

Самый грузный из мужчин, встав на приставной стул, сел на живот Мессинга. Тело и тогда не прогнулось. Тогда врач-психиатр вынула из пробирки с дезинфекционным раствором большую иглу и проколола мышцы шеи Мессинга насквозь.

Никакой реакции и ни капли крови.

Профессор Сергеев предложил кому-нибудь из присутствующих выйти на сцену и спросить что-либо у Мессинга.

Тогда как раз бушевали политические страсти из-за опасного противоборства с Китаем, и у Мессинга спросили, выльется ли накал в военные действия глобального масштаба. Несколько раз повторяли один и тот же вопрос, но ответа не последовало. Кто-то из присутствующих предложил попробовать получить ответ в письменном виде. Тогда положили на живот Мессингу альбом, в руку вложили ручку, и снова задали тот же вопрос. Мессинг рывком, как робот, поднял руку и на альбоме написал два слова: мир будет!

На том сеанс и кончился. Несколько врачебных манипуляций и имевшиеся под рукой лекарства вернули Мессинга в «сей» мир. Однако заметно было, как истощил его этот сеанс каталепсии.

Через несколько дней после этого сеанса, когда Вольф Григорьевич приехал ко мне встречать Новый год в кругу нашей семьи, еще видно было, как тяжело дался ему тот вечер. Таким насупленным и неразговорчивым, да еще в такой праздник, мы Мессинга видели впервые».

Надо сказать, что в годы войны, когда телепат еще не вполне освоился с советскими порядками, он позволял себе во время выступлений использовать гипноз. Житель Алтайского края Эрвин Гофман вспоминал в интервью: «Я видел выступление Мессинга в конце сороковых, в поселке Лебяжье Егорьевского района. Помню, как он внушил нескольким зрительницам, что сцена — это луг, усеянный цветами, и они стали их «срывать», блуждая по сцене на корточках. Помню, как Мессинг внушил плотнику Паше Чуванову, что он, Паша, будет сейчас дирижировать большим ансамблем музыкантов, но должен иметь в виду, что его брюки без ремня. И Паша заправски дирижировал, то и дело брюки подтягивая — к восторгу зала».

В своих мемуарах телепат уделил гипнозу немало страниц, но в основном говорил о научном объяснении этого явления. О своих способностях гипнотизера он высказался кратко: «То, как я владею искусством гипноза, значительно выходит за рамки общеизвестного, и, значит, я не имею права не говорить об этом». При этом оговаривался: «Я считаю очень правильным, что в Советской стране право заниматься гипнозом ограничено специальными постановлениями. Но считаю, что правду о гипнозе должны знать все. А ученым надо как можно подробнее изучать это интересное явление».

«В состоянии гипноза, — резонно утверждал он, — огромную власть над психикой человека и над его телом приобретает слово гипнотизера. Власть, совершенно объективную, такую, какой не имеет в большинстве случаев над своим телом сам испытуемый человек. Заставьте себя, скажем, не чувствовать ожога, когда к вашей руке прислонят огонек зажженной папиросы! А мне приходилось видеть этот бесчеловечный опыт, в свое время нередко демонстрировавшийся в цирках в Польше. Или, наоборот, попробуйте внушить себе, что обыкновенный карандаш — это раскаленный в огне прут, которым жгут ваше тело. А на руке загипнотизированного человека, когда к ней прикасаются таким карандашом, возникает язва от ожога.

Загипнотизированному алкоголику внушали отвращение к водке. Я видел в этот момент его желудок на экране рентгеновского аппарата. Он сокращался самым недвусмысленным образом, яростно стремясь вышвырнуть якобы находящуюся в нем отраву, хотя в нем ничего не было. Попробуйте скомандовать своему желудку хоть какие-нибудь движения! Загипнотизированному говорят:

— Вот перед вами сосуд с ледяной водой. Опустите в нее руку. Вашей руке нестерпимо холодно…

И хотя вода в сосуде имеет температуру на 45 градусов выше нуля, рука загипнотизированного покрывается крупными мурашками, кровеносные сосуды резко сужаются. Это неоспоримо свидетельствуют объективные показания приборов. Попробуйте скомандовать сосудам вашей руки самопроизвольно сжаться или расшириться!»

В мемуарах Мессинг настаивал на том, что между телепатией и гипнозом имеется тесная связь: «В загипнотизированном состоянии у многих людей обостряются их телепатические способности. Внушение от гипнотизера к загипнотизированному человеку может передаваться прямо из мозга в мозг. Такие опыты делались неоднократно многими гипнотизерами в разные времена и в разных странах. Собственно с открытия этого явления и началась телепатия».

Одной из разновидностей гипноза Мессинг считал и «народную медицину»: «Наверное, и вам приходилось читать или слышать, как знахари «заговаривают кровь». Вот льется она из глубокой раны, прямой пульсирующей струйкой бьет. Явно перерезана какая-нибудь крупная артерия. Над ранкой склоняется знахарь. Шепчет какие-то непонятные слова. Ранка — вытрите ее — суха. Кровь останавливается.

Наверное, вам приходилось слышать и такое выражение — «заговаривать зубы». Чаще, впрочем, говорят «не заговаривай мне зубы». Пошло это выражение из польских и белорусских да, наверное, и из российских деревень, где в старые времена и помину не было о зубных врачах. Но зубы — убежден в этом — у людей болели всегда. Как же их там лечили? Заговорами. Та же знахарка, тот же знахарь приходил к больному, шептал какие-то слова, делал какие-то телодвижения — и зубы болеть переставали. Точнее, человек переставал ощущать эту боль.

И то и другое — и «кровь заговорить» и «зубы заговорить» — занимает всего несколько секунд.

Удивительно? Да. Но ничего чудесного, во всяком случае, здесь нет. Нет никакого вмешательства «потусторонних сил» — ни злых, ни добрых. Это тоже одна из форм гипноза.

Я говорю об этом с такой убежденностью и знанием дела потому, что я и сам умею «заговаривать» зубы и изгонять головную боль не хуже самых знаменитых знахарей. Я делал это тысячи раз. И, как принято говорить, всегда без осечки.

Конечно, я обхожусь без заклинаний и нашептываний. Они не нужны. Я просто смотрю на моего пациента и представляю при этом свою абсолютно не беспокоящую меня челюсть, свой абсолютно здоровый зуб. И разговариваю при этом с пациентом о его болезни. И зуб у него перестает болеть. Занимает это столько же времени, сколько вы затратили, чтобы прочитать этот абзац.

В. Мессинг во время написания мемуаров

Аналогичным способом я прекращаю головную боль. Гипнозом же внушаю я отвращение к алкоголю, к папиросам и вообще к табачному дыму, к другим наркотикам».

Написав эти слова — а точнее, продиктовав их М. Хвастунову, — Мессинг тут же спохватывается, как бы его не обвинили в пропаганде знахарства, а то и в нелегальной врачебной практике: «Не надо, конечно, обращаться ни ко мне, ни к знахарям ни с зубной, ни с головной болью. Сняв боль, я могу заставить вас забыть о необходимости обратиться к врачу. И вы потеряете зуб, который можно было бы своевременно запломбировать. Знахарь заставляет больного не чувствовать боль, врач излечивает радикально, устраняет причину появления боли. А боль нужна: боль — это сигнал о том, что в организме что-то не в порядке».

Далее он признается — не употребляя самого слова «гипноз», — что является необычайно сильным гипнотизером: «Я умею внушить свою волю человеку, скажем, глядя ему в затылок. Или вовсе на него не глядя.

Очень редко я пользуюсь этим. Но, листая страницы памяти, чтобы привести пример из своей жизни, вспоминаю.

Вспоминаю небольшой, но уютный зал в одном из министерств Москвы. Все идет хорошо. Зрители добросовестно и дружелюбно пытаются разобраться в том, что я им показываю. Я не менее дружелюбно и добросовестно пытаюсь помочь им в этом.

И вдруг в конце зала появляется почти шарообразная фигура самого большого здесь начальника. Все встают, приветствуя. А начальник, не отвечая на приветствия, кривит рот и скептически смотрит на меня.