Василий Песков - Окно в природу-2003 Страница 27

В последние годы орнитологи пристально изучали интересное поведение экзотических птиц. Живут они колониями - так легче (скопом) защитить гнездовые норы. Основой всякой колонии является семейная пара (в одном случае из пяти в ней присутствует холостой «помощник» по выкармливанию птенцов). Семейные группы объединяются в кланы - десять - пятнадцать пар, узнающих друг друга по характерной тональности криков. Несколько кланов образуют колонию.

Крики птиц буквами выражаются одинаково - негромкое «щюрр-щюрр...», но тональностей насчитали в криках пятнадцать. Из них большая часть - средство коммуникаций в семье. Птенцы, вылупившись из яиц, уже «разговорчивы» и понимают сигналы родителей.

Ярко выраженная черта поведения щурок - охрана своей маленькой территории: присады возле гнезда. Ею может быть куст либо только сучок на кусте, камень, глыба глины. Тут можно отдохнуть, оглядеться, причесать оперенье. Место это для другой птицы неприкосновенно. При нарушении порядка возникают драки («Ты сел на мой сук!») с весьма чувствительными ударами клюва.

Колонии щурок часто соседствуют с водой. Птица в ней может оказаться нечаянно либо захочет выкупаться, поэтому щурки подобно многим водоплавающим птицам, пропуская перья между створками клюва, смазывают их секретом жировой железы. Это делает оперенье непромокаемым.

Особый талант всех щурок - виртуозность полета. Свечой взмывают вверх, камнем падают вниз и выписывают в воздухе всевозможные арабески, хватая даже таких изворотливых летунов, как стрекозы.

И большие расстояния эти нарядные птицы одолевают не хуже, а часто лучше других пернатых. Их пролетная норма в день - пятьсот километров «с посадкою на обед». Над Сахарой щурки летят даже ночью, стремясь скорее покинуть пространство бесплодное и опасное. Без посадки птицы минуют также экваториальные леса, стремясь скорее достичь открытых пространств саванны.

На гнездовьях щурок часто кто-нибудь беспокоит (больше всего близким присутствием люди), и потому птицы всегда готовы покинуть обжитое место в поисках безопасности и покоя. А норы их заселяют скворцы, воробьи, удоды, сычики, галки. Природных врагов у щурок немного - мелкие соколы, ласки, змеи, заползающие в норы, и одичавшие кошки. Некоторых из этих врагов щурки прогоняют гвалтом и стремительным пикированьем. С ласточками-береговушками они уживаются в мирном соседстве. Терпят и близкое присутствие друг друга. Спят они часто, сидя рядком, а когда днем сидят на сучке, подражают друг другу, принимая одинаковые позы.

Подсчет, конечно, весьма приблизительный, но полагают: место на Земле со всем на ней сущим делят четыре миллиона таких вот модниц из Африки.

26.06.2003 - Карасик счастья

Анастасия Тимофеевна Тебекина.

- Заедем-как бабке Настасье, узнаем, каков нынче клев, - сказал приятель, с которым при наездах в Воронеж балуемся мы рыбалкой.

Надо было у Дона близ Павловска не проглядеть поворот к деревне с названием Бабка. В ней и живет Анастасия Тимофеевна Тебекина - бабушка семидесяти восьми лет, известная в здешней округе завзятой удильщицей.

- Ее дом?.. Повернете за церковью и сразу увидите, - показал нам дорогу прохожий.

Это была избушка с окнами, затененными изнутри листами бумаги и глядевшая на мир глазами, пораженными бельмами. Вокруг избушки на шестах висели линялые старые кофты, а сверху на каждом - некое подобие головы: худая кастрюля, ночной горшок и ржавый бидончик. Так, оказалось, бабка обороняется от птиц, налетающих в садик у хаты - поклевать абрикосов.

Калитка была на запоре, но на ржавом листе железа мелом было написано: «Покричите. Я в огороде». Мы покричали. И бабушка появилась, разглядывая нас сквозь толстые стекла очков. Приятеля моего узнала и сразу стала благодарить за дареные в прошлом году крючки и лески. Потом долго отпирала забаррикадированную деревянными брусками калитку, а впустив гостей, спохватилась: «Ой, почтальон-то, наверное, был...» Письма Анастасии Тимофеевне приходят из Смоленска от дочери. Почтальон опускает их в кастрюльку, прибитую с внутренней стороны забора, - надо только приподнять крышку и бросить письмо в этот «почтовый ящик». 

- Дочь у меня - инженер на заводе. Тянет к себе, а я, как рак в норе, упираюсь. Чего мне в городе делать? Живу одна. Живу, как видите, небогато, да ить что богатство - не всегда оно счастье приносит, а у меня хоть маленькое, оно есть...

Мы не стали с порога расспрашивать о счастье одиноко живущего человека и проследовали в избушку, сопровождаемые пугливым взором кур и молодецки на мир глядевшего их ухажера.

- Было два петушка. Но одного схарчила - шибко дрался и кур беспрестанно топтал. Теперь вот спокойней.

Старуха высыпала на лежавшую во дворе сковородку остатки гречневой каши из чугунка, и мы вошли в пахнувшую неухоженностью избушку.

- Садитесь где захотите и не корите за беспорядок - я ведь весь день в огороде или же на пруду. Под крышей бываю - только поесть и поспать.

Жизнь у Анастасии Тимофеевны, как сказала она, «птицею пролетела: зима - лето, зима - лето...»

- Чего только не делали руки! В войну у Москвы почти девчонкою торф рыла, потом тут, у Дона, работала в детском саду, потом телят в колхозе растила, овец. Муж, пришедший с войны без ноги, рано умер. С тех пор, как лодочка без весла, плыву по теченью.

- Вот-вот, бабушка Настя, поближе к воде, - выправил разговор в нужное русло Сашка, приводивший в порядок никелированные свои снасти.

- Клев-то как?

- Клев... - Бабушка весело поглядела на Сашку, - какой сейчас клев! Июнь - на рыбу плюнь, - сказала она тоном знатного рыбака.

Все ж мы решили побывать у воды.

- Сымать будешь? - поглядела бабушка на мои фотографические причиндалы. - Ну тогда я оденусь как следует.

Из загородки Тимофевна явилась в свитере и в стареньком, но опрятном цветастом платочке. Из прохладного погреба достала банку с червями, помяла в кулаке хлебный мякиш, сдобренный постным маслом, и стала греметь в углу удочками. Такими и я ловил в детстве - два ореховых удилища, поплавки из гусиных перьев. Знаками того, что и большую рыбу Тимофевна знавала, были массивный подсак с кругом из прочной лозы и ведерко.

Донских пойменных стариц тут больше десятка. Тимофеевна по дороге с бугра их все перечислила. Припомнила, что и когда памятное в них ловила.

- Сейчас далеко не хожу. С огорода спускаюсь и тут вот ловлю. Лодки у меня нет, сижу обычно на пеньке в камышах.

- Тимофевна, может, попробуем?! - скороговоркой предложил Сашка, навостряя городское оружие против рыб.

- Да нет, клева не будет. Мы вот тут, на пригорке при солнышке, посидим, покалякаем.

- Рыбу я приучилась с детства ловить. Замуж вышла - забот прибавилось, но меня все равно тянуло к воде. Первый петух прокричит: я уже всколыхнулась - и к Дону. Часа три посижу - и бегом на гору, надо завтрак сварить и к восьми быть на ферме в колхозе. А вечером зорька опять к воде манит. Муж к рыбалке был равнодушный, но мне не перечил - понимал, что этого душа моя просит.

Высоких отличий Тимофеевна в благородной страсти своей не имеет.

- Всю жизнь ловлю окушков, плотвичек, карасиков. Конечно, попадались и щуки, и лещи попадались. А однажды тяну - и что же, вы думаете, на крючке? Ужак! На крик мой на лодках подплыли удильщики. «Нет, говорят, Тимофевна, не ужак это - угорь!» И сами дивятся: откуда в донских-то наших местах угри? Бросила я эту нечисть кошкам и курам. Дочке об этом случае написала. А она приезжает и в гостинец привозит - что бы вы думали? Угря копченого! Ну я попробовала - матерь небесная, какая же сладость! Дорого, говорю, стоит? Дочь замахала руками: «Не скажу, мам, ругаться будешь».

Своей обычной рыбешки ловит Тимофевна немного - на сковородку или ушицы сварить. И кормятся возле старухи местные кошки. Увидят - пошла на старицу, - на бугре ее ждут.

- Всех оделяю, потому что знаю: кошка за рыбу душу отдаст. Но главное все-таки не добыча, главное - радость возле воды. Открыто скажу: такая радость, как, бывало, в церкви пение слышишь. Но, конечно, приятно и поймать что-нибудь. Люблю карасиков. Кругленькие такие и уж больно хороши со сметаной.

Разговор наш подходит к тому, что видит рыбак, сидя возле воды.

- О, милый, то и радость, что много чего увидишь. Видишь, как ужачок охотится на лягушек. Один приучился обедать возле меня. Однажды бросила ему рыбьи кишки, и он стал в урочное время каждый день приползать - свернется на песочке возле воды и ждет. Видишь тут, как водяные курочки ходят по листьям кувшинок, как вороны, чуть отойдешь, норовят у тебя из ведерка рыбешку уворовать. А то на стрекоз заглядишься. Сядет на конец удилища и ждет. Вот ловцы - на лету комаров истребляют! Часто видела: норка вдоль берега рыщет. Может, и рыбу ловит, но я однажды заметила: рака в пасти зажала. Я хожу сюда с удочками до упора, пока зазимки берега не побелят. Однажды пришла, а вода уже подо льдом. Присела, вспоминая денечки летние, и, что вы думаете, - с другого берега наискосок по льду бежит волк. Спокойно бежит, на меня - ноль вниманья, следы на снегу остаются, как писаные.