Утро магов - Жак Бержье Страница 27

И вот мы отправляемся в июль 1945 г. Утро. Еще бледный и худой как скелет, Жак Бержье, одетый в хаки, вскрывает сейф с помощью автогена. Это еще одно его перевоплощение. За эти последние годы он последовательно был секретным агентом, террористом и политическим ссыльным. Сейф находится в красивой вилле на озере у Констанцы. Он принадлежал директору крупного немецкого треста. Будучи вскрыт, сейф выдал свою тайну: флакон с очень тяжелым порошком. Этикетка: «Уран для изготовления атомной бомбы». Это первое формальное доказательство существования в Германии проекта атомной бомбы, столь продвинувшегося вперед, что уже требовались большие количества чистого урана. Геббельс был недалек от истины, когда из сотрясавшегося от взрывов бомб бункера распустил по улицам Берлина слух о том, что секретное оружие вот-вот взорвется перед лицом «завоевателей». О своем открытии Бержье сообщил союзным властям. Американцы отнеслись к сообщению скептически и заявили, что ничуть не интересуются расследованием в области немецкой атомной энергии. Это было притворством. На самом деле их первая бомба уже была тайно взорвана в Аламогордо, и как раз в этот момент американская миссия под руководством физика Гудсмита искала в Германии ядерный реактор, построенный Гейзенбергом накануне крушения рейха.

Во Франции формально ничего об этом не знали, хотя были кое-какие догадки. И в частности, сообразительные люди понимали, почему американцы скупают на вес золота все алхимические рукописи и документы.

Бержье сделал доклад временному правительству о вероятном факте исследований ядерных взрывчатых веществ как в Германии, так и в Соединенных Штатах. Доклад, несомненно, был брошен в корзину, а мой друг сохранил свой флакон, который он совал людям под нос, заявляя: «Вы видите это? Достаточно одному нейтрону попасть внутрь, чтобы Париж взлетел на воздух!». Этот маленький человек со смешным акцентом несомненно любил пошутить, и люди восхищались бывшим заключенным, который только что вышел из Маутхаузена, но сохранил столько юмора. Однако шутка неожиданно потеряла всю свою соль, когда настало утро Хиросимы. В комнате Бержье телефон звонил не умолкая. Различные компетентные власти требовали копии доклада. Американские секретные службы просили владельца знаменитого флакона срочно встретиться с неким майором, не желавшим назваться. Другие власти требовали, чтобы флакон был немедленно удален из района Парижа. Напрасно Бержье объяснял, что во флаконе, без сомнения, не содержится чистый уран-235, а если даже и так, то его количество бесспорно ниже критической массы — иначе он бы уже давно взорвался. Но у Бержье конфисковали эту игрушку, и больше он о ней никогда не слышал. В виде утешения ему прислали доклад «Генеральной дирекции научных исследований». Там содержалось все, что эта организация, подчиненная французской секретной службе, знала об атомной энергии. На докладе было три грифа: «Секретно», «Конфиденциально» и «Не подлежит разглашению». Сам доклад представлял собой фактически одни лишь вырезки из журнала «Сьянс э ви» («Наука и жизнь»).

Чтобы удовлетворить свое любопытство, Бержье оставалось только встретиться с анонимным майором, приключения которого описал в своей книге профессор Гудсмит. Этот таинственный офицер с каким-то мрачным юмором закамуфлировал свою службу под организацию по розыску погребений американских солдат. Он был до предела взвинчен, так как его непрерывно подхлестывал Вашингтон. Прежде всего он хотел знать все, что мог сообщить ему Бержье из своих соображений относительно вынашивавшихся немцами планов, связанных с созданием атомного оружия. Но, по его словам, важнее всего для спасения мира, для дела союзников и для продвижения по службе самого майора было срочно отыскать Эрика Эдварда Датта и некоего алхимика, известного под именем Фулканелли.

Датт, на поиски которого мобилизовали Гейльброннера, был индусом, утверждавшим, что имеет доступ к очень древним рукописям. Там он якобы почерпнул известные методы превращения металлов и, с помощью конденсированного разряда в проводнике из бористого вольфрама, обнаруживал следы золота в полученных продуктах. Гораздо позже аналогичных результатов добились русские, но они использовали мощные ускорители частиц.

Увы, Бержье не смог оказать сколько-нибудь значительной помощи свободному миру, делу союзников и продвижению майора. Эрик Эдвард Датт, коллаборационист, был расстрелян французской контрразведкой в Северной Африке. Что же касается Фулканелли, то он окончательно исчез.

Тем не менее, в знак благодарности майор прислал Бержье еще до выхода в свет корректуру доклада проф. Г.Д. Смита «Об использовании атомной энергии в военных целях». Это был первый реальный документ по затронутому вопросу. Однако в этом тексте содержались страдные подтверждения слов алхимика, сказанных им в июне 1937 года…

Атомный реактор, главное орудие для производства бомб, был на самом деле только «геометрическим расположением сверхчистых веществ». В принципе, как предсказывал Фулканелли, при этом не требовалось ни электричества, ни техники вакуума. В докладе Смита упоминалось также смертоносное излучение, газы, крайне токсичная радиоактивная пыль, которую сравнительно легко изготовить в большом количестве. Алхимик же говорил о возможном отравлении всей планеты.

Каким образом безвестный одинокий исследователь-мистик мог предвидеть или знать все это? «Откуда это к тебе пришло, душа человеческая, откуда к тебе пришло это?» Перелистывая корректуру доклада, мой друг вспоминал пассажи из «Де Алхима» Альберта Великого: «Если ты имел несчастье удостоиться внимания принцев и королей, они не перестанут спрашивать тебя: „Ну, мэтр, когда мы наконец увидим что-нибудь стоящее?“ В своем нетерпении они назовут тебя мошенником и негодяем и причинят тебе все мыслимые неприятности. И если тебе не удастся прийти к благополучному концу, ты ощутишь на себе всю силу их гнева. Если же тебе это, наоборот, удастся, они будут держать тебя при себе в вечном плену, намереваясь заставить тебя всю жизнь работать на них».

Не потому ли исчез Фулканелли, не потому ли алхимики всех времен ревностно хранили тайну? Первый и последний совет, данный в папирусе Гаррисона: «Закройте рты!» Когда после Хиросимы уже прошли годы, 17 января 1955 г. Оппенгеймер вынужден был заявить: «В более глубоком смысле мы, учёные, совершили страшный грех».