Елена Прудникова - 1953. Роковой год советской истории Страница 28

И сразу же любимый вопрос - о подлинности данной бумаги. На первый взгляд она производит хорошее впечатление (по сравнению с обычным уровнем хрущевских фальшивок). На второй - менее хорошее. Абакумов имел обыкновение выражать свои мысли чрезвычайно четко, языком военного рапорта. Возьмем, для примера, спецсообщение Сталину от 21 марта 1946 года, которое легло в основание знаменитого «дела авиапрома».

Документ 6.6.

«При этом представляю рапорт сотрудника главного управления «СМЕРШ» подполковника Елисеева.

Тов. Елисеев доложил, что, будучи по делам службы в центральном аппарате Военно-Воздушных Сил, он встретил начальника Главного Управления Заказов ВВС генерал-лейтенанта инженерно-авиационной службы СЕЛЕЗНЕВА, который рассказал, что ему придется нести серьезную ответственность перед правительством за приемку недоброкачественных самолетов от авиационной промышленности» и т. д.

Таким образом, если бы это спецсообщение писал действительно Абакумов, он начал бы примерно так: «Тов. Тимашук сообщает, что 29 августа она была вызвана…» и т. д., а не с той невнятицы, с которой начата эта сопроводиловка.

Второе сомнение - более серьезное. Оно касается слова «товарищ». В документе использовано два варианта его написания - полностью по отношению к Жданову и сокращенно: «т.», когда речь заходит о Тимашук. Слово это разные люди сокращали по-разному. Абакумов употреблял сокращение «тов.» и применял только его, о ком бы ни шла речь. Ну, а прогибы спинного хребта (я имею в виду разные варианты написания для высокого начальства и для простых людей) ему и вовсе были не свойственны - Абакумов не прогибался не то что перед Ждановым, но и перед Сталиным. (А вот Серов, между прочим, писал как раз «т.» и мысли свои выражал с большим трудом.)

Есть еще и третье сомнение. Абакумов, как и любой другой начальник того времени, либо писал от руки, либо диктовал документы и потом отдавал их на машинку. Поэтому в ГБ бытовала такая практика: если шла речь о разведчиках, дипломатах, высокопоставленных людях и пр., то в тексте ставился пробел, который автор сообщения потом заполнял от руки. Здесь этого нет.

Так что приходится признать, что доверия данной бумаге мало.

И второй любимый вопрос: зачем было ее сочинять? Ради резолюции «В архив»? Может быть, и ради нее, родимой…

Гипотеза 1. Когда лепили антисталинскую версию «дела врачей», было очень удобно вытащить данную бумажку, как кролика из шляпы, и приготовить из него вот какое рагу: Сталин сначала не придал значения этой истории, а когда понадобилось начать кампанию против евреев и интеллигенции, вспомнил про нее, приказал найти письмо Тимашук и пустил его в ход. Потому-то и сделали хрущевские фальсификаторы эту сопроводиловку, а вот стиль до конца подделать не смогли… или не захотели - у КАГЭБЭШ-ников ведь тоже могло быть свое мнение о происходящем. (Конец гипотезы.)

Впрочем, тут есть место и для второй причины. Давайте задумаемся не о том, что в данной бумаге есть, а о том, чего в ней нет. А нет в ней первичной резолюции Сталина. То есть он мог, конечно, написать и «в архив» - но когда? 30 августа? Или, скажем, 15 сентября, после того как письмо пройдет все необходимые проверки?

Гипотеза 2. Вторая причина подделки сопроводиловки -скрыть подлинную реакцию Сталина на эту историю. Что должен был сделать вождь, получив письмо? Тут и к бабке не ходи - вернуть его Абакумову, чтобы МГБ как следует все проверило. В принципе, для хрущевских фальсификаторов истории этот вариант был бы удобен - коварный Сталин, точно зная из материалов проверки, что «дело врачей» - туфта, тем не менее, стал раскручивать его в каких-то своих злодейских целях. Но есть в данной версии и неприятный для хрущевцев момент: что произошло с письмом после того, как оно побывало у Сталина? К этому вопросу мы еще вернемся, а пока

Гипотеза 3. Никакой сопроводиловки вообще не существовало. Абакумов, учитывая чрезвычайную важность вопроса, - ведь речь шла о возможном покушении на жизнь одного из первых лиц государства (министр ГБ не обязан был разбираться в тонких медицинских вопросах, но что такое «инфаркт» - знал наверняка), попросил Сталина принять его. В этом случае писать спецсообщение не было нужды - он доложил обо всем устно.

Итак, десять из десяти, Абакумов получил от Сталина задание как следует проверить сигнал. Вернувшись к себе (или получив ответ), он вызвал куратора Лечсанупра и, для консультации, какого-нибудь надежного и доверенного врача. А еще вероятнее, сам Сталин, прочитав письмо, снял трубку и приказал соединить его с каким-либо известным кардиологом (а может быть, для надежности, и не с одним). Врач сказал примерно то же самое, что объяснял нам несколькими страницами ранее Юрий Томсинский.

Гипотеза. Кроме того, Сталин должен был (это простая логика, господа, так ведут себя в подобной ситуации все родственники и друзья пациентов) позаботиться об «альтернативном» обследовании больного. Тем более что к тому времени майор Белов успел рассказать об истории с «инфарктом» жене Жданова. Какова ее самая естественная реакция? Ну, то, что она поставила на уши весь санаторий - известно, а кроме? Естественно, позвонить Сталину. Мог узнать о врачебных разногласиях и сам больной. Как он должен был поступить? Учитывая характер Жданова, принялся всех успокаивать, тем более что после последнего приступа ему все равно был предписан строгий постельный режим. (Конец гипотезы.)

Как бы то ни было, на «смену караула» у постели больного уже не оставалось времени - 31 августа Жданов умер. Дальше следовало подождать результатов вскрытия. Если в качестве причины смерти указан инфаркт, значит, этим делом надлежит заниматься МГБ, и пусть Абакумов разбирается, что это - ошибка, халатность или злой умысел. Если инфаркта нет, стало быть, это сугубо медицинский скандал, и дело можно списывать в архив. Кстати, вспомним гипотезу Томсинского о том, что вскрытие на Валдае могло производиться по настоянию кого-то, кто хотел знать правду и не дать врачам времени подготовиться, чтобы ее скрыть. В таком случае, Егоров должен был получить от Поскребышева не разрешение провести вскрытие на Валдае, а указание это сделать.

Гипотеза. В этом есть логика - не дать времени Егорову сговориться с патологоанатомом. Теоретически они могли бы побеседовать в самолете, но практически с ними летели еще секретарь ЦК Кузнецов и первый секретарь Ленинградского обкома Попков, а самолетик был наверняка небольшой и шумный. Кузнецов присутствовал и на вскрытии, и если даже глазами на стол не смотрел (ибо зрелище не для всех) - то уж ушами-то все слышал. Как мы помним, патологоанатом как раз и определил инфаркт, но потом, уже побеседовав с Егоровым, сумел запутать этот факт среди медицинского текста, так что на заседании 6 сентября он не прозвучал.

Знал ли все эти прискорбные обстоятельства Сталин? А то! Не такая это сложная материя, чтобы в ней не разобраться. Почему он не применил никаких оргвыводов к Егорову и компании? А какие оргвыводы к ним можно было применить? Поставить на Лечсанупр другого халтурщика? А толку? Оставалось лишь надеяться, что эта история хоть как-то пугнет кремлевских медиков, отчего в оном заведении станет немножко больше порядка. И тогда ему был прямой смысл передать в Лечсанупр письмо Тимашук - именно с этой целью. (Конец гипотезы).

Но все равно следовало провести негласную проверку по линии МГБ. Скорее всего, в этом причина временного разрыва в событиях. Жданов умер 31 августа, а Егоров получил письмо Тимашук лишь 4 сентября. В чем причина задержки? Выходных дней в этом промежутке не наблюдалось, дело было «горячее». Только в одном: письмо проходило проверку по линии МГБ, проверка не выявила ничего подозрительного, и дальше оно отправилось… куда, кстати? Каким путем оно попало в Лечсанупр?

1. Существует версия, что письмо передал Егорову Власик, с которым они были приятелями и регулярно пили на даче. Но, во-первых, передать ему жалобу он не мог, ибо при этом рисковал головой. Максимум, что мог - так это сказать: мол, был такой сигнал. Но тогда что же получается: начальник Лечсанупра, которому начальник управления охраны выдал совершенно секретную информацию, в присутствии третьего лица сообщает это автору жалобы? Он что -МГБ вообще не боится?

2. 7 февраля 1953 года Егоров на допросе показывал, что узнал об этом письме целых два раза. Сначала ему дал прочесть Белов, начальник охраны Жданова (интересно, с какой целою?). Второй раз его предупредил министр госбезопасности. «Вскоре, пока еще был жив Жданов, позвонил мне Абакумов и спросил, не знаю ли я что-то о заявлении Тимашук. Я сказал Абакумову, что читал его на Валдае. Потом Абакумов сообщил мне, что он послал это заявление главе советского правительства».