Роман Тименчик - Что вдруг Страница 28

Стихи в «Собаке» звучали постоянно. Вот описание глубокой ночи первой военной зимы, сделанное заезжим англичанином:

Маленькие подвальные комнаты сверху донизу задрапированы и разрисованы: здесь и просто орнаменты; и Пьеро с Пьереттой и Арлекином; и печальная судьба поэта; и Дон Кихот со своей клячей; и буржуа с граммофоном; и сюжеты из фантастических романов всех времен. В камине ярко горит огонь, кто-то играет на фортепьяно – играет рэгтайм. Поэтесса читает сентиментальные стихи перед возбужденной аудиторией, состоящей из офицеров и актрис. Ужасный юноша с напудренным лицом и в крахмальном отложном воротничке просит своих друзей, чтобы они не заставляли его читать стихи сию минуту; ладно, – говорят они, – тогда через двадцать минут; по прошествии двадцати минут наш поэт замечает, что у друзей пропал к нему интерес, и пробует их сызнова возбудить: еще десять минут, – говорит он, – коли уж вы так хотите; ему начинают нехотя, словно по обязанности, аплодировать; ну, ладно, – говорит он. Поднявшись на эстраду, он просит тишины и начинает пищать совершенно не мужским голосом: «Да, милый, я отдамся тебе этой ночью. Час настал, и я готов. Я сегодня интересен, как никогда». Кончив читать, он выслушивает аплодисменты и смешки, смотрится в зеркало. приглаживает волосы и брови и садится на свое место. Кухня очень скудная, вина не подают, – только чай, лимонад, омлеты и яблоки21.

Не в этих, однако, «серьезных», «станковых» стихах, не только в том, что, говоря словами пястовской «Богемы», «поэты, в том числе Маяковский, гулко “произвещали” свои сшибавшие с ног стихи»22, была сила «Бродячей собаки». Воздух кабаре составляли бутады и парадоксы23, сопровождаемые петербургскими точечными уколами и обычно останавливавшиеся перед гранью скандала24, хотя данный локус, или даже сказать, локаль почти автоматически предполагал ссору как основную сюжетную свою валентность25, которая не медлила реализоваться в измышленных мемуарах (например, в автобиографической повести Пимена Карпова живо-писан Маяковский, оскорбляющий в «Собаке» Ахматову26). В воспоминаниях же последней о Мандельштаме обессмерчена подвальная пикировка: «Как-то раз в «Собаке», когда все ужинали и гремели посудой, Маяковский вздумал читать стихи. О.Э. подошел к нему и сказал: «Маяковский, перестаньте читать стихи. Вы не румынский оркестр». Это было при мне. Остроумный Маяковский не нашелся, что ответить». Изящный образчик летучей репризы застыл на записке, сохраненной посетителем подвала Константином Сюннербергом:

Потанцуйте, Анночка!Мы Вас любим.К. СЮ <ннерберг>Ф. СО <логуб>Н. ТЭ <ффи >

Если мне потому танцевать, что Вы меня любите, потанцуйте, потому что я Вас также люблю! Честное слово27.

И слова, слетавшие с эстрадки, обретали полноту кабаретного бытия, когда их парировали из-за столика, как «Роза в Одессе живет!» в ответ на «Не тянися весною за розой…». В этом отклике из зала, в этом стиховом мини-диалоге тот же принцип, что в великих стихотворениях серебряного века, написанных вдогонку звучавшим под сводами погребка стихам, как в мандельштамовском «Мы напряженного молчанья не выносим…» – ответе на декламацию Владимира Пяста, оглашавшего стихи Эдгара По в пронинском заведении (и так великий американец становился незримым посетителем труднодоступного ночного кабаре, как, согласно любезной сердцу Пяста легенде, веком ранее он был анонимным клиентом санкт-петербургских кабачков28), или как в ахматовском «Косноязычно славивший меня…», подхватывающем стихотворные славословия Владимира Шилейко с «края эстрады» (где «косноязычие» не только высокое, Моисеево, но и почти обязательная, в известном смысле ритуальная стихотворная сумятица, вносимая «собачниками» в свои импровизации). И наоборот, прочитанное автором за столиком Мариэтте Шагинян гумилевское «Если встретишь меня, не узнаешь…» («В той пустыне, где горы вставали, как твои молодые груди») вызвало на собачьей эстраде бретёрское стихотворное послание талантливого завсегдатая Александра Конге («Разве эти нежные груди ты увидишь во сне бесцветном?»)29. Да и все бурлескное речетворчество «Собаки» целиком было ответом с подземного столика на голоса, изливавшиеся с башен (эту полемическую вертикаль обыгрывал в своем стихотворном тосте Сергей Городецкий —

В тебе сильней, чем в храмахИскусства площадных,Уютно и упрямоГорит огонь хмельных!Собака дорогая!Под землю ты зовешь —Сама того не зная,На небо уведешь!)30,

и в первую очередь – в хронологическом смысле, в самые первые месяцы существования «Собаки» – на голос древлеторжественной меднокованной поэзии главного башенного насельника. По поводу вспыхнувшей накануне брады Вячеслава Иванова Алексей Толстой огласил в «Собаке» напичканную «ивановизмами» эпиграмму:

Огнем палил сердца донынеИ строя огнестолпный храм,Был Саламандрою ЧеллиниИ не сгорал ни разу сам.Но только отблеск этот медныйЧела и лика впалых щекБыл знак, таинственный и вредный,Тому, кто тайно души жег.Но как Самсон погиб от власа —Твоя погибель крылась где?Вокруг полуночного часаВ самосгоревшей бороде31.

Коронные номера символистских мэтров переиначивались по-собачьи. В мистерии-экспромте «День ангела Архангела Михаила» (сочиняли Петр Потемкин, Михаил Зенкевич, Михаил Лозинский, Николай Гумилев) Дьявол (которого Федор Сологуб вслед за народной частушкой рифмовал с «плавал») рассказывал:

А я под этим толстым дубомДо ночи взвешивал баланс,А ночью плавал с Сологубом,Из «Скорпиона» взяв аванс32.

Не избег косноязычной пародии и Блок – ему отвечали под гречаниновские «Вербочки»:

Девочки да мальчикиСобрались в подвальчике —Время убивать.Пить напитки винныеИ биточки псиныеВместе уплетать!Дни тоски ненастныеСкитальцы несчастныеКоротают так.Подвал наполняется,Стаи всё сбегаютсяБродячих собак33.

Версификационная неуклюжесть, пробность и случайность подтекстовки, «рыбы» на сегодняшнем профессиональном жаргоне, обозначали ту самую границу быта и искусства, ахинеи и гармонии, на которой тщились обжиться «собачники». Границу эту обозначает совпадение необходимого и достаточного для искусства. На этом принципе возник и сам «Подвал Бродячей Собаки Художественного Общества Интимного Театра». Очевидец премьерной ночи вспоминал: «Но ко дню открытия всё необходимое было готово: были деревянные столы (посредине круглый, – белый), некрашеные, были с соломенным сиденьем стулья, сидеть на которых было весьма “неуютно”, висела “люстра” с тремя свечками в деревянном обруче, был даже “буфет”, где кипел самовар и лежала колбаса для изготовления бутербродов»34.

И так же сколь необходимым, столь и достаточным было объявить вот эти, здесь и сейчас склеившиеся рифмы и кое-как пристроившиеся к стиховому маршу обрывки застольного жужжания – объявить все это стихами и торжественно продекламировать. На границе между экспромтом и поэзией разместил Маяковский свое, написанное для «Собаки», «Вам, проживающим за оргией оргию…», завершившееся жестом, связавшим слово (само по себе, кстати, пограничное, одной ногой в приюте интимного театра, другой – на безъязыкой улице) с временем и местом. Специальные «собачьи» стихотворные жанры рождались из монотонного гула кабачка (в ахматовском наброске к «Поэме без героя» —

Зеркала, плетеные стулья,И жужжание, как из улья,Знаменитых профилей ряд…),

когда стихи начинают мерещиться из акустического тумана, заполняясь вместо высоких слов какой-то веселой чушью, вроде слова «жора», обязательного в виде сочетания слогов в новом жанре, изобретенном в «Собаке» Владимиром Шилейко.

Как минимально необходимым и достаточным для всего кабаретного «тотального» театра было присутствие самих кабаретьеров под сводами подвала, где они играли сами себя35, так и строки, гулявшие под сводами, изображали, пародируя, самое стихотворную речь, самое «тесноту стихового ряда», как говорил посетитель, возможно, «Привала комедиантов» Юрий Тынянов36.Такое бесшабашное невесть что бралось из арсеналов «вздорной поэзии», как памятное по рассказу Власа Дорошевича —

Ададуры нет растенья,А крыжовник есть,Одна дура в воскресеньеХочет его съесть37.

«Собачьи» стихи лепились из того, что под руку попалось, скажем, из гимназических каламбуров, как в пьесе, написанной к юбилею войны 1812 года:

Случись где битва иль сраженье,Будь город то или селенье,Оканчиваяся на О,И роду среднего он будь, —Ты о победе позабудь.Тебя постигнет пораженье.Бородино и Ватерло —Фонтенебло. <…>Не будешь видеть ты измены,Но бойся имени Елены —Елена будет роковой —На ней найдешь себе покой. <…>

Жозефина