Владимир Бушин - Во дни торжеств. Острые вопросы в юбилей Победы Страница 29

— Между прочим, — сказал я, — эти фильмы по сценариям да книгам евреев и ставили режиссеры‑евреи: Раппопорт, Мачерет, знаменитый Григорий Рошаль, народный артист… Но многие зрители‑евреи им не верили. Вот критик Сарнов. У него на Украине жили дед и бабка. Он рассказывает, что когда деду говорили о зверствах фашистов, он отвечал: «Не верю. Я знаю немцев, это культурный народ». И что же? В оккупации они погибли. И кого винит их ученый внук? «Это скорее всего русские, те самые, богоносные»…

— А что пишет о Бабьем Яре! «Там убито 52 тысячи евреев». Да не пятьдесят, а все сто. И не только евреев.

— Даже известный юдофил Евтушенко, которого покойная Римма Казакова самого считала евреем, писал о Бабьем Яре:

Здесь русские лежат и украинцы,С евреями лежат в одной земле.

— Но особенно возмутил меня списочек тех, кто евреев спасал. Это 18 тысяч поляков, украинцев, белорусов, литовцев даже, которые особенно отличились в сотрудничестве с фашистами по истреблению евреев, — и ни одного русского! Да их спасали не тысячи, а миллионы русских солдат!

— Дело не только в спасении евреев, — сказал я.

— Нет! Все дурью и злобой пропитано. Пишет, что и армия, и народ не желали воевать. А вот когда увидели, что немцы зверствуют, тогда народ и поднялся, тогда и началась Отечественная война.

— Это их любимая заточка.

— Защитники Брестской крепости, Одессы, летчики Задорнов, Харитонов и Талалихин, в первые дни войны сбившие тараном немецкие самолеты, первые Герои за время войны — никто из них никакого зверства немцев своими глазами просто увидеть еще не успел, но знали, конечно, что они бомбили наши города. Да если бы фрицы нагрянули только для того, чтобы обучить нас играть на губной гармошке «Mein liеber Avgustin», народ и тогда бы поднялся во весь рост.

Еще пишет, что если бы Гитлер ликвидировал колхозы, вот тогда народ возликовал бы и кинулся в объятья захватчиков.

— Ну, вот сейчас ликвидировали почти все колхозы. И что? Только там крестьяне и живут прилично, где колхозы сохранились. Съездил бы этот хлюст, выросший на асфальте, хотя бы, например, в колхоз «Советская Россия» на Белгородчине, поговорил бы с его председателем Владимиром Васильевичем Фомиковым. Он прямо говорит: «Колхоз — самая умная и демократичная форма правления»…

Так мы поговорили с Берковичем, и он ушел. А я подумал: есть досадный физический изъян — плоскостопие. Было время, когда из‑за него даже в армию не брали. Но есть еще плоскоумие. Вот с ним нельзя страдальцев допускать до писания книг и до вякания по телевидению. У вас, Солонин, именно плоскоумие, т. е. ум ваш прямолинеен и лишен всякой способности к сопоставлению фактов и явлений, к ассоциациям.

Если установить шкалу ваших знаний о жизни вообще и о Советской жизни в частности и принять за единицу измерения сван, то больше 0,2 свана вы, увы, не наберете. Как Горбачев на президентских выборах 1996 года. Действительно, вот Солонин пишет, что коммунисты разрушили почти все дореволюционные дворцы, а «немногие уцелевшие превратили в загаженные коммунальные ночлежки». Например, трепло? Зимний превратили в ночлежку? Нет, там мирового значения художественный музей. Архангельское загадили? Из Останкино сделали коммуналку? Это ныне какой‑нибудь Авен захватил особняк Алексея Толстого и гадит там одним своим присутствием. Какая‑то Мамахада развалилась в квартире великой Марии Бабановой. А в советское время еще с 1918 года в разгар Гражданской войны дворцы и усадьбы превращали в музеи, в театры, в картинные галереи, их отдавали пионерам и школьникам… На что вы рассчитываете, когда так нагло лжете?

И ведь пытается охватить все сферы советской жизни, все вызывает у него приступы бешенства, даже довоенные громкоговорители, которые он неизменно называет «черными тарелками»: «На всех столбах висела черная тарелка, от нее было много треска и мало толка». С этих «тарелок», сявка самарская, народ вкушал роскошные яства мировой культуры — музыку Баха и Чайковского, поэзию Пушкина и Шиллера, пьесы Шекспира и Гоголя, спектакли Малого и МХАТа, песни хора Пятницкого и Поля Робсона… А сейчас включаешь роскошный цветной гадюшник — и что там? Либо талдычат, как прекрасна стала жизнь под руководством наших мудрых руководителей, либо их невежественные прислужники Гозман да Солонин исходят злобным враньем, как отвратительна была жизнь советская: «Люди в основной своей массе были малограмотны…»… «Поэты и артисты рвали друг другу глотки, строчили доносы».

И кому же вырвали глотку, допустим, поэты Пастернак и Слуцкий, кому — артисты Леонид Утесов и Райкин? На кого писала доносы, скажем, Майя Плисецкая?.. Между прочим, она однажды в беседе по телевидению тоже сказала, что все, буквально все писали доносы. Журналист спросил: «И вы с Родионом Щедриным?» Прима вспылила: «Причем здесь мы?» И, оскорбленная, прекратила беседу.

Плетясь по следам полоумных наставников, наш мыслитель, конечно же, не мог обойти вопрос репрессий: «Сажали за 30‑минутное опоздание к станку… Давали полновесный лагерный срок за 30‑минутное опоздание… В январе 1941 года 3,6 миллиона сидели в лагерях». Полновесный срок — это сколько — 5 лет, 10? Так вот, брехло, запомни и передай детям.

Указ Президиума Верховного Совета СССС от 26 июня 1940 г.:

«п. 5. За самовольный уход с предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2 до 4 месяцев.

За прогул без уважительных причин (опоздание на 21 минуту) караются исправительно‑трудовыми работами по месту работы на срок до (!) 6 месяцев с удержанием из зарплаты до (!) 25 %». 2–4 месяца заключения и не свыше 6 месяцев неполной зарплаты — это «полновесный срок»?

Суров закон, но до войны оставался всего один год.

Что же касается заключенных в 1941 году, то их было не 3 млн. 600 тысяч, а 2 млн. 417 тысяч. Вообще же «за все время правления Сталина количество заключенных, одновременно находящихся в местах лишения свободы, никогда не превышало 2 млн. 760 тысяч» (И. Пыхалов. Время Сталина. Л.: 2001, с. 16). Это много? Много. Но примерно 1,5 % населения, что мало соответствует понятию «массовые репрессии». Неужели не настанет время, когда полоумным клеветникам будут давать полновесные сроки?..

Я колебался, писать ли еще и о том, что историк, как гоголевская девчонка черноногая, не знает, где лево, где право. Ведь жена может на развод подать. Трудно поверить, но вот цитата: «Шепетовка — важный железнодорожный узел Левобережной Украины». До она от Левобережья верст 250! Но он опять: «Летом 1941 года большая часть Левобережной Украины была оккупирована». Да не Лево‑, а Правобережной! И вот с такими чучелами Сено‑Солома приходится спорить.

Впрочем, здесь возможно другое: наш ученый думает, что Днепр течет из Черного моря на север. Тогда, конечно, Шепетовка на самом что ни есть Левобережье. Это напомнило мне, как моя жена ездила с подругой в Египет. На обратном пути она ей и говорит: «Вот и в Африке побывали» — «В какой еще Африке?» — изумилась и, пожалуй, даже оскорбилась та. «Ну Египет же это Африка». Подруга так и не поверила. Она же кандидат географических наук. Вот бы познакомить ее с Солониным, а, может, и поженить. Каких детишек они произвели бы на Левобережном Египте.

Но самое‑то главное в этом человеке даже не редкостное невежество, а все проникающая ненависть в родине, ненависть, как сказал поэт, «до стона и до бормотанья». Он смотрит на нее глазами недобитого фрица. И ненавидит не только советскую власть, советских людей, наших военачальников, но даже и наше оружие. Для него наши танки, например, — стальные черепахи, монстры, чудовища…

В конце Финской кампании, спустя несколько часов уже после подписания перемирия, наши войска взяли Выборг. Солонин, хотя и пишет, что «отнюдь не считает себя компетентным в сугубо военных вопросах», но только тем и занят, что поучает, как надо было бы действовать нашему командованию именно в сугубо военных вопросах: «гораздо проще и эффективнее было бы»… «бомбардировщики можно было бы быстро перебазировать»… «6‑ю армию Паулюса можно было бы разгромить, не дожидаясь выхода к Сталинграду» и т. д.

Вот и здесь: «Штурмовать Выборг было вовсе незачем — надо было бы спокойно дождаться 12 часов 13 марта», т. е. времени прекращения огня. Это совет из разряда давно известных: не следовало защищать Ленинград, надо было бы объявить открытым городом (В. Астафьев); не следовало брать Берлин, надо было окружить и ждать, когда он сдастся и т. д. Солонину и в голову не приходит, что в суматохе и напряжении боев командование могло не знать о достигнутой в далекой Москве договоренности, что сообщение о ней могло задержаться и т. п.

Но главное вот что: «Разумеется, финны не отказали себе в удовольствии проучить зарвавшегося агрессора». Что значит «проучить» — отбили наступление? удержали город? Ничего подобного, город был взят. Но, конечно, были с нашей стороны и жертвы. И речь здесь не о финнах, а о том, что автор не мог себе отказать в удовольствии поглумиться над павшими соотечественниками.