Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002) Страница 29

Захотелось завыть и заматериться, как тогда, лежа на заснеженном поле с простреленной ногой. Родина, партия, комсомол... Дурак, кто в это хоть раз поверил. Не зря он тогда усомнился. И правильно немца на помощь звал. Как система к нему, так и он к ней. Они у него дождутся. Он им сумеет быть благодарным. Он им наработает. Погодите все, и Михаил Андреевич, и Леонид Ильич. У Тыковлева одна жизнь, другой не будет. Теперь эту жизнь ломают. Так. Ни за что. В рабочем порядке и с полным равнодушием к его судьбе. Раз так, то и он имеет право стать равнодушным. А может, и не только равнодушным...

“А как же других учил, что на родину и партию не обижаются? — поймал себя на мысли Тыковлев. — Сколько бывшим репрессированным вдалбливал, что нельзя свои обиды ставить выше общественного интереса, что надо уметь отделять богово от кесарева. Они ведь соглашались. Да только соглашались ли? Не прощает в действительности человек зла, которое ему причиняют, не забывает о нем. Всегда ждет удобного часа. Не зря церковь вот уже вторую тысячу лет зовет научиться прощать врагов своих. И каков результат? Нулевой. Не переменится человечество никогда. Не прощают люди. За исключением святых или юродивых. Но он-то, Тыковлев, юродивым, а тем более святым быть не может. Он не простит, не подставит левую щеку, не смирится.

Стой, — спохватился Саша. — Выброси это из головы! Забыл, что нет ничего тайного, что бы не становилось явным. Отомстить... Ишь, чего захотел! А если под трибунал? Не на Колыму же тебя шлют. Посол — он всегда посол, даже в Африке. Повара дадут, машину, виллу, горничную. Зарплату валютой платить будут. Чего разорался? Чего слюни распустил? Благодарным быть надо. При Сталине, глядишь, на Лубянку уже свели бы. А тут первый заместитель министра иностранных дел поговорить приглашает. Жизнь продолжается, Саша. И все же, какие сволочи и подонки!”

Тыковлев нажал на кнопку под нижним обрезом письменного стола. На пороге появилась пожилая секретарша.

— Машину вызовите, пожалуйста, Валентина Николаевна. Если кто спра­шивать будет, скажите, что в МИД уехал. Надолго.

Глава V

ЗА БУГРОМ

Выйдя из здания посольства, Саша в нерешительности остановился. Смеркалось. На Райзнерштрассе зажглись немногочисленные фонари. В отдалении маячили одинокие фигуры прохожих. Куда пойти? Собственно, куда-либо идти нужды не было. Хотелось просто прогуляться и подышать свежим воздухом. От проклятого фена или еще от чего болела голова. Скучно в этой Вене. Сидишь себе целый день в своем кабинете на втором этаже. Языка не знаешь. День изо дня одни и те же лица видишь. Одни и те же проблемы обсуждаешь.

А проблем кот наплакал. Австрийский нейтралитет. Государственный договор. Две священные коровы. Гляди в оба, чтобы австрийцы и то и другое блюли днем и ночью. Не давай им злоумышлять и придуриваться. Не проморгай, чтобы немцы, не дай Бог, новый аншлюс не учинили. От скуки можно еще побороться с опасностью возрождения в Австрии нацизма. Хотя какой там нацизм? Кому он сейчас нужен? А остальное время — хождение по приемам, где все друг другу давным-давно приелись и примелькались. Работа с завхозом и бухгалтером. Это отдушина. Тут хоть фантазию можно проявить: квартиру перекрасить, стол новый купить, одну уборщицу нанять, другую — уволить.

Татьяна с детьми сидит на даче в загородной резиденции в венском пригороде Пуркерсдорф. Там, конечно, хорошо. Сад, зелень, беседки. Правда, запущено все до безобразия в строгом соответствии с русской манерой не жалеть чужого. Но скука там еще большая, чем в посольстве. Шофер, да жена шофера, да пустой огромный дом со скрипучими деревянными лестницами. Чего в нем делать? Ждешь не дождешься, когда понедельник опять настанет. А настанет понедельник, опять все то же самое. Аншлюс, госдоговор. Тьфу! Разве сравнить с жизнью в Москве? Какой там круг проблем! Какой круг общения! Сослали в деревню. Наплевали на весь его опыт партийной работы, на учебу в ВПШ, на диссертацию. Никому это все, оказывается, не нужно. И сам он, получается, партии не нужен. Прекрасно без него она может обойтись.

Обида опять подступила комком к горлу. Тыковлев резко повернулся и заковылял по улице по направлению к английскому посольству. Не успел пройти и ста метров, как его нагнал пресс-атташе посольства Петр Пеев, вежливый, седой, хозяйственный мужик. Остановил машину, поздоровался:

— Не подбросить ли куда, Александр Яковлевич?

“Куда подбросить? — подумал Тыковлев. — Он ведь в жилой дом посольства едет. Чего мне в доме делать? В лавку нашу зайти? Зачем? Ничего покупать не надо. Только продавщицу напугаешь. По дому разговоры начнутся. Посол пришел. К кому пришел? Кто пригласил? Кто успел подлизаться? А если никто не пригласил, то как же так, что посла никто не привечает. Воронья слободка этот дом на Штернвартештрассе”.

— Спасибо, Петр Иванович, — улыбнулся Тыковлев. — Я так покручусь по улицам возле посольства, посмотрю на витрины, воздухом подышу, да и вернусь чай пить. Не беспокойтесь. Мне полезно походить пешком и с городом познакомиться. Из окна машины многого не видно.

За английским посольством решил повернуть налево вниз. Начал накрапывать дождик, но возвращаться назад не хотелось. Собрался дойти до площади Шварценберга, поглядеть на памятник советским воинам. Под гору шагалось легко, но улица была неинтересной, пустынной, темной.

Тыковлев внезапно поскользнулся и чуть не упал. Вполголоса выругался. Вляпался. Эта волшебная, изысканная, цивилизованная Вена на самом деле густо покрыта дерьмом. Не убирают венцы за своими четвероногими друзьями. Как куда выйдешь вечером, так гляди в оба. Тыковлев начал чистить ботинок о бордюр тротуара, понимая, что прогулка испорчена. Вонь усиливалась, настроение быстро портилось.

Саша двинулся к уличному фонарю. Скрести дальше башмак в темноте, вслепую не имело смысла. Хоть бы какую-нибудь щепочку найти или старую газету. Но ничего такого вокруг не просматривалось. Тыковлев в нерешительности остановился.

— Добрый вечер, господин посол, — внезапно услышал он голос сзади. — Какая неожиданная встреча. А я думал, что вы в Москве. Давно сюда приехали?

Тыковлев вгляделся в лицо прохожего. В слабом свете уличного фонаря он не сразу узнал его, а узнав, почему-то не удивился. Перед ним стоял Никитич.

— Здравствуйте, господин Бойерман, — сказал Саша без энтузиазма. И затем неожиданно для себя добавил: — Видите, какое невезение, вляпался я.

— Зря расстраиваетесь, — не понял Бойерман, — разве уж так плохо попасть послом в Австрию, посмотреть на мир с другой стороны? Вам будет интересно здесь.

— В говно я вляпался, в собачье. Темно тут у вас. Теперь вот воняет, не знаю, как от запаха избавиться, — буркнул Тыковлев. В его голове пронеслась мысль, что не прошло и недели, как он приехал в Вену, а Никитич уже тут как тут. Как раз под тем фонарем, где он башмак от дерьма отчищает. Случайность? А не все ли ему равно, случайность или нет. Еще чего? Этого Бойермана-Никитича бояться. Он не жук на палочке, а посол Советского Союза. Попробуй подойди, попробуй тронь.

Подумал и сразу повеселел. Даже улыбнулся Боейрману. Тот, увидев улыбку, приободрился:

— Извините, господин посол, я не понял. Бывает такое и с их превосходи­тельствами. Сочувствую. Давайте, однако, поздороваемся. — Бойерман протянул руку Саше. — Я вас в Москве искал.

— Рад видеть вас, — баском ответствовал Тыковлев, пожимая руку Бойермана. — Вы тут в Вене надолго ли?

*   *   *

Тыковлев к венской жизни скоро приноровился. Летели дни. Делами посольским он занимался не очень. Зачем, собственно? Кому и что он докажет своим старанием? Тут ему карьеры не делать. Судьбу его дальнейшую решать не Громыко. Не он его сюда послал, то бишь сослал. Не он и позовет назад, если позовет. Это там в ЦК решать будут. Сейчас-то, конечно, не позовут. Надо пересидеть. Про Брежнева говорят, что совсем плох стал. С трудом соображает. Без бумажки говорить не может. Простуды у него какие-то бывают. Авось Бог приберет, тогда новый Генеральный, может, вспомнит и простит. Но не вспомнит и не простит, если Суслов на месте останется. Тоже парень не первой свежести. Но худой, жилистый. Аскет. Не то что Генеральный. Да, видно, сидеть здесь да сидеть. Но это тоже уметь надо, долго-то сидеть. Самое правильное: не привлекать к себе внимания и интереса ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Там, наверху, знать должны, что в Вене все в порядке. Никаких ЧП. Посол работает, коллектив работает, Вена посольством довольна, заезжие советские делегации не балуются, но и никто на посла не жалуется.

А то Вена — место сладкое. Подарочный фонд. Вдруг кого-нибудь из обкомовских секретарей “выдвигать” с партработы надумают или кто-либо из цековских начальников проштрафится, так в тот момент про Вену думать не должны. В Вене наш сидит, крепкий посол. Подарки надо к праздникам ребятам в ЦК посылать, приветы передавать, в гости звать. Это помогает. Впрочем, не всегда. Можно и просчитаться. Очень внимательным надо быть. Знать, что там в Москве. Да только от кого узнаешь? Кто с тобой сейчас из серьезных людей откровенно разговаривать будет? А если и будет, так ведь можно ли верить? Иной специально наврет и насоветует, чтобы подставить. Нет, слушать можно, конечно. Но чуть что, если кто на откровенность переходит, то сразу рыбий глаз ему и каменное лицо: “А моя точка зрения, Иван Иванович, простая, знаете, и всегда такой была, всю жизнь. Я за линию ЦК”. Вот и пусть думает, что ты думаешь. Не надо бояться, что обидится. Если не дурак, не обидится. Таковы правила игры. А если дурак, то все равно долго головы не сносит.