Журнал Русская жизнь - Бедность (февраль 2008) Страница 29

Сам себе сторож

Поднимаюсь с третьего этажа на четвертый. Где-то в самом торце, как рассказали мне, живет 58-летний Николай Блохин, тоже выселенный сюда за коммунальные долги. Но соседка Блохина Аня («по отчеству не привыкла, хоть и шестой десяток пошел»), говорит: «Коля плохо слышит, да и, скорее всего, пьяный спит, потому стучать в его дверь бессмысленно. Да и вообще его третий день не видно, может, в торговом комплексе „Москва“, что в Люблино, заночевал - он так часто делает.»

В коридоре стоит пианино, и женщина по имени Галина, обитательница общежития, играет «Ламбаду». Вокруг пианино приплясывают дети, кто-то подпевает, только один мальчик на трехколесном велосипеде не пляшет. «Да он и не разговаривает даже», - поясняет Галина. О коммунальных должниках, переселенных к ней в общежитие, отзывается с брезгливой гримасой: «А, дармоеды… Я вот двадцать лет вкалываю, и ни у кого в долг никогда не брала! А они, значит, не плати за квартиру. А что в итоге? Они жируй, а мне на их долги могли бы квартиру дать. А не дали. Вон, там они! Рядом с кухней!»

Елена Зотова, за коммунальный долг в 38 тысяч 700 рублей выселенная сюда из двухкомнатной квартиры на Рязанском проспекте, не лучше отзывается о соседке Галине: «Шланги от стиральной машины мне повыдергивала. А на душевые кабины повесила замок, и всем ключи от него дала, кроме нас, переселенцев. Мы ей как кость в горле!»

У Зотовой на троих - она, муж, 6-летний сын - всего 12 кв.м, в отличие от гуляевских девятнадцати. Правительство Москвы обещало, что всем переселенцам положены их законные 6 кв. м на человека, а тут вроде бы обещания не сдержало. «Это потому что я пока тут не прописана. И не буду прописываться, пусть обратно квартиру отдают!», - объясняет Елена. Год назад ей дали три дня для ликвидации задолженности, она собрала деньги только через пять дней, и ей объяснил судебный исполнитель, что уже ничего исправить нельзя. Недавно она сходила посмотреть, что стало с ее бывшей квартирой, и оказалось, что власти уже продали жилье с аукциона азербайджанцам. «В мою квартиру уже не вселят, так жалко: чешская стенка там стояла - я ее сюда не взяла, некуда, а когда на кухне сидишь, слышишь как дерево скрипит. Но и здесь, в Капотне, деревьев хватает!» - раздражение от воспоминания о прошлом куда-то неожиданно уходит. Елене тоже сказали, что она может весной брать огород под окнами, и она тоже уверяет, что здесь похоже на курорт: «На Рязанском проспекте одни машины и гарь. А тут река: мы прошлым летом часто ходили туда на шашлыки». Нефтеперерабатывающий завод ей не мешает, говорит, что выхлопами дышать привыкла, а вот таких рощиц давно в Москве не видела.

Елена не работает с 2000 года, говорит, здоровье, пусть ей и 43, не позволяет: как на улицу выйдет, иногда как раз собираясь на работу устраиваться, так сразу от увиденного наваливается депрессия. Чуть позже она признается, что бороться за возвращение ей квартиры станет потом, а сейчас для нее главная задача - оставить сына при себе. Органы опеки уже не раз грозили ей, что ребенок живет в неподобающих жилищных условиях, плохо ест и не развивается. «Вон сколько поводов набрали, чтобы отобрать сына. В этом году ему ведь уже в школу, боюсь, с урока прям и заберут в детдом. Вот и не знаю - отпускать его учиться или нет, тут-то, в комнате, как-то безопасней держать». Это для Елены, кстати, еще один повод не устраиваться на работу - кто тогда сына сторожить будет?

Чужие здесь не ходят

На дверях каждого этажа общежития висит большой плакат, на котором написано, что аборт - это убийство. И, согласно плакатному призыву, здесь рожают, и довольно часто. Для жильцов общежития это еще и шанс получить когда-нибудь квартиру: чем больше детей, тем скорей обещает московское правительство жилье. Правда, пока отсюда редко кто уезжает: если появился в семье второй или третий ребенок, то семью награждают еще одной или даже двумя комнатами. «Надо рожать четверых, тогда точно дадут, - поучает Михаил Гуляев, вышедший подышать на крыльцо чистым (как он сам уверял недавно) капотненским воздухом. - Мы вон с Ленкой тоже надумали рожать, хоть ей и 42. Одним-то скучно жить».

Рядом с их общежитием стоит церковь. Решил зайти туда узнать, чем еще живет Капотня, кроме переработки нефти и приема цветных металлов. И на подходе к храму меня сильно удивили несколько изб, в окнах которых горели керосинки, а из печных труб шел дым. «Это армяне тут живут», - объясняет работающая в церкви Татьяна Сергеевна. - «Им за долги электричество отрубили. Вот они буржуйки в окна вывели - жить-то как-то надо». Татьяна Сергеевна жалеет армян, говорит, что они беженцы, когда-то тут сели на землю и сказали московским чиновникам, что никуда не сдвинутся с места, пока им не дадут жилье. Вот им эти избушки и дали.

Татьяна Сергеевна тоже нахваливает Капотню. Снова говорит про курорт: огороды и реку. Для нее близость нефтеперерабатывающего завода - даже счастье. «Как 40-50 лет назад тут построили нам дома, так больше ничего не строят, говорят, экология плохая. А нам и лучше - не надо нам этих небоскребов, торговых центров. Если что - сел на автобус и приехал куда угодно. Да и преступности у нас почти нет, потому что все тут у нас друг друга знают, как безобразничать-то со своими, потом стыда не оберешься. А еще Лужков обещал нам в Капотне розы посадить». При этих словах Татьяна Сергеевна перекрестилась.

Евгения Долгинова

С одного контейнера

Блошиная мелкооптовка

I.

Сиреневые веки, короткая «французская» челка, - хорошенькая, живая. Смыть косметику - пожалуй, сойдет за офисную. Плывет от джин-тоника, кокетничает:

- Это яд. Я продаю яд.

- Но мы почему-то не очень травимся.

- Потому что у тебя внутри тоже яд.

Мясоторговица Катя, тридцати шести лет, получает пятьсот рублей в день по договору, «а выходит побольше», один выходной, рабочий день десять часов в сумме, мясо аргентинское и бразильское, нераспроданное перемораживается каждую ночь, с химией самое сложное - новые коробки, потому что народ ушлый, зачем-то смотрят на коробки, а за день коробка раскисает ото льда, теряет форму. Придет такая, знаешь, у ней сто рублей на все про все, а она коробку изучает, «а что это у вас грязь», «протрите весы», «у вас край заветрился, дайте из середины» - тьфу. Катя, уроженка Рязанской области, лениво презирает москвичей, пытающихся сохранить остатки достоинства, соболезнует старушкам и уважает серьезных людей («по одежке видно»), не так уж редко заходящих к ней, - мясо для корпоративов, для больших семейных праздников, они могут и накинуть. Публика на рынке «Автомобилист» в самом деле пестрая.

- Вчера обхохотались. Одна пришла: косточки, собачечке. Я говорю: женщина, а какой породы? Вы прививки ей делали? Она говорит: а что? Я говорю: без прививок мяса нельзя давать. Она говорит: да? Ну я подумаю. Нестарая, лет шестьдесят, в шарфике таком - вообще!

- Жалко?

- Кого?

Катя уверяет меня, что в Москве «все везде одинаковое», «с одного контейнера». И в дорогих ресторанах (да, была в ресторане, со значением оговаривает она), и в дорогих магазинах, и на Красной площади, и на Рублевке, где проживает женщина-писатель Оксана Робски, певица трюфелей, - все те же пожилые ледяные брикеты, разница в упаковке и буквах, что хотят, то напишут, так же покупаются санитарные книжки, так же надо подстраиваться под хозяина с его «прип.здью», то есть странностями. Она совсем не завидует товаркам из гипермаркетов, работающим в тепле и холе («Я больше имею»), однако не исключает, что в этом году ее ожидает некоторая перемена участи - переход от малоформатного молдаванина ПБОЮЛа в объятия круглого бесполого ООО (лавка) на том же рынке. Как карта ляжет.

II.

Лужков объявил войну мелкооптовым (оптово-розничным) рынкам еще в 1996 году. Это, говорил, по сути ярмарки (ну не любит он, цивилизатор, этого слова), а будут, говорил, торговые центры, «цивилизованные оптовые структуры». На рубеже веков им принадлежало 65 процентов продовольственного рынка столицы, сейчас меньше. Еще к 2005 году звучали обещания все рынки выдавить, чиновники на голубом глазу убеждали Лужкова, что в торговых центрах цены будут снижаться на три-четыре процента в год - за счет снижения числа посредников и распределительных технологий. С другой стороны, совсем не выдавить - беднейшие слои населения «не поймут», компенсации дороже встанут. Вялотекущая борьба с рынками (ныне их не более сотни, в 2000-м было 240) проходит в режиме традиционной санитарной интервенции - ревизия-откат-оброк, подмести, подрихтовать, затереть лужу у входа, переклеить срок годности. Волна за волной, но без особых штормов: в прошлом году у грузчика-таджика нашли брюшной тиф - массовые облавы, в Химках обнаружили, что продукт биотуалетов сливается прямо на улицу - новые проверки, задумали большой секвестр иностранцев из СНГ - исключенные в большинстве своем вернулись, худо-бедно выправив бумажки.