Алексей Цветков - Атлантический дневник (сборник) Страница 29

Согласно одному из недавних исследований, сейчас около 44 процентов всех пользователей Интернета говорит дома на языке, отличном от английского. Число сайтов на национальных языках, в том числе и на русском, резко возрастает. Есть все основания полагать, что в не столь отдаленном будущем англоязычные пользователи и даже англоязычные страницы Всемирной паутины окажутся в меньшинстве.

Но даже там, где разноязыкое общение неизбежно, в том числе и в сфере науки, будущее английского не представляется Барбаре Уолраф беспроблемным. На помощь разноязыким придет технология, успехи машинного перевода и электронного распознавания текста и речи, все это уже существует и знакомо продвинутым компьютерным энтузиастам. Диалог будет проходить по следующей схеме: ваша устная речь записывается компьютером в виде текста, затем специальная программа переводит его на нужный язык, и уже другой компьютер перелагает иноязычный текст в речь. Спору нет, машинный перевод до сих пор довольно неуклюж и вряд в ближайшее время сильно улучшится, но для большинства профессиональных и сетевых контактов его будет вполне достаточно. В конце концов, глобальный английский язык, употребляемый преимущественно иностранцами, исключительно прост, даже примитивен, на что жалуются многие поклонники Шекспира. По словам литературного переводчика-полиглота Майкла Хайма, одно из сомнительных достоинств английского заключается именно в том, что его очень легко выучить плохо.

Таким образом, по мнению Барбары Уолраф, оптимизм по поводу блистательного будущего английского языка не вполне оправдан.

В общем и целом глобализация английского языка не означает, что, если мы, говорящие только по-английски, просто откинемся на стуле и подождем, мы в скором времени будем в состоянии обмениваться мыслями с любым, кому есть что сказать. Во всем мире мы не можем рассчитывать на большее, чем весьма скромная возможность объясниться. За пределами определенных профессиональных кругов англоязычным американцам, если они рассчитывают быть в состоянии содержательно беседовать с людьми, можно посоветовать поступить так, как поступают люди в других странах: стать двуязычными. Это легче сказать, чем сделать. Если бы выучить другой язык было так легко, многие из нас, без сомнения, уже овладели бы испанским или китайским.

Вот тут-то, казалось бы, и открывается прорыв, где у президента Путина с его патриотической лингвистикой есть шанс. Но шанс этот скорее воображаемый, чем реальный. Дело в том, что Барбара Уолраф, по-видимому, неправа. Я не берусь утверждать, что перспективы английского языка блистательны и безоблачны, но для меня очевидно, что аргументы американской журналистки близоруки.

У меня нет оснований оспаривать ее демографическую статистику: в конце концов, она загадывает всего на 50 лет вперед, и многие из ныне здравствующих доживут до этого времени, а те, которые родятся позже, будут считать родным язык своих родителей. Но демография – далеко не самый важный аргумент в судьбе языка; если придерживаться этой логики, то тараканы или кролики давно вытеснили бы все другие биологические виды. Есть куда более существенные факторы, и в лингвистике это – экономика и политика.

Приведем пример из далекого прошлого. Латынь, язык древних римлян, тоже была в свое время чем-то вроде всемирного языка, хотя далеко не в таких масштабах. Она преобладала в западных владениях империи, тогда как на Востоке господствовал опередивший ее греческий. После крушения империи Запад в значительной мере сохранил имперский язык, по крайней мере общее латинское родство – трудно было ожидать большего, если вспомнить, что такие романские страны, как Франция и Румыния, на протяжении многих столетий не имели друг с другом никаких контактов. Рим был куда более развит в политическом и экономическом отношении, чем покоренные им европейские народы, и они впитали его язык вместе с политикой и экономикой.

Что же касается Востока, то он ко времени прихода римлян имел давнюю историческую и культурную традицию, и универсальный греческий всегда оставался там на поверхности. Арабские и тюркские завоевания последующих веков не оставили от него ни следа.

Размышляя о нынешнем американском многоязычии, Барбара Уолраф теряет историческую перспективу. В настоящее время количество иммигрантов в США – рекордное за последние пятьдесят лет, и поэтому естественно полагать, что многие семьи говорят у себя дома не по-английски. Но в истории Соединенных Штатов уже были подобные периоды, и позиций английского языка они существенно не пошатнули. Нынешние многочисленные испаноязычные пришельцы в целом положительно относятся к перспективе ассимиляции, а их дети, желающие преуспеть в обществе, понимают, что она неизбежна. Американский адвокат, не владеющий английским языком, попросту не станет адвокатом, а врач – врачом. Политик, который ограничится испанским языком, запрет себя в гетто. Ожидать, что целое поколение уйдет на испанское телевидение или в газеты, – абсурдно.

Продолжая параллель с античностью, рискну предположить, что значительная часть населения города Рима в период расцвета империи тоже говорила у себя дома не на латыни. Но нужды политики и экономики неизменно брали верх.

Возвратимся в Россию. Ее язык осваивал географию точно так же, как и язык других империй, включая Британскую, – силой оружия. Она даже имела некоторое преимущество перед последней, потому что ее территория была непрерывной. Но на этом сходство кончается. Свое ревнивое отношение к языку Россия в значительной мере позаимствовала у Франции, к которой долгое время культурно тяготела. Францию оно в конечном счете никуда не привело.

Уникальность английского языка, обозначившаяся задолго до его нынешнего глобального господства, заключается как раз в том, что он никогда не подвергался «зачисткам». Ни в Англии, ни в США не было ни академий, ни министерств культуры, бдящих на страже чистоты речи. Были, конечно, многочисленные частные блюстители, из числа тех, что и по сей день сетуют на падение нравов и грубость лексикона. Но никому не приходило в голову управлять языком от имени государства. Если бы Великобритания попыталась навязать той же Индии свои правила правописания, дни официального статуса английского языка в этой стране были бы сочтены. Между тем в Индии выходят толковые словари именно индийского английского языка, без всякой оглядки на королеву или радио ВВС.

Великий секрет английского языка заключается в том, что любой его носитель владеет им от своего собственного лица, а не берет в договорную аренду у заморского правительства. Он волен коверкать и менять его по своему усмотрению, если это облегчает ему общение – а другой функции у языка нет; язык – не флаг и не государственный гимн.

Тургенев когда-то назвал русский язык «великим, могучим, правдивым и свободным». Это определение можно оставить на его совести: в конце концов, он так чувствовал, у него были смягчающие обстоятельства, на которые он ссылается. Беда приходит тогда, когда эту пошлятину начинают торжественно вдалбливать школьникам. Можно ли считать свободным язык, который находится под неусыпным полицейским надзором?

Простой пример, испортивший столько крови советским троечникам. Слово «кофе», как легко проверить у классиков, первоначально произносилось как «кофий» и, вполне естественно, склонялось в мужском роде. Впоследствии произношение изменилось, и «кофе» приобрело черты среднего рода, что отразилось в речи большинства населения. Тем не менее мудрецы, облеченные авторитетом государства, десятилетиями твердят, что кофе – мужского рода. Это что же – закон природы? Если бы дело происходило в англоязычной стране, составители словарей, убедившись, что новое словоупотребление широко распространилось и укоренилось, попросту включили бы его в новое издание. Напомним, что кофе не обладает половыми признаками.

Основная причина мировой популярности английского языка, которую почему-то упустила из виду Барбара Уолраф, – это экономическая мощь Америки. Она обеспечивает его статус точно так же, как деньги в банке – платежеспособность клиента. Любые прогнозы, не принимающие во внимание экономический фактор, можно игнорировать. Это, конечно, совершенно не значит, что господствующее положение языка обеспечено на все времена. Если экономика США резко пошатнется, будущее языка наверняка омрачится. Но экономика США сегодня составляет четверть мировой.

Можно, впрочем, попытаться честно обойти на дистанции, хотя сегодняшняя Россия для этого не в лучшей форме. Как бы то ни было, президенту пристало заниматься налогами и тарифами, а не грамматикой и чистописанием. Не так уж важно, к какому грамматическому роду отнести кофе, – важно, сколько оно стоит.

НЕВОСТРЕБОВАННОЕ НАСЛЕДСТВО