Клод Дюфрен - Великие любовницы Страница 29

Но ни его положение молодожена, ни тем более присутствие рядом супруги не смогли стереть в памяти Вечного повесы образ Генриетты. Оставив королеву продвигаться короткими переходами к Лувру, Герних вскочил на коня и помчался в Париж, где сразу же по прибытии снова оказался на «ложе любви» с Генриеттой. И там он тоже проявил завидную настойчивость: молодая женщина опять забеременела. Ночи с маркизой были явно волшебными, потому что Генрих написал королеве, и без того двигавшейся к столице черепашьим шагом, письмо, в котором посоветовал не торопиться… Под предлогом того, что в ее интересном положении спешить вредно! Но ей в конце концов все-таки удалось добраться до Парижа, и королю пришлось вырваться из объятий любовницы, чтобы встретить жену. На следующий день после того, как королевская чета разместилась в Лувре, Генрих IV с удивительной откровенностью разъяснил Марии обстановку. Он настоял на том, чтобы маркиза де Верней была незамедлительно представлена королеве. И вот улыбающаяся, расслабленная Генриетта оказалась перед своей законной соперницей и так непочтительно ее поприветствовала, что королю пришлось стукнуть любовницу по плечу, заставить преклонить колени перед королевой и поцеловать подол ее платья. А когда Мария поинтересовалась насчет положения представленной ей женщины, наш Вечный повеса без всякого стеснения ответствовал: «Маркиза де Верней – моя любовница, и она надеется жить с Вами в мире и согласии».

Мария едва не подскочила, услышав это, по крайней мере, необычное признание. Оно глубоко ранило душу итальянки, воспитанной в строгости нравов, в стране, где с супружеской изменой не шутили. Но потом она показала, что может приспособиться к парижским нравам. А тогда неожиданное признание Генриха стало для нее ударом, и ей пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы скрыть гнев и унижение. Генриетта же, напротив, явно чувствовала себя в своей тарелке и обошлась с государыней очень фамильярно. В последовавшие за этими дни отношения между двумя женщинами стали развиваться в обстановке довольно удивительной сердечности. Тот факт, что обе они были беременны от одного мужчины, казалось, сблизил их и сделал в некотором роде союзницами. Но это было только внешней оболочкой: чтобы понравиться мужу, Мария делала хорошую мину при плохой игре, но, когда она оставалась наедине со своей наперсницей Леонорой Галигай, она не стеснялась осыпать проклятьями «путану», как она называла Генриетту. Что же касается Генриха, то, видя, что «обе его жены» вроде бы нашли общий язык, он почувствовал себя счастливым и решил, что может завести себе еще и третью! И не преминул это сделать, даже в присутствии двух других. Если барометр его семейной жизни и стоял на отметке «ясно», то в этом была заслуга Галигай. Как законченная приспособленка, молочная сестра королевы из честолюбивых побуждений предложила союз «королеве сердца». Она хотела, чтобы та походатайствовала перед королем о том, чтобы ей с Кончини было разрешено остаться жить во Франции. А в обмен пообещала фаворитке, что уговорит Марию принять все как есть. Странный договор между двумя этими гадюками, которые возвели хитрость и ложь в культ.

Видя, что между женой и любовницей установилась гармония, Вечный повеса решил, что ему дозволено все, и поселил фаворитку в Лувре, в апартаментах, которые почти примыкали к покоям королевы. Но тут он зашел слишком далеко, и Мария не смогла удержаться от того, чтобы не высказать ему свое раздражение. Обстановку разрядили два счастливых события: 27 сентября 1601 года королева Франции родила будущего Людовика XIII, а 4 ноября «королева сердца» также произвела на свет сына, которому достался скромный титул графа де Верней и которого Мария менее официально назвала «сыном путаны». Зато Генрих очень обрадовался и возгордился мальчуганом, даже посчитал его «более красивым, чем сын королевы»! Значит, дети греха одарены более других?..

С этой минуты, словно включившись в соревнование по деторождению, эти дамы стали одна за другой производить на свет чад с удивительным постоянством: никто из них не хотел уступать в гонке за наследником! Генрих был на седьмом небе от счастья, он обожал своих детей и следил за тем, чтобы они, независимо от того, законными они были или внебрачными, росли и воспитывались вместе. Да, Генрих был счастлив и хотел, чтобы все вокруг были тоже счастливы. Но как этого добиться, если королева никак не могла привыкнуть к тому образу жизни, к которому хотел ее приобщить муж. И она устраивала мужу сцены с криками, а славный король искал убежище у Генриетты… чтобы и там наткнуться на те же самые сцены: фаворитка все еще не могла смириться с женитьбой любовника на «крупной банкирше». Она постоянно упрекала короля в том, что он не сделал так, чтобы она по праву восседала на французском троне. К счастью, было одно место, где их ссоры прекращались: спальня маркизы. Там, для того чтобы она согласилась проявить все свои известные качества, Вечному повесе приходилось подчиняться всем ее капризам. Она беззастенчиво насмехалась над королевой, пародируя ее итальянский акцент и высмеивая ее ошибки в разговоре по-французски. У Генриетты был острый ум, злой язык, и поэтому ей не составляло труда высмеивать Марию, единственной защитой которой были слезы и гнев, как это заведено у ее пламенных соотечественниц.

Находясь под перекрестным огнем соперниц, король не имел воли для того, чтобы поставить их на место, и ради утешения прибегнул к своему любимому лекарству: к другой женщине. Его новая избранница показывает нам, что ему были близки семейные узы, потому что звали эту новую пассию Марией де ля Бурдезьер и была она младшей сестрой Габриэллы. Как и старшая сестра, Мария имела грудь, которая ввела бы в искушение и святого, а одевалась она так, чтобы это ее сокровище не оставалось незамеченным.

Но у Генриха было полно других забот. Многие знатные люди королевства плохо воспринимали царствование бывшего еретика. В первых рядах недовольных стоял граф Овернский, незаконнорожденный сын Карла IX и Марии Туше и сводный брат Генриетты д’Антраг.

Заговорщики нашли поддержу за границей. Их, в частности, поддерживали король Испанский и герцог Савойский. У них было много сообщников и внутри страны, начиная с Франсуа д’Антрага и маршала де Бирона. Последний, соратник Генриха IV, покрывший себя славой на службе короля, решил, что его заслуги не были оценены по достоинству, и дал себя вовлечь в безумную авантюру, которая стоила ему жизни. План заговорщиков был проще некуда: уничтожить короля и дофина, а затем разделить между собой королевство на уделы. А все, что осталось бы от раздела пирога, должно было отойти во владение юного графа де Вернея, сына Генриетты и короля. Принимала ли «королева сердца» участие в этом заговоре? Вполне возможно, что принимала, с ее-то честолюбием и неразборчивостью в средствах. Но даже если она и не принимала прямого участия в подготовке переворота, невозможно допустить, чтобы она ничего не знала о планах заговорщиков, среди которых, напомним, были ее отец и брат. К счастью для нее, доверчивость короля была бездонным кладезем. Когда заговор раскрылся, Генрих отказался поверить в то, что любимая им женщина могла желать его смерти. Какая наивность! И какое опасное ослепление! Во всяком случае, когда осужденный на смерть Бирон был казнен, граф Ангулемский просидел в Бастилии всего лишь несколько недель, что вызвало гнев Марии Медичи, которая во всем винила брата «путаны». Она бросила мужу упрек в мягкотелости, а затем от слов перешла к действиям, последствия коих несколько дней «украшали» лицо короля.

Не больше повезло нашему бедолаге и с Генриеттой: вместо того чтобы продемонстрировать ему свою признательность, фаворитка захлопнула дверь перед его носом. А в оправдание сего афронта она привела доводы, весьма странные для женщины такого сорта: она не желала больше жить в смертном грехе! Наглость этой дамы воистину не знала границ! Но мало того, она пошла дальше и предложила Марии… стать отныне ее подругой. Флорентийка была не столь хитрой и заявила на это, что была «готова любить маркизу, как свою сестру»… А «сестра» тоже проявила уважение к семейным традициям, изменяя королю с одним из его кузенов, графом Суассонским. Этой связью маркиза в очередной раз смогла совместить приятное с полезным: она сделала Суассона не только своим любовником, но и сообщником в очень сомнительной операции, которая имела целью получение сборов от нового налога. Это было не только дерзким, но и совершенно незаконным делом, но король согласился… в обмен на «прощение» фаворитки. А крутить одновременно два романа было Генриетте вполне по силам. К несчастью для нее, Сюлли раскусил эту хитрость и воспротивился придуманной ею комбинации, чем навлек на себя ярость Генриетты: фаворитка не любила, когда ей мешали запускать руки в казну. Сюлли же послал ей в ответ письмо, в котором высказал все, что он о ней думал: