Александр Ципко - Русская апатия. Имеет ли Россия будущее Страница 3

Уже после наших бесед в Caux отец Димитрий прислал мне свои публикации, где он на основе мемуаров Ильи Старинова, командира наших диверсионных групп, работавших на оккупированных территориях во время войны 1941–1945 годов, показывает исходную порочность сталинской политики выжженной земли, которая не столько сдерживала продвижение немцев к Москве, сколько лишала крыши и хлеба тысячи и тысячи советских людей. Отец Димитрий напоминает о том, о чем писал Некрич в своей книге «22 июня 1941 года», которой мы, студенты философского факультета МГУ, зачитывались то ли в 1967, то ли в 1968 году, о том, что Сталин, уже когда началась война, в октябре 1941 – начале 1942 года, истреблял десятки офицеров высшего звена, уровня Рокоссовского. «Герои Советского Союза, прошедшие Испанию, – пишет отец Димитрий, – могли бы принести большую пользу стране и армии в эти драматические дни начала войны».

Зачем я вспомнил о своих беседах с отцом Владимиром и отцом Димитрием в Caux? Мне думается, что этот антисталинский патриотизм, основанный на христианской морали, который объединяет нас и который при всей нашей любви к России заставляет нас видеть ее пороки и слабости, коренным образом отличается от посткрымского патриотизма, который заполонил сегодня наши средства массовой информации. И я не понимаю, почему наш патриотизм является менее русским, менее национальным, чем, к примеру, патриотизм Владимира Куликова, патриотизм с пеной на губах, который призывает нас вернуться к лагерной, военной, мобилизационной экономике времен Сталина. Ведь настоящий патриотизм, антибольшевистский патриотизм Петра Струве, Николая Бердяева, Ивана Ильина, патриотизм лучших сынов России сочетал в себе любовь к стране с непримиримым отношениям к слабостям русской души, с умением извлекать уроки из нашей совсем непростой истории. И причина тому очень простая, потому что в основе антикоммунистического патриотизма основателей русской религиозной философии начала ХХ века, в основании патриотизма Ивана Ильина лежал выросший из христианства гуманизм, лежало человеколюбие, заставляющее осуждать все то, что мучило русского человека, оскорбляло его достоинство, лишало его права на нормальную человеческую жизнь. А наш нынешний, посткрымский патриотизм воспринимает любую критику очевидных ошибок и просчетов власти как предательство, ибо ему абсолютно, на самом деле, безразлична жизнь простых людей. Нынешним певцам «русской весны» нет никакого дела, чем обернется для нашего и без того тощего русского здравоохранения, деградирующего русского просвещения победа «бывших шахтеров и трактористов Донбасса». Этих патриотов абсолютно не волнует, что победы «русской весны» в конце концов оборачиваются снижением продолжительности и без того недолгой русской жизни.

И еще одна особенность этого посткрымского патриотизма, который меня не только настораживает, но и иногда больно задевает. Речь идет о том, чего никогда не было в России, речь идет об этнизации патриотических чувств. Если у тебя русская фамилия, оканчивающаяся на – ов или на – ин, то ты настоящий патриот, а если у тебя фамилия на – ко, да к тому же ты не идешь в ногу с «линией партии», то ты не можешь быть настоящим патриотом. Даже политкорректный Слава Никонов публично, на людях, особенно среди именитых гостей перед передачей Владимира Соловьева, чтобы дистанцироваться от Ципко как критика «русской весны», любит как-то невзначай сказать, дословно: «Что с тебя, Саша, взять. Ты же не русский, а поляк». Да, мать моей матери, как о ней вспоминал дед Ципко, «пани Домбровская», родилась и жила до брака на Польской улице в Одессе. Скорее всего ее брат или родственник, Анджей Домбровский, был руководителем польской общины, которого, как рассказывает в «Окаянных днях» Иван Бунин, расстреляли красные в 1918 году. Но какое отношение польскость моей бабушки имеет к моему мировоззрению, к моим чувствам? По логике Славы Никонова, из русской истории надо вычеркнуть и Антона Деникина, у которого не бабушка, а мать была полькой, и Колчака с его польской фамилией (что Колчак, что Собчак – одно и то же), и многих представителей русской истории. Этнизация русскости – это полный бред!. Но самое главное, отец моего отца, дедушка Леонид очень бы расстроился, если бы узнал, что его внука Александра обвиняют в недостаточной русскости. Сам он, несмотря на то, что был рожден от латыша-лютеранина Дзегузе, начальника почтово-телеграфной станции Лиды, очень гордился предками своей бабушки по материнской линии, которая была внучкой генерал-адъютанта Андриана Карповича Денисова, соратника побед Александра Суворова, и которая умерла у своего внука, моего дедушки Леонида, тогда работника ЧК, на квартире в Киеве в возрасте 104-х лет в 1924 году. Дед Леонид, у которого я обычно жил летом на Нежинской улице в Одессе, когда его вторая жена уезжала к родственникам, любил мне рассказывать, как Андриан Денисов, тогда еще молодой донской казак-сотник спас под Измаилом Суворова от турецкого плена. И при этом много раз демонстрировал шкатулку адъютанта Суворова из все еще красного дерева, где хранились гусиные перья. Конечно и дед Леонид Дзегузе не рассказывал всю правду о своих знаменитых предках, ведь фамилия его матери, как я узнал из его личного дела (под номером 521), с которым мне разрешил ознакомиться президент Кучма в 1997 году, была Цецура. Статский советник Виленской губернии Павел Цецура был его дедушкой. Мой сводный брат Игорь нашел в Опочке под Псковом остатки имения Цецур, и теперь я понял, почему тетка моего дедушки, девичья фамилия которой тоже Цецура, прежде чем приезжать из Лондона в СССР к своему племяннику в Одессу, всегда навещала Опочку, где она, оказывается, вместе с моей прабабушкой провела все детство. И она мне рассказывала то, о чем мне не рассказывал дед, что он, дед Леонид, в конце концов стал революционером из-за того, что дед Павел Цецура лишил свою дочь, мать деда Леонида, дворянства из-за брака с лютеранином. Я очень благодарен сестре моей прабабушки Анне Малевич (в девичестве Цецуре), что, приезжая в 1056–1957 году в Одессу, в свои 85 лет она уделяла мне, мальчику, много времени и рассказывала об истории нашей семьи. Благодаря этим рассказам она меня погрузила еще тогда в русскую историю, и поэтому, честно говоря, когда я разговариваю с этими нынешними новыми патриотами, я всегда чувствую какое-то непонятное превосходство перед ними. Это, конечно, плохо, но я бы советовал всем разоблачителям антирусскости Ципко замолчать. В отличие от них моя русскость погружена в историю столетий. И вообще я думаю, что очень опасно в современной многонациональной России, чья элита всегда была многонациональной, сводить патриотизм к количеству русской крови. И мне думается, а это уже серьезно, что этнизация патриотизма, все эти разговоры о количестве русской крови тоже являются свидетельством духовного вырождения современной России. Я, честно говоря, тоже очень хотел, чтобы Россию в конце концов доверили коренным русским, чтобы они сами несли ответственность за судьбу страны и не искали виновных в наших бедах среди «инородцев и масонов». Но мне думается, что при всем этом крайне опасно связывать патриотизм, любовь к России с качеством крови.

И уж совсем меня удивляет, когда у нас ретивые патриоты причисляют меня к «пятой колонне», называют «агентом ЦРУ». Кстати, как я знаю из личного опыта, американцы приглашает к сотрудничеству только русских с мозгами, наделенных аналитическими способностями. И искренне удивляется, что русские люди, умеющие думать, могут быть патриотами и отказываются от их соблазнительных предложений. Но при всем этом американцы, и это делает им честь, намного больше уважают русских, которые отказываются от их соблазнительных предложений, чем тех, о которых рассказывал Коржаков в своих воспоминаниях. Но видит бог, нынешние ура-патриоты с пеной на губах могут спать спокойно. Никто им никаких соблазнительных предложений делать не будет. Они могут с утра до вечера рассказывать с экранов телевидения о растущей любви народа к Путину. Осмелюсь сказать, что, наверное, главная наша беда состоит в том, что сейчас политическая и идеологическая инициатива в России перешла к людям, которые не блещут, прямо скажем, умом и способностями.

И самое главное, чего не понимают наши нынешние борцы с «пятой колонной». Сам тот факт, что публицист, эксперт чувствует приближающуюся для его страны беду, видит угрозы ее существованию, подводные камни, о которые она может разбиться, совсем не значит, что он сам желает гибели своей стране. Я, как помнит старшее поколение, первым или одним из первых выступил в прессе против, как я тогда писал, «безумной идеи суверенитета РСФСР», которая неизбежно должна была привести к смерти русского мира, распаду славянского ядра СССР, к созданию нэзалэжной Украины и превращения белорусов снова в «литвинов»[1]. Но я одновременно страшно не хотел, чтобы моя родная Одесса перестала быть русским городом и отчаянно и на телевидении и на радио боролся с идеологами суверенизации РСФСР.