Виктор Филатов - Власовщина. РОА: белые пятна. Страница 3

Через месяц после начала войны русский национализм стал главенствующей силой на всех фронтах и в тылу. Поселился он и в высоких кабинетах. Сын Сталина, Яков, в 1941 году попал в плен к немцам. Его там много допрашивали, беседовали с ним. Вот какое резюме сделали немцы из этих допросов и бесед с Яковом Сталиным:

«Сталин, по мнению Якова Джугашвили, сына Сталина, боится русского национального движения. Создание оппозиционного Сталину национального русского правительства могло бы подготовить путь к скорой победе» [1] . Этот вывод был «переслан в ставку фюрера» [2].

А когда национализм становится главенствующей силой в стране, то такие понятия, как «разгром», «оккупация», «окружение», «плен», «отсутствие винтовок», «нехватка боеприпасов», «утрата территорий» – все это теряет смысл катастрофы и поражения, приобретает второстепенное и побочное значение. Война начинает вестись совершенно по другим правилам и законам. К уму нации прибавляется еще и инстинкт нации, носителем какового является простой народ. Совершенно на бытовом уровне народ начинает воспринимать все эти: «плен», «утрата территории», «оккупация», – а на бытовом уровне, как известно, государственных и национальных катастроф не бывает. Систему можно разобрать до винтика и отправить в металлолом, нацию до винтика разобрать нельзя, она жива, пока жив хоть один русский. Система всегда находится в своем, более или менее доброжелательном окружении, нация почти всегда – во враждебном. Это ее естественная среда обитания, потому она не признает смертельными условия «окружения» и «оккупации». Есть только борьба, когда вокруг враг. Форму борьбы диктует расстояние – насколько близко враг.

На таком национальном фоне продуктивно ли попытаться рассмотреть судьбу того же, к примеру, генерала Власова? Начать, пожалуй, надо с 30 июля 1946 года, когда состоялось закрытое судебное заседание военной коллегии Верховного суда СССР. Председательствовали на нем – генерал-полковник юстиции Ульрих, Ф. Каравайков и полковник юстиции Г. Данилов; секретари: подполковник юстиции М. Почиталин и майор юстиции А. Мазур.

«В 12 часов 05 минут председательствующий открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей, дело по обвинению: Власова А.А., Малышкина В.Ф., Жиленкова Г.Н., Трухина Ф.И., Благовещенского И.А., Закутного Д.Е., Мальцева В.И., Буняченко С.К., Зверева Г.А., Меандрова М.А., Корбукова В.Д. и Шатова Н.С., „преданных суду военной коллегии Верховного суда СССР за совершение преступлений, предусмотренных статьей 1-й Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года и статьями 58 -16, 58-8, 58-9, 58-10 ч. II и 58-11 УК РСФСР“.

Одним словом, разговор Ульриха и Власова идет, можно сказать, с глазу на глаз. Секретарь, как и положено ему, докладывает о том, что все подсудимые, указанные в обвинительном заключении, доставлены в суд под конвоем и находятся в зале судебного заседания. Пунктуально соблюдая порядок, председательствующий удостоверяется в самоличности подсудимых. Ульрих каждому из них задает вопросы, касающиеся биографии подсудимых. В данном случае нас интересует подсудимый Благовещенский. На вопрос Ульриха он отвечает:

„Благовещенский Иван Алексеевич, 1893 г.р., уроженец г. Юрьевец Ивановской области, русский, бывший член ВКП(б) с 1921 года, имею образование общее – низшее, военное – высшее, в 1931 году закончил Академию имени Фрунзе и в 1937 году Академию Генерального штаба, в Красной Армии с 1918 года, последняя занимаемая мною должность в Красной Армии – начальник Военно-Морского училища ПВО в г. Либава и имел звание генерал-майор береговой службы“.

Удостоверившись в „самоличности“ всех подсудимых, Ульрих разъяснил подсудимым их права во время судебного следствия и спросил, имеют ли они какие-либо ходатайства и заявления до начала судебного следствия? И тут вдруг поднялся Благовещенский и сказал:

– Я прошу предоставить мне возможность написать письменное объяснение по делу, а в соответствии с этим возникает и вопрос о вызове в суд по моему делу свидетелей.

Ульрих побледнел, и его маленькие глазки за толстыми стеклами очков стали квадратиками. Он знал, ему на самом верху было сказано, что этот процесс только формальность, никакой „борьбы сторон“ на нем не будет, и вдруг этот Благовещенский с „возможностью написать“ что-то, но самое ужасное – „вопрос о вызове в суд по моему делу свидетелей“. Ульрих вперивал взгляд в бумаги перед собой, потом поднимал глаза на Благовещенского и рассматривал его, будто не узнавал. В глазах Ульриха можно было прочесть и непонимание, и страх, и ненависть. Нахохлившийся, он был похож на загнанного в угол зверька. Ульрих стал совещаться с членами военной коллегии, что сидели от него справа и слева. Ни Каравайков, ни Данилов никакого злого умысла в просьбе Благовещенского не увидели, и Ульрих принял решение: „Ходатайство подсудимого Благовещенского разрешить в процессе судебного следствия“. Он знал: когда Благовещенский вернется в камеру, с ним там разберутся насчет „свидетелей“.

„От других подсудимых ходатайств и заявлений до начала судебного следствия не поступало“, – фиксирует протокол.

Судебное заседание покатилось по своей колее. По предложению председательствующего секретарь огласил обвинительное заключение и определение подготовительного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР от 27 июля 1946 года по делу Власова, Малышкина и др. После этого председательствующий стал задавать всем один и тот же вопрос:

– Подсудимый Власов, признаете ли вы себя виновным в предъявленных вам обвинениях?

ПОДСУДИМЫЙ ВЛАСОВ:

– Да, признаю.

Признали свою вину все. Дошла очередь до „подсудимого Благовещенского“. И вот что тот ответил Ульриху.

ПОДСУДИМЫЙ БЛАГОВЕЩЕНСКИЙ:

– Я признаю себя виновным частично. В обвинительном заключении указано, что после капитуляции гитлеровской Германии Благовещенский бежал в зону американских войск и предпринял попытки вступить в переговоры по предоставлению убежища членам КОНР [3] . Это не соответствует действительности, а наоборот, сам лично добровольно явился и сдался органам советской власти.

В АНТИСОВЕТСКУЮ ОРГАНИЗАЦИЮ, ВОЗГЛАВЛЯЕМУЮ ВЛАСОВЫМ, Я ВСТУПИЛ, ХОТЯ И НЕ ИМЕЛ НА ЭТО ПРЯМЫХ УКАЗАНИЙ ОТ СОВЕТСКИХ ОРГАНОВ, С ЦЕЛЬЮ ПОДРЫВА ЭТОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ИЗНУТРИ, С ЦЕЛЬЮ РАЗЛАГАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ. [4]Свою деятельность на оккупированной немцами территории полностью признаю».

«…Я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний советских органов…» Разговор идет, как говорится, без свидетелей, за закрытыми дверями, что-то вроде прогона перед спектаклем на публике, – и вдруг такое заявление подсудимого. Во-первых, что имеет в виду Благовещенский, когда говорит «советские органы»? Абзацем выше он показывает: «я… сам лично добровольно сдался Органам советской власти», то есть военной контрразведке, военной разведке – кому-то из наших спецслужб. Во-вторых, откуда такой пассаж: «я вступил, хотя и не имел на это прямых указаний от советских органов»? На что намекает Благовещенский? Какой здесь подтекст и опасность для дальнейшего ведения процесса Ульрихом? Остальные, они что, «имели на это прямые указания советских органов»? К примеру, сам Власов? К тому же «в соответствии с этим возникает и вопрос о вызове в суд по моему [5] делу свидетелей». А это что еще за свидетели? Кто они? Что должны засвидетельствовать? То, что Благовещенский без разрешения «советских органов» вступил в организацию Власова или что Власов создал организацию с разрешения «советских органов» и, следовательно, Благовещенский работал, как и все, на советскую власть и ни в чем не виновен? А может быть, все проще: Благовещенский чувствует – завтра в открытом заседании будет полный спектакль, потому как он знает или, по крайней мере, догадывается: Власов и, может быть, остальные, кроме него, Благовещенского, – «с разрешения советских органов», а только он один без «разрешения советских органов» – настоящий предатель, и завтрашний приговор будет приведен в исполнение только в отношении его, Благовещенского? Статьи УК РСФСР, по которым предъявлены обвинения 12 подсудимым во главе с Власовым, почти все «через повешение». Как далек от истины Благовещенский, заговоривший так некстати о «разрешении советских органов» на предательство?

О том, что генерал Власов предатель № 1, написано много и подробно. Немало написал на сей счет и автор этих строк. О том, как генерал Власов стал предателем, написано столь же много. У нас в стране генерал Власов, бесспорно, предатель № 1, на Западе генерал Власов, бесспорно, борец № 1 со Сталиным. И те и другие свою точку зрения обосновывают почти на одних и тех же событиях и документах. Вообще странный какой-то этот Власов, если повнимательнее и поспокойнее приглядеться к нему. Вот он – борец № 1 со Сталиным. «Власов тщеславен, самолюбив и высокомерен, – пишет один из авторов. – Всем своим поведением у немцев и внешним видом стремился показать себя незаурядным государственным деятелем и военачальником, прямо скажем, копировал позу Керенского. В то время, как все власовцы, включая и его приближенных, носили военную форму РОА, очень схожую с формой военнослужащих германской армии, Власов носил свою собственную форму, отличную как от немецкой, так.и от РОА, – френч военного образца с большими накладными карманами и шинелью без погон, но брюки с лампасами. Излюбленная поза при разговорах с людьми – большой палец правой руки засунут под борт френча или шинели на груди, а ладонь поверх борта». Ну прямо что ни деталь, то какой-то таинственный смысл и символ. А между тем, кто помнит, кто видел в кинохронике Сталина, тот без труда увидит, что именно Сталин носил «френч военного образца с большими накладными карманами», что именно Сталин носил «шинель без погон», что именно Сталин носил «брюки с лампасами» при шинели без погон, что именно у Сталина «большой палец правой руки засунут под борт френча или шинели», вспомните фотографию или кадры хроники, где Сталин выступает на Красной площади 7 ноября 1941 года.