Никита Хрущев - Время, Люди, Власть (Воспоминания, книга 2, часть 3) Страница 3

Примечания (1) СТАРЧЕНКО В. Ф. (1904 - 1948) - член-корреспондент АН УССР с 1945г., селекционер, заместитель председателя Совета Министров УССР. (2) Нормированное снабжение населения продуктами и товарами первой необходимости по карточкам было введено постановлением Совнаркома СССР от 18 июня 1941 г. в отдельных местностях, с 1 сентября - в 197 городах, рабочих поселках и поселках городского типа, а с 1 ноября 1941 г. - во всех прочих городах и рабочих поселках страны. На гарантированное снабжение по тем же нормам приняли также работников оборонной промышленности, транспорта и их детей. В сельских местностях продукты отпускались по талонам или спискам. В 1942 г. вводились спецкарточки для дополнительного питания отдельных категорий граждан. Продажа по карточкам промтоваров осуществлялась с 1 февраля 1942 г., сначала в крупнейших центрах, а с апреля - и в остальных. 14 декабря 1947 г. было принято постановление Совмина СССР и ЦК ВКП(б) "О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары" с ликвидацией карточной системы снабжения. (3) Состоялся в Москве 21 - 26 февраля 1947 года. (4) МАЛЬЦЕВ Т. С. (1895 г. - 1994) - новатор сельского хозяйства, полевод в Шадринском районе Курганской обл., член ВКП(б) с 1939 г., почетный академик ВАСХНИЛ, дважды Герой Социалистического Труда (1955 и 1975 гг. ), инициатор безотвальной обработки почвы в современных условиях. (5) ПАТОЛИЧЕВ Н. С. (1908 - 1989) - член ВКП(б) с 1928 г., в 1939 1946 гг. первый секретарь Ярославского, Челябинского обкомов, горкомов партии, с 1946 г. секретарь ЦК ВКП(б), ЦК КП(б)У, потом первый секретарь Ростовского обкома и горкома партии, ЦК КП Белоруссии, министр внешней торговли СССР в 1958 - 1985 гг., член ЦК партии в 1941 - 1986 гг., член Оргбюро ЦК партии в 1946 - 1947 гг., кандидат в члены Президиума ЦК КПСС в 1952 - 1953 гг. (6) ТРОСКУНОВ Л. И. в годы Великой Отечественной войны редактировал фронтовые газеты "За честь Родины" (Воронежского фронта), "Красная Армия" (Донского, Сталинградского, Юго-Западного и Южного фронтов).

СНОВА В МОСКВЕ

Мотивировка отзыва меня с Украины в Москву в 1949 г. - на мой взгляд, результат какого-то умственного расстройства у Сталина. То есть не самый факт моего отзыва, а причины, побудившие Сталина срочно перевести меня. Я тогда находился во Львове. Украинские националисты убили писателя-интернационалиста Галана(1), и я проводил собрание среди студентов Лесотехнического института. Студент, который убил Галана, учился в этом институте, поэтому я и решил поговорить с его однокашниками. Вдруг меня вызвал к телефону Маленков: говорит мне, что Сталин передает, чтобы я срочно прибыл в Москву. "Как срочно?". "Как только можешь. Прилетай завтра". И назавтра я прибыл в Москву. Сталин встретил меня очень хорошо: "Ну, - говорит, - что же вы будете долго сидеть на Украине? Вы там превратились уже в украинского агронома. Пора вам вернуться в Москву". И начал рассказывать: мы тут считаем, что вам надо опять занять пост первого секретаря Московского городского и областного партийных комитетов. У нас плохо обстоят дела в Москве и очень плохо - в Ленинграде, где мы провели аресты заговорщиков. Оказались заговорщики и в Москве. "Мы хотим, чтобы Москва была опорой ЦК партии, поэтому вам полезнее работать здесь. Вы станете секретарем сразу МК и ЦК партии". Я, конечно, поблагодарил за доверие. Сказал, что с удовольствием приеду в Москву, потому что был доволен своей прежней работой в столице, 11 лет назад. Я считал, что такой срок работы на Украине вполне приличный и мне будет полезно переместиться. Когда я вернулся от Сталина, Василевская и Корнейчук, находившиеся в Москве, зашли ко мне. Я рассказал им о состоявшемся разговоре. Ванда Львовна расплакалась, буквально разревелась. Я никогда еще не видел ее в таком состоянии. Она: "Как же вы уедете с Украины? Как же так?". Полька оплакивала тот факт, что русский уезжает с Украины! Несколько курьезно. Видимо, это объяснялось тем, что у меня сложились очень хорошие, дружеские отношения с ней. Я ее очень уважал. Это была замечательная женщина и замечательная коммунистка. И она платила мне таким же уважением. Я не скрываю этот штрих, может быть немного тщеславный, но, безусловно, приятный для меня. Данное событие всплыло у меня в памяти, и я решил о нем рассказать. Относительно сталинской мотивировки его решения: в подтверждение неблагополучия дел в Москве он вручил мне некий документ: "Вот, ознакомьтесь, а потом поговорим". Я не стал читать тут же - это был большой документ - и положил его в карман. Назавтра прочел. Это оказалось анонимное заявление, хотя и с подписями, но анонимное по своему характеру. Сейчас не помню, чьи там стояли подписи. В тексте говорилось, что в Москве существует группа заговорщиков против ЦК и Советского правительства, а группу эту возглавляет секретарь Московского комитета и ЦК партии Попов(2). Далее указывалось, кто входит в группу: секретари райкомов партии, часть председателей райисполкомов, директора заводов, инженеры. Я сразу почувствовал, что готовил бумагу с умыслом либо сумасшедший, либо мерзавец. Положил я записку к себе в сейф и решил не говорить Сталину о ней какое-то время, считая, что чем больше пройдет времени без такого разговора, тем будет лучше. Когда я уезжал на Украину, чтобы оформить переход в Москву, Сталин сказал мне: "Вы к моему 70-летию вернетесь в Москву?" (то есть в декабре). "Безусловно. Приеду, сейчас же соберу Пленум ЦК КП(б)У, изберем новое руководство, и я вернусь". Ранее я уже согласовал с ним, что буду рекомендовать Первым секретарем ЦК Мельникова(3). Сталин согласился, хотя и не знал его: доверился мне. Приехал я в Москву перед самым празднованием юбилея, 21 декабря. Отпраздновали мы 70-летие вождя, я был избран секретарем Московского областного и городского партийных комитетов и приступил к делу. А вскоре Сталин спросил меня, сам вспомнив: "Я давал вам заявление. Вы с ним ознакомились?". И смотрит внимательно на меня. "Ознакомился". "Ну, и как?". А у него была такая привычка: посмотрит на тебя, потом носом дернет вверх: "Ну, и как?". Отвечаю: "Это мерзавцы какие-то написали или сумасшедшие". "Как так?". Он очень не любил, когда относились с недоверием к такого рода документам. "Товарищ Сталин, я абсолютно убежден, что данный документ не имеет ничего общего с действительностью. Я лично знаю многих людей, которые названы заговорщиками. Это честнейшие люди. Кроме того, я абсолютно уверен, что Попов тоже не заговорщик. Он неумно вел себя. Бесспорно, оказался не на должной высоте. Но он не заговорщик, а честный человек, в этом я не сомневался и не сомневаюсь. А если бы он даже стал заговорщиком, то те люди, которые, как написано, входят в его заговорщическую группу, сам не знаю, что сотворили бы с ним". Видимо, мой уверенный тон повлиял на Сталина: "Вы считаете, что документ не заслуживает внимания?". "Безусловно, товарищ Сталин, не заслуживает. По-моему, тут провокация или безумие". Сталин выругался, и на том все кончилось. Можете себе представить: если бы подстраиваться под настроение Сталина, захотеть отличиться и завоевать его дополнительное доверие, то это очень легко было бы сделать. Нужно было только сказать: "Да, товарищ Сталин, это серьезный документ, надо разобраться и принять меры". Достаточно было бы такого заявления с моей стороны, и сейчас же он приказал бы арестовать Попова и "его группу". Они, конечно, на допросах "сознались" бы, вот вам заговорщическая группа в Москве, а я стал бы человеком, которому, возможно, приписали бы, что, дескать, он пришел, глянул, сразу раскрыл и разгромил заговорщиков. Ведь это же низость! А фактически именно так получилось у других людей в Ленинграде. Стал я работать в Москве. Но все же знал, что раз Сталин нацелился на Попова как заговорщика, то уже не успокоится, пока не доконает его. Посоветовались мы с Маленковым, и я предложил: "Давай переведем Попова за пределы Москвы, подберем ему хорошую должность". Так и сделали, послали его, с временным интервалом, директором крупного завода в Куйбышев. Сталин иногда вспоминал: "А где Попов?". Когда-то он был любимцем у Сталина. Отвечаю: "В Куйбышеве". И Сталин успокаивался. Видимо, все-таки думал: "А не ошибся ли Хрущев, не остался ли этот заговорщик поблизости и не продолжает ли он свою деятельность в столице?". Он бы никогда не примирился с этим, но когда узнавал, что Попов в отдалении, то успокаивался. Мне потом передавали о негодовании Попова против меня. Умер он, что его осуждать? Он же не понимал, что ему меня не только не ругать надо, а наоборот. Если бы не я, он бы погиб, потому что Сталин уже подготовился к этому. Ведь и меня-то он вызвал потому, что получил документ против Попова и поверил этому документу. Я спас Попова, но вот бывает так, что человек не поймет и проявляет недовольство теми, кто подставил свою спину в его защиту. А ведь я тогда рисковал. Если бы Сталин мне не поверил, то мог бы подумать, что и я вхожу в заговор вместе с Поповым. Такие наступали опять времена. После войны мы постепенно как бы возвращались к мясорубке 1937 г., к методам тогдашней "работы".