Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни) Страница 3

— Вообще-то для меня они все на одно лицо, хотя звучит это не совсем политкорректно, Но я смотрю в их документы и вижу, кто из них кто.

— Короче, мысли, что они могут обмануть, у тебя не возникает?

— А зачем им обманывать, тем более что это противозаконно, — явно раздражаясь и теряя терпение, сказал Бруннер.

— Действительно, зачем, — вздохнул я. И почему-то вспомнил Оганесяна и то, как он возвращался из Амстердама в Мюнхен. А ещё я вспомнил трагичный и одновременно курьёзный случай, приведённый в книге «Дорогой длинною.» много путешествовавшего и много повидавшего поэта, певца, кумира русской эстрады первой половины ХХ века Александра Вертинского: «Во время немецкой революции 1918 года войска, выстроенные в каре посреди аллеи, дали первый залп по толпе бунтовщиков. Те дрогнули и побежали. Перед ними расстилались большие пространства газона, за которым находился лес, где легко было укрыться от огня. Но немцы побежали в другую сторону по дорожкам, потому что на газонах стояли надписи Verboten! — „Запрещено!“».

Но всё, как известно, течёт, всё изменяется, причём не в лучшую сторону. В том числе и немецкий характер со всеми его плюсами и минусами. Западные немцы склонны винить в этом восточных и социализм, якобы безвозвратно испорченный теми. Ну а те, естественно, западных, а заодно миллионы эмигрантов, которых они напустили. К счастью, споры эти и дискуссии ведутся тоже по-немецки: уважительно, корректно, в рамках закона. И это успокаивает — значит, Германия, немецкая душа и характер ещё живут.

2010 г.

Чем Россия не Германия?

Вопрос, который непременно задаёт гость, в первый, а то и в очередной раз приехавший из России в Германию, это:

— А как они к нам относятся?

— Кто «они»? — притворяюсь, будто не понимаю.

— Ну, немцы, — понижая почему-то голос и стрельнув взглядом по сторонам, говорит гость.

— Ничуть не хуже, чем вы к ним. Особенно старшее поколение — Да брось ты, я ж серьёзно.

— И я серьёзно.

Но гость не верит. Он воспитан на малодокументальных, зато очень художественных фильмах и книгах о войне и поэтому всех немцев воспринимает исключительно в чёрнобелых, точнее — чёрных тонах. Переубеждать его — время тратить. Но я пытаюсь и начинаю издалека:

— Поверь, среднестатистический немец не обязательно носит «кайзеровские» усы и начинает маршировать, услышав звуки духового оркестра. Да, он любит порядок, чистоту, старается не нарушать законы. А ещё очень любит путешествовать, лоялен к иностранцам, практически не бывает пьяным, не дебоширит, хотя и знает толк в выпивке.

— Ну а к России, к русским — как он относится? — перебивает гость.

Короткий ответ, как знаю, его не устроит, а вот подробный. Какое-то время я размышляю, подбирая слова поубедительнее, а гость, неверно истолковав это моё молчание, наседает:

— Объясни тогда, чем отличается Германия от России? Ты ж давно здесь живёшь.

— А можно я на оба вопроса разом отвечу?

— Валяй, — великодушно соглашается гость.

— Только чуть позже и письменно.

— Мне реферат не нужен, — хохочет он. — Ты давай по-простому, без антимоний. Или не можешь?

— Могу, но начну, пожалуй, с цитаты, на которую наткнулся вчера у Сергея Есина. Секунду, я книжку возьму.

Этот разговор, который передаю с предельной точностью, действительно состоялся с моим давним другом — более того, одноклассником — Виктором Самойловым, живущим ныне в Туле и работающим в Москве. Ну а свой ответ, перед тем как публиковать, я, признаюсь, немного «причесал» и расширил, не изменяя сути и сохранив тональность.

Итак, на стыке границ Франции, Швейцарии и Германии расположен очень уютный городок Баденвейлер. Похожих на него в Баден-Вюртемберге и Баварии — масса, но Баденвейлер отличается от всех тем, что именно здесь 15 июня 1904 года отошёл в иной мир Антон Павлович Чехов.

За несколько мгновений перед этим, как свидетельствуют присутствовавшие, Антон Павлович по-немецки обратился к доктору: «Ich sterbe.» («Я умираю.») и неожиданно попросил шампанского. Взяв бокал, улыбнулся и, сказав: «Давно я не пил шампанского», выпил до дна, лёг на левый бок и вскоре навсегда затих.

А вот цитата из «Дневника ректора. Далёкое как близкое» (М.: ОЛМА-Пресс, 2006 г.) Сергея Есина: «15 июля 1908 г. Чехову открыли скромный памятник в Баденвейлере — к слову заметить, первый памятник Антону Павловичу в мире. На церемонии его открытия были и Станиславский, и Книп-пер, и целая толпа русского народа. Судя по книге отзывов в музее, его — русского народа — и сейчас здесь немало. Что же касается памятников.

Если во время войны в горнило своей экономики немцы вбрасывали даже наши, привозимые издалека памятники, то неужели же они пожалели памятник „декаденту“? Деликатно говорится, что сейчас установлен новый бюст Чехова (произошло это в 1992 г. — А. Ф.), поскольку прежний был разрушен во время Первой мировой войны. По её окончании один из тогдашних бургомистров в 1964-м, в разгар холодной войны, направил в Министерство иностранных дел ФРГ письмо: можем ли мы обратиться к СССР с просьбой установить памятник Чехову? „Нет“, — категорично ответило министерство. И тогда в Баденвейлере сделали это по собственной инициативе. Поставили памятную плиту, но в незаметном месте, под секвойями. Новый бюст был подарком поклонников писателя. Чехов смотрит вдаль, через долину Рейна. Бюст прекрасный, это кающийся Чехов времён сахалинской поездки, и изваял его, если не ошибаюсь, скульптор „оттуда“».

К цитате от себя добавлю, что на открытии памятника в 1908 году присутствовали также писатель Б. Бобрышев и литературный критик А. Веселовский. А в июле 1998 года в Баденвейлере, в помещении самого большого здания города — Курхауса — был торжественно открыт литературный музей «Чеховский салон» — к слову, первый музей Антону Павловичу за рубежом. Что же касается бюста, то он был выполнен сахалинским скульптором Владимиром Чеботарёвым.

Менее четырёх недель Чехов умирал в Баденвейлере (именно умирал, а не жил, как возвещает табличка на отеле «Зоммер»). Вероятно, поэтому здесь им не написано ни единой строки литературы. И, тем не менее, факт его краткого пребывания увековечен не только установкой первого памятника писателю, и вообще русскому человеку на Западе. Создано международное общество Чехова, есть площадь его имени со скульптурой «Чайки», посажен привезённый из Таганрога символический чеховский «Вишнёвый сад». В магазинчиках можно приобрести конфеты, белое и красное вино «Чехов», в лавках — сувенирные майки, флажки, значки с его изображением. Антон Павлович здесь на каждом шагу, и я удивляюсь, как этот город до сих пор не переименовали в Чеховвейлер.

Неподалёку находится ещё одно примечательное место — городок Баден-Баден. В XIX веке местным водам, климату и игорным домам суждено было сыграть особую роль в русской литературе: Николай Гоголь, Василий Жуковский, Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Антон Чехов, Иван Тургенев (это только те, кого вспомнил с ходу) приезжали сюда в момент создания своих лучших произведений. Об этом свидетельствуют мемориальные доски на зданиях и масса историй, которые охотно рассказывают улыбчивые, розовощёкие аборигены. Причём некоторые из этих историй, сдобренные коварством, любовью, жертвенностью, подлостью, страстью, таковы, что заслушаешься! Но в данном случае, о чём немного сожалею, к теме нашего разговора они отношения не имеют. Другое дело — писатель Иван Тургенев, очень, как свидетельствуют современники, любивший Германию, и в особенности Баден-Баден, в котором предполагал провести остаток дней своих. Постоянно он жил здесь с 1863-го по 1870 год, и коротко наезжал вплоть до 1881 года.

5 октября 2000 г. рядом с его бывшей виллой, воздвигнутой по желанию Ивана Сергеевича в стиле Людовика XIII, был установлен памятник автору романа «Дым» и повести «Призраки», созданный народным художником России, скульптором Юрием Ореховым.

А вскоре неподалёку «наконец-то, — как писали германские газеты, — открыли памятник великому автору великого „Игрока“». «Проигравшийся в пух и прах на немецком курорте (это уже цитата из „Новых Известий“), Фёдор Михайлович в 2004 году возвратился в то же место, где он прогуливался без гроша в кармане и с полной литературных замыслов головой».

Босой Достоевский стоит на шаре, возвышаясь над миром, сплющенным под тяжестью гиганта. Он не ступает по земле, а выглядит так, будто вечно обречён искать опору и отвоёвывать жизненное пространство. Одет Фёдор Михайлович в узкий, непомерно малый ему сюртук, а его пальцы, сведённые судорогой, не могут разжаться.

Таким его увидел и отлил в бронзе московский скульптор Леонид Баранов.

Кроме этого памятника, о пребывании Фёдора Михайловича в Баден-Бадене напоминает бюст писателя, установленный у стены дома на Гернсбахерштрассе. Поселившись здесь в 1867 году вместе со своей молодой супругой Анной Сниткиной, Фёдор Михайлович просадил не только все припасённые на обратную дорогу в Россию деньги, но и свой костюм, обручальные кольца и даже «предпоследнее» платье жены.