Серей Палий - Фантастика 2008 Страница 3

У меня в голове шумело. Мысли слились в бессвязный поток. В ушах отрывистым тиканьем маятника звучал собственный голос, кажущийся одновременно чужим.

— В карантине не все ладно со временем, — сказал Клеменс. — Там вообще происходят очень странные вещи. Стела видит нас. Видит то, что внутри нашей души, чувствует самые отдаленные ее закоулки, ловит скрытые желания. Вы ведь знаете, что у звезд-гигантов, как правило, не бывает планетных систем? Очень редко можно встретить жизнь на таких планетах. А уж вероятность возникновения жизни разумной — просто мизерна даже в масштабах галактики. Только представьте себе, каким может быть такой разум? Отвергнутый, погибающий, нечеловеческий…

— Что значат слова, которые… мы слышали? — не обратив внимания на философствования старосты, спросил Паводников.

— Это латынь. Что значат?.. Bellum internecinum — истребительная война. — Клеменс помолчал. — Стела — это одинокий, гаснущий, но чрезвычайно могучий разум, крайне обиженный на все сущее. Закомплексованный тиран, если хотите. Поэтому мы не улетаем отсюда… Такую страшную заразу нельзя выносить за пределы карантина.

— Псих какой-то, — вынес вердикт ротный, дослушав запись разговора с Клеменсом до конца. — Отрабатываем основную схему. По карте я не совсем понял: на транспортерах туда попасть можно?

— Исключено, — ответил Паводников. — Мы глянули с возвышенности в бинокль… Скалистая местность. Сплошные завалы.

— Значит, утром — марш-бросок. — Ротный напыжил широкий лоб. — От деревеньки до первичной базы километров пятьдесят. За двое суток доберемся и займем объект. Непонятно, на кой хрен вообще нас посылали… Могли бы сразу «ботаников» забросить.

— Этот старик говорил, что там небезопасно, — вставил слово Лопатиков. — Показывал здоровенный шрам на животе. Похоже на следы от осколочного ранения…

— Слушай, солдат. Ты вроде здравомыслящий человек, — устало изрек ротный. — Ну кто там может быть? Привидения с пулеметами, что ль?

— А сигнал? — сказал я. — Голос и правда был очень похож на мой.

— Я тебе в «Саундмейке» за десять минут такую лабуду склепаю, — раздраженно отмахнулся ротный. — Как дети, ей-богу! Придурок, слетевший с катушек, нагнал страху, а они и обделались… Все, отбой. Завтра вставать рано.

Мы вышли из штабной палатки и молча пошли к боту. Почти все уже заснули. Только инженеры до сих пор настраивали какую-то скан-аппаратуру под своим тентом, да часовые мерцали огоньками сигарет, прохаживаясь по периметру базы.

Уже входя в шлюз корабля, я замер. Мне показалось, что вдалеке кто-то закричал — протяжно и жалобно.

Поднимающийся следом Давид налетел на меня.

— Ты чего? — спросил он.

— Слышал?

— Не понял…

— Забудь.

Сплюнув на землю, я зашел в кессон и со злостью бросил винтовку на пол. Выругался вслух.

— Виталь, ты в норме?

— Палец отбил, — соврал я, активируя air-lock на внутренней перегородке.

Отчего же так жутко?

От чужого крика, который скорее всего вообще померещился? Или от собственного голоса, услышанного час назад из радиоприемника?

А может, оттого, что ротный сегодня ни разу не взглянул никому из нас в глаза?..

За короткую гуштовскую ночь мы толком не выспались. Утром на улице оказалось довольно свежо и завтракать пришлось на борту шаттла.

После горячего бульона и сытной каши хотелось поваляться, нагоняя жирок, а не совершать марш-бросок в глубь аномальном зоны. К тому же у меня не шел из головы этот дурацкий голос.

— Слушай, Виталик, — спросил Давид, — а ты не уточнил, на какой частоте староста поймал эту странную передачу?

Я отставил кружку с чаем в сторону и взглянул на Лопатикова.

— Черт возьми, мне и в голову не пришло… Попросить, что ли, связистов посканировать эфир? Может, найдут чего…

— Как хочешь.

— Хватит жрать! — Паводников был помят, небрит и зол. Ему удалось поспать не больше трех часов. — На построение по форме номер три через две минуты у штабной палатки!

— Что это с ним? — удивился Лешка, забрасывая свою «эркашку» за спину.

— Климакс, — шепотом произнес Ренат. Мы заржали.

— Камалев! — рявкнул сержант, резко оборачиваясь.

— Я! — Ренат вытянулся.

— Когда вернемся с операции — сутки «губы»! Вопросы есть?

— Никак нет!

— Кру-у-угом! — Паводников потер веснушчатую физу ладонями. — Я те дам… климакс. Скоморох херов!

Возле штабной собрались два взвода — наш и еще один штурмовой. Плюс полторы дюжины инженеров, интендантов сопровождения, медиков и санитаров.

— Местность незнакомая, ориентироваться придется только по картам, составленным из орбитальных снимков, — объявил ротный. — Поселение обойдем с южного края и двинемся строго на запад. Развалины первичной базы находятся в полусотне километров — поэтому вечером придется разбить лагерь и переночевать в горах. Первый, второй взводы, получите сухпай у начпрода. Третий штурмовой остается здесь и дожидается ученых, чтобы эскортировать их.

— Разрешите обратиться? — Лопатиков сделал шаг вперед.

— Ну?

— Как действуем при обнаружении вероятного противника? Без предупреждения?

— Да какого к демонам противника? — Ротный прошелся взад-вперед, глядя в землю. — Если уж кого-то и встретим — огонь открывать только в случае крайней необходимости или по моему приказу… Наслушались баек, салабоны. Отставить мистику! Занимаем объект, дожидаемся «ботаников» и летим домой трахать баб. Задача ясна?

— Так точно! — дружно гаркнули пятьдесят глоток.

— Все, поскакали. Резвее, мать вашу, резвее!

Первый привал мы устроили возле деревушки. Из местных на нас вышли поглазеть только пара стариков и вчерашняя девчонка с четками. Некоторые бойцы принялись строить ей рожи, гогоча в полный голос.

— Дураки, — в конце концов крикнула девчонка, чем вызвала новый приступ смеха.

— А ты — малявка! — обидно высунув язык, ответил кто-то из второго взвода.

Девчонка покрутила пальцем у виска и убежала прочь.

Наша небольшая армия двинулась дальше.

Вышагивая в ногу, солдаты тихонько переговаривались между собой. Многие вообще не понимали, зачем понадобилось отправлять полсотни головорезов к какой-то заброшенной базе, словно их там поджидал по меньшей мере отряд спецназа.

Через километр мы вышли на небольшое скалистое плато. Практически в самой его середине был вбит столбик с табличкой. «Карантин» — коротко и ясно предупреждала надпись, сделанная белой краской.

— Там что, вирус какой-то? — спросил у меня Лешка.

— Хочется верить, что нет.

— Все равно жутковато. — Парень передернул плечами. — Когда враг виден и реален, не очень страшно. А вот так… когда табличка, и непонятно, что там дальше… Мерзостное чувство.

Я вгляделся в узкий проход между двумя утесами, изгибающийся и уходящий вправо. Тишина давила. Шарканье солдатских берцев по сухой земле только подчеркивало ее. А впереди, за поворотом, словно притаился кто-то коварный, ждущий своих новых жертв.

— Мересце, ты чего ворон считаешь? — злобно окрикнул меня Паводников. — Смотри… споткнешься, хавало разобьешь.

Я тряхнул головой, отгоняя вязкие мысли. И правда, напридумывал себе ерунды всякой. Ну случайно оказался у старосты запись голоса, похожего на мой — что ж теперь описаться и под крылышко к маме забиться? Я все-таки солдат, а не курица!

Неожиданно зачесалось правое плечо. Да так, что пришлось сбросить с него винтовку и остервенело поскрести ногтями под камуфляжем.

— Ты чего шаг сбиваешь? — недовольно проворчал Давид и тут же, извернувшись, заскреб у себя под лопаткой.

— На себя посмотри, — усмехнулся я. — Может, здесь эпидемия чесотки — потому и карантин.

— Разговорчики в строю! — крикнул сержант. — Тоже на «губу» хотите, как Камалев? Или по морде схлопотать?

Дальше мы шли молча.

Там и тут вперемешку торчали нагромождения скал и заросли все тех же «кипарисовых» деревьев. Кое-где попадались довольно большие открытые участки, инфернально освещенные красным диском солнца.

До самого вечера мы топали вперед, лишь дважды останавливаясь на привал. Когда стало смеркаться, побросали вещмешки и стали готовиться к ночевке. Хозовики раскочегарили несколько примусов и принялись готовить ужин.

Тревожные ощущения и предчувствия уступили место усталости и приятной боли в мышцах. Ничего не происходило. Никто на нас не нападал, не пытался убить. Вокруг просто-напросто не было ни души — лишь мертвые горы и противная голубенькая травка под ногами. Из неудобств можно было назвать только одно: приступы чесотки, которые проявились к вечеру практически у всех.

— Говнюк этот ваш староста Клеменс… или как его там… — раздраженно прогундосил Лешка, чуть ли не до крови раздирая кожу на лбу. — Наболтал всякой дряни про разумную жизнь, а про обыкновенную чесотку не заикнулся. Изверг.