Федор Чешко - Информационная война: история против историков Страница 3

Но вернемся к «военной войне».

Ее переход на новый качественный уровень был вызван первой технической революцией. Прежде всего, это связано с развитием транспортных средств. На смену веками не знавшим альтернативы парусу да лошади появились и за сравнительно очень короткий период вошли в широкое применение пароходы, железные дороги, а там и авиация, автомобили… Стратегия и тактика были вынуждены приноравливаться к новым скоростям.

Как известно, новые технические решения получают право на жизнь, лишь когда общество дозревает до объективной в них потребности. Создание, например, паровой машины было вполне по силам наиболее продвинутым подданным Римской империи. Возможно, единичные попытки таких разработок и у римлян, и гораздо раньше действительно имели место (фантасты мы или нет?!). Но о серьезном применении чего-то подобного тогда и речи быть не могло: слова «опередил свое время» – не пустые слова. Качественный прорыв в одной отдельно взятой отрасли технологии невозможен. Раз уж мы рассуждаем о военных делах, позволим себе и тут использовать соответствующую терминологию: технические науки и технология работают не по-снайперски, а по площадям.

Реплика с места: Уже совершенно точно доказано, что Герон Александрийский построил действующую паровую машину.

Докладчик: Так что же? Я и говорил о единичных случаях. Кроме того, я имел в виду именно МАШИНУ, то есть агрегат, способный осуществлять упорядоченное физическое воздействие на материальные объекты (говоря по-простому – физическую работу) и имеющий отличный от нуля коэффициент полезного действия. Примитивная вертушка, вращающаяся за счет реактивного эффекта паровой струи и предназначенная для изумления посетителей храма, под это определение не подпадает. Паровая машина – термин, обозначающий целое семейство гораздо более сложных агрегатов, сочетающих преобразование давления водяного пара в механическое возвратно-поступательное движение, а (например, в транспортных двигателях) этого последнего – во вращательное (причем движутся специальные рабочие элементы – поршень, шатун, вал – а не весь агрегат целиком). Насколько я знаю, творение Герона – скорее прообраз турбины. И оно великолепно подтверждает тезис о необходимости «дозревания» общества до любого открытия. Во времена Герона его изобретение попросту негде было применить. Вращать таким образом даже колодезный ворот или всего-навсего раскрывать дверь – дело энергетически невыгодное (т. е. энергозатраты намного превзойдут положительный эффект) и небезопасное (представьте себе такой привод в работе и образующуюся при этом зону поражения реактивной струей перегретого пара). А вот когда в турбинах появилась техническая необходимость, их не замедлили изобрести вновь.

Итак, революция в военном деле. Где-то тридцатые-сороковые годы девятнадцатого – начало двадцатого веков…

Реплика с места: Постойте-постойте! Что-то у вас с хронологией не того! Сами же говорили – обусловлено появлением новых средств сообщения! А пароход Фултона – это 1807 год, паровоз Тревитика – 1803 год… А паровая машина Ватта – вообще конец восемнадцатого…

Докладчик: Напоминаю, что речь идет о военном деле. Это в науке революции творятся гениальными первооткрывателями и первоизобретателями. А в технологии, в промышленности перевороты совершают сотни и тысячи инженеров, потребителей и – представьте! – дельцов, которые с риском для кошелька, а часто и жизни, прошибают открытию путь к массовому применению. И глобальные (подчеркиваю – глобальные) новации типа парохода-паровоза врываются в военную практику только тогда, когда они, новации, настолько вросли в жизнь, что с ними уже никак нельзя не считаться. Когда от них уже просто немыслимо отмахнуться, как отмахнулся от парохода и подводной лодки Наполеон Бонапарт. Яркий пример – гражданская война в Америке, в начале которой войска выступали к месту сражения пешим порядком, а сочувствующая публика успевала проводить своих героев, а потом обогнать их на поезде и удобно расположиться на холмике для поглазеть и поболеть.

Новые средства сообщения позволили резко увеличить мобильность армий, а логика мобильной войны в свою очередь требовала не менее резкого наращивания дальнобойности и скорострельности всех видов оружия, а это в свою очередь… ну, и так далее. Потенциал общественного и технологического развития оказался способен обеспечить комплексное решение всего разнообразия встающих проблем – и грянула первая техническая. Не хочу сказать, что ее целью было исключительно совершенствование боевой техники. Однако именно этот период впервые со всей неприглядностью показал: к какой бы области знаний не относилась новация, но если она имеет хоть побочное, хоть косвенное военное значение, то непременно будет в этой ипостаси использована.

Ну, а коль скоро претерпела коренное изменение война вообще, способы ведения войны информационной тоже не могли оставаться прежними.

Собственно, переход информационных войн в новое качество обусловило прежде всего количественное развитие средств массовой информации. Длительное время (скажем, со времен Гуттенберга, хоть это и утрирование) набор таковых средств ограничивался непечатными и печатными периодическими и непереодическими изданиями. Развитие шло за счет количества наименований, объема тиражей и численности потенциальных читателей (то бишь грамотности масс). И по мере этого развития формировалось то, что можно назвать информационным полем или, если угодно, информационным массивом. Тормозящим фактором была скорость распространения информации (наращивания информационного поля), по сути равнявшаяся скорости доставки МАТЕРИАЛЬНЫХ информ-носителей – то есть эффективность все тех же средств сообщения. Более или менее действенные попытки превзойти этот скоростной рубеж (звуковая сигнализация дальнего действия, почтовые голуби, примитивные предшественники гелиографа и т. д.) годились главным образом для передачи кратких сообщений, ибо уступали традиционным способам по своей информационной емкости. Широкое же распространение информации, доставленной такими «скоростными» методами, зачастую вообще не предусматривалось.

Реплика с места: Вы совершенно зря недооцениваете гелиограф. Это очень даже информационноемкое средство связи.

Докладчик: Господа, но ведь гелиограф, тамтамы или…

Реплика с места: Да-да, и тамтамы тоже позволяли передавать обширную информацию, это целый язык был, как язык свиста!

Докладчик: Ладно, давайте разбираться подробнее. Начнем с тамтамов, свиста и прочих сходных способов связи – для удобства дадим им сводное наименование «звуковая эстафета». Во-первых, этот способ связи, возможно, еще древнее, чем нам кажется. Во всяком случае, он не есть монопольное изобретение хомов сапиенсов. Если верить, например, автору книги «Не кричи: волки!» (а не верить канадскому натуралисту Фарли Моуэту оснований нет), эти самые волки способны передавать воем различной продолжительности, модуляции и т. д. по эстафете весьма емкие сообщения. У человеков, помимо африканских тамтамов… Кстати, чуть отвлекусь: такое применение этого термина не вполне корректно. Слово «тамтам» пришло не из Африки, а из Индии, где оно означает собственно музыкальный самозвучащий (т. е. продолжающий звучать на протяжении изрядного времени после удара) инструмент типа гонга. Так вот, кроме африканских, известны еще сигнальные («военные») барабаны южноамериканских индейцев; сходный способ передачи новостей существует и у австралийских аборигенов (своеобразный «духовой инструмент» – этакое деревянное корытце, которое, будучи раскручено на длинном ремне, может издавать звуки весьма сложные и «дальнобойные»)… А теперь вопрос: почему подобная связь не получила серьезного распространения в Европе? Европейцы до этого не додумались? Ну, пусть сами и не додумались (действительно, это ж вам не безделки вроде паровой машины)… Но с южноамериканскими, а тем более – с африканскими разработками Европа познакомилась очень давно (про волчий вой и говорить нечего). Так почему?

Кстати, и эскимосы, зная о наличии такой эстафеты у волков, себе оную, почему-то не заимели. Волки умнее? Отнюдь. Давайте вот каким вопросом зададимся: что было в Европе и у эскимосов такого, чего не имели тамтамовладельцы, индейцы диких дебрей Амазонки, австралийские аборигены и волки? Ответ напрашивается: гужевой транспорт. Лошади, собачьи упряжки… Может, звуковые эстафеты возникали там, где отсутствовала возможность транспортировки писем или хоть просто гонцов с применением достаточно скоростных ездовых животных? А там, где такая возможность была, эстафеты оказывались попросту нецелесообразны?