Владимир Кузнечевский - Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой Страница 3

Для меня же это была еще и единственная возможность получить доступ к критической литературе о Сталине на английском и сербско-хорватском языках, которая поступала из Югославии в московский спецхран. Пришлось, правда, для этого выучить сербско-хорватский язык. В широком доступе учебников этого языка не было, пришлось изучать его по английским учебникам, которые удалось найти в букинистических магазинах Москвы.

Моя курсовая работа плавно перетекла в дипломную, на защите которой мой оппонент Иван Андреевич Козиков, доцент философского факультета, неожиданно предложил засчитать мой диплом в качестве кандидатской диссертации, на что руководство философского факультета, конечно, пойти не решилось. Единственное, что руководитель отделения научного коммунизма профессор Ковалев рискнул сделать, – так это дать мне рекомендацию в аспирантуру. Но его тут же «поправили»: поскольку за годы учебы я не один раз выступал на партактивах с публичной критикой практической деятельности отдельных руководителей КПСС – мне выдали так называемый «свободный диплом».

В СССР каждого выпускника вуза, за исключением иностранцев, в обязательном порядке обеспечивали направлением на работу. «Свободный диплом» на практике означал получение так называемого «волчьего билета»: меня, обладателя «красного диплома», то есть диплома с отличием, просто лишили рабочего места.

Но «на улице» я находился недолго. Вице-президент АН СССР, директор Института философии АН СССР, академик Ф. В. Константинов, научный руководитель моего дипломного проекта, узнав, что я оказался без распределения, написал ректору МГУ академику Петровскому письмо с просьбой направить меня на работу в распоряжение Академии наук СССР. Так я стал стажером-исследователем Института философии АН СССР, а затем младшим научным сотрудником Института экономики мировой социалистической системы АН СССР и уже официально смог продолжать изучение югославского пути к социализму.

В 1972 году я впервые приехал в научную командировку в Югославию и обнаружил в библиотеках Белграда и Загреба не только мощный пласт югославской, но и англоязычной литературы о Сталине и переведенные на югославские языки работы всех репрессированных советских коммунистических деятелей, начиная с Л. Троцкого и Н. Бухарина, которых в Москве не было даже в спецхранах. А позже, работая в советском посольстве в Белграде, я получил возможность заказывать литературу о Сталине из Парижа, Лондона, Амстердама через своих друзей, профессоров Белградского и Загребского университетов.

Работа над задуманной книгой о Сталине продвигалась успешно, и к 1989 году я подготовил первый ее вариант. Но в это время генерал Д. Волкогонов, бывший начальник политуправления Советской армии, написавший до этого несколько книг об идеологическом воспитании советского офицера с позиций советского марксизма и никогда Сталина до этого момента не критиковавший, вдруг заявил с экрана ТВ, что он развенчал генсека, подготовив к изданию книгу «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина», где впервые широко использовал доселе не доступный никому архив Сталина. Это было действительно первое в СССР публичное исследование, где Сталин остро критиковался на основе обильного цитирования архивных документов. Не эпоха Сталина, не сталинизм как система, а именно лично генсек, которому противопоставлялся Ленин как носитель «правильного» социализма.

Бесспорной заслугой Волкогонова нужно считать тот факт, что он своей монографией взломал плотину научного молчания вокруг личности Сталина и ввел в оборот архивные документы по теме.

Правда, и цену за это генерал заплатил немалую: пришлось изменить все свои прежние взгляды и перейти в лагерь безудержных критиков не только Сталина, но и КПСС, советской власти, а потом и Ленина. В 1989 году в награду за это он был избран народным депутатом СССР, а потом – в Верховный совет РСФСР. Такой ценой ему удалось в 1989 году выпустить в свет четырехтомник с критикой Сталина и выйти на западного читателя. К генерал-полковнику Главного политического управления Советской армии пришли слава и деньги.

Однако на деле исследование Д. Волкогонова отличалось эклектичностью публикуемого материала, отсутствием свежих мыслей, выводов и заключений. Концептуально это был перепев западной сталинианы. И хотя автор был допущен в архивы политбюро ЦК КПСС, в его книге принципиальных открытий не случилось. За исключением цитат из архивных источников, все остальное ранее было опубликовано как в нашей периодической печати, так и в зарубежных монографиях.

Но после его публикаций книги о Сталине стали у нас плодиться как грибы после дождя. Правда, всему этому потоку недоставало объективности в анализе изучаемого феномена. На 99 % это была даже не критика Сталина, а, попросту говоря, брань в его адрес. Сталинизма как системы Волкогонов не касался.

У генерала тут же появилось много подражателей. При этом со временем обнаружилось, что на волне антисталинизма проявили себя не столько критики Сталина, сколько люди по каким-то причинам ненавидящие Россию как страну, Российское государство в его историческом развитии и более того – презирающие русских как народ, как нацию. Но при этом все они неизменно прикрывались критикой Сталина и сталинизма. Это меня сильно удивило. Получалось, что Сталин, борясь с такими людьми, боролся не только с противниками созданного им политического режима, но и с врагами России. Это обстоятельство еще более обострило мой интерес к исследуемой проблеме.

Постепенно я стал приходить к выводу, что Сталин был фигурой совсем не однозначной, и мазать его только одной краской было неверно. Стало ясно, что Н. Хрущев, обрушив в 1956 году на ХХ съезде КПСС уничтожающую критику в адрес Сталина, преследовал всего лишь одну цель – в глазах российской и мировой общественности оградить самого себя от обвинений в преступлениях в качестве многолетнего соратника Сталина.

После отстранения Хрущева от власти в октябре 1964 года на прилавках книжных магазинов стали появляться и книги, позитивно оценивающие Сталина и его деятельность. Но это была опять же одна краска: оправдывались абсолютно все деяния Сталина. Авторы не замечали миллионов жертв, которые «виноваты» были только в том, что не хотели принимать диктата над ними большевистского политического режима.

Но сам я после книги Волкогонова продолжать тему Сталина больше не хотел. Рукопись почти законченной работы была заброшена на антресоли, и я к ней не прикасался почти 16 лет. Хотя книги о Сталине на русском и иностранных языках читать не переставал, конспектировал все, привлекавшее мое внимание, и пополнял свой личный архив, поскольку во мне вызывало протест то обстоятельство, что к оценке Сталина опять начали подходить необъективно. Постепенно я понял, что нужно вернуться к заброшенной на антресоли рукописи. И все же, чтобы прийти к окончательному решению в этом плане, мне чего-то недоставало.

Потом я понял, чего именно. Во всем огромном массиве сталинианы, где публиковалась масса детальных сведений о взаимоотношениях генсека с его окружением, начиная с Ленина, недоставало информации о личности генерального секретаря ЦК РКП(б), его, так сказать, психологического портрета. А без понимания этого аспекта я не видел смысла свою работу продолжать.

Правда, в США и Англии уже была в 1973 году издана книга «Сталин. Путь к власти. 1879–1929. История и личность», автор которой претендовал на то, что он создал психологический портрет генсека. Написанная серьезным американским исследователем Робертом Такером, работавшим переводчиком в американском посольстве в Москве, она стала хрестоматийной в мировой сталиниане, но только для западного читателя. Меня она удовлетворить не смогла прежде всего тем, что ее автор, на мой взгляд, не смог глубоко проникнуть в психологическую обстановку российского (именно российского, а не советского) общества того времени. Проживая в Москве с 1946 по 1953 год, женившись на советской гражданке, Такер описывал советскую, а не русскую действительность, да даже и не советскую, а скорее уж – московскую.

Он слишком уж сконцентрировался на внешних психологических особенностях личности Сталина, практически оставив за пределами своего внимания историческую обстановку того времени, традиции русской культурной жизни, исторический характер русского народа. А отсюда – не смог понять глубинных причин сталинских действий. А ведь еще Гегель в своей «Философии истории» обращал внимание на то, что исторические герои всегда действовали не столько в силу своих личных качеств, сколько в силу того, что требовали от них исторические обстоятельства.

Такер жил в советском мегаполисе. Москва, конечно, столица России, но все же не Россия во всей ее глубине и широчайшем многообразии. Работник американского посольства мог наблюдать только жизнь столичного города, да и то как иностранец: ему был запрещен доступ во многие места и квартиры. Откуда же ему было узнать (понять) традиции русской культурной жизни в самом широком понимании этого слова, исторический характер русского народа? Только из газет, радио, литературы. Характер российского общества понять невозможно, не зная, чем, какими мыслями и чаяниями живут люди в Сибири, в Татарстане, на Алтае, на Дальнем Востоке, в Магадане. Такер к этой жизни прикоснуться не мог. Хотя некоторые американцы, не в пример Такеру, это понимали.