Еремей Парнов - Фантастика в век НТР Страница 3

Дитя двух революций

Современная научная фантастика — поистине дитя нашего космического и атомного века, века победы социализма на большей части земного шара. Она не похожа даже на довоенную фантастику, качественно не похожа. Конечно, какие-то приблизительные связи удается наметить. В частности, расцвет американской фантастики можно попытаться объяснить давними традициями. Но при ближайшем рассмотрении становится ясным, что Эдгар По оказал гораздо большее влияние на европейскую литературу, в частности на французскую, чем на американскую.

Пожалуй, лишь о влиянии Уэллса на формирование английской фантастики можно говорить достаточно серьезно. Уэллсовская традиция ясно прослеживается, допустим, в романах Джона Уиндэма. Но в то же время творчество Кингсли Эмиса никак не назовешь традиционным, а Артур Кларк сам создал целую школу. Это легко объяснить тем, что у английской фантастики слишком богатые традиции, которые даже Уэллс не сумел полностью освоить, несмотря на поразительную широту его тематики и творческих приемов.

Действительно, Уэллсу предшествовал «Франкенштейн» Мери Шелли и изощренные, до предела отточенные произведения Уайльда. Не только Уэллс, но и Конан-Дойль, и Стивенсон, и Рейдер Хоггарт оказали влияние на английскую фантастику.

Имея в виду генетическую связь фантастики с головокружительным научным прогрессом последних лет, часто говорят, что этот вид литературы присущ странам с высоким уровнем науки и индустрии. Даже там, где фантастики ранее не было, она возникла буквально из ничего и в считанные годы стала самостоятельным явлением национальной культуры. Так произошло в Италии и ФРГ, Швеции и Дании, Норвегии и Исландии, Швейцарии и Испании, Аргентине и Бразилии, Канаде и Австралии. В Японии научная фантастика сейчас расцветает бурным цветом.

Но более двух третей общего потока научно-фантастических книг пока еще приходится на долю Англии, Америки и СССР. Это, так сказать, количественная сторона дела. Качество же литературного произведения пока не научились измерять в абсолютных единицах. Однако общепризнанно, что общий уровень советской и англоамериканской научной фантастики более высок, чем в других странах. О современной научной фантастике СССР, США и Англии, Японии и Италии будет рассказано в отдельных главах. Но сначала интересно хотя бы коротко ознакомиться с особенностями фантастики остальных стран.

Начнем с Франции. В Париже, Лионе и Марселе работают такие известные писатели, как Мартель, Дрод, Игон, Баржаваль, Жан Полак, Сериаль и другие. Но, как это ни странно, все вместе они не составляют того, о чем можно было бы сказать "французская фантастика". Слишком уж сильно заметно влияние американской и английской литературы.

Жюль Верн, который дал жизнь, без преувеличения, тысячам эпигонских подражаний в разных странах, не оставил после себя французской школы научной фантастики.

Романы его последователя Жозефа Рони Старшего ("Борьба за огонь", "Хищник-гигант"), не более фантастичны, чем, допустим, «Плутония». Правда, потом он обращается к таким специфическим фантастическим темам, как гибель цивилизации от космических катаклизмов ("Гибель Земли") или переворот в традиционном мышлении, вызванный физическим феноменом ("Таинственная сила"). Но не эти большие его вещи, а ранний рассказ «Ксипехузы» интересен для истории фантастики. Ведь в нем впервые показана внеземная жизнь, качественно отличная от известных нам форм. Это был первый, хотя и довольно неуверенный подход к проблеме, которую попытался потом сформулировать в своем «Солярисе» Станислав Лем.

Космические приключения, проистекающие из острых схваток носителей доброго начала — людей и «ужасных» обитателей других миров, стали главным объектом Франсиса Карсака ("Робинзоны космоса", "Этот мир — наш" и др.). В его творчестве, конечно, ощущается влияние Жюля Верна, но Карсака скорее можно назвать эпигоном прославленного фантаста, чем его последователем.

Сборник французской фантастики "Пришельцы ниоткуда" можно рассматривать как иллюстрацию той истины, что в стране Жюля Верна специфически французской научной фантастики, в сущности, нет. Рассказы Андре Дотеля, Клода Шейнисса или Мишеля Эрвейна находятся где-то между космическим мистицизмом Р. Айхакера ("Погоня за метеором") и паточной экзотикой Бенуа, чуть приправленной традиционным реквизитом современной американской фантастики.

Особняком стоят во французской литературе точные, стилистически безупречные гротески Моруа и такие известные романы, как "Люди или животные?" Веркора, "Разумное животное" Р. Мерля и "Планета обезьян" Булля.

Пьер Булль очень оригинальный писатель, жизнь которого похожа на приключенческую повесть. Он написал роман "Мост через реку Квай", по которому был поставлен прекрасный фильм. Широкой известностью пользуются и другие его вещи: "Абсурдные сказки", "Ремесло господа бога", «Палач», "Испытание белых людей", «Фотограф». Его антиутопия "Планета обезьян" (по ней был сделан одноименный фильм) переведена недавно в Советском Союзе. Поэтому мы не будем говорить здесь об этом романе, а остановимся на другой, более характерной для Булля вещи, в которой прославленный французский юмор осветил своими солнечными бликами головокружительные фантастические перипетии.

Герой рассказа Пьера Булля "Бесконечная ночь", недалекий буржуа Венсан, вовлечен в невероятнейший круг событий. Действие развивается сначала неторопливо. Прежде всего появляется столь любимая фантастами "машина времени". Правда, путешественник во времени прибывает не из далекого прошлого, но дань традиции будет отдана, и появится другой путешественник, из будущего. Но незачем пересказывать фабулу этого блистательного, наполненного стремительными и все убыстряющимися событиями и головокружительными парадоксами рассказа. Более того, ее просто нельзя пересказать, так удивительна там игра писательского ума.

Другой образец чисто французской фантастики, памфлет Марселя Эме "Талоны на жизнь", представляет собой острую политическую сатиру. Атмосфера некоего тоталитарного общества, отмеривающего своим гражданам дни жизни, заставляет обратиться к недавнему прошлому, к позорным дням Виши. Дневник Жюля Флегмона — это дневник коллаборациониста. Такие всегда ко всему приспосабливались. Столкнувшись с подлостью, насилием, бесчеловечностью, «герой» может лишь "мысленно выкрикнуть слова протеста". Но даже на это его не хватает. "Стараюсь взять из жизни все" — вот начальная и конечная формула его философии. Марсель Эме двумя-тремя штрихами дает понять, что возникшая в мозгу у читателя аналогия с Виши отнюдь не случайна. Автор намеренно нацеливает на нее. Какой-то фашист произносит фразу, подобную заклинанию "во всем виноваты евреи", кто-то упоминает о "неоккупированной зоне" и т. д. Замысел писателя предельно ясен. Дух тех, кто предал Францию, все еще витает над страной. Он жив, этот зловонный пар, подымающийся над болотом мещанского, узкособственнического мира. Он вползает во все щели, плывет над всеми улицами. Но увидеть его можно лишь в прямых лучах света. Поэтому и написал свой памфлет французский писатель Марсель Эме.

Швейцарский драматург Фридрих Дюрренматт пользуется мировой известностью. Его пьесы часто идут на сценах светских театров, многие из них были опубликованы на страницах журнала "Иностранная литература". Поворот Дюрренматта к фантастике не случаен. Его можно было бы предсказать сразу после «Физиков» и "Визита дамы". Конечно, предсказывать задним числом легче всего, но факт остается фактом: "Операция Вега" — произведение явно фантастическое.

Это гротеск, изящная насмешливая сатира, но сквозь нее проглядывает тревога за судьбу современной цивилизации. Противопоставляя агрессивным землянам суровую общность венериан (Венера сделалась местом ссылки преступников — землян), Дюрренматт отнюдь не хочет оказаться над схваткой. Он не всеобщий обличитель, не объективист с холодным сердцем, разглядывающий в микроскоп проблемы разделенного мира. Симпатии и антипатии его вполне определенны. Недаром слова министра Вуда о демократии, идеалах, равенстве и всеобщем прогрессе ежесекундно прерываются раскатами грома. Точно сама природа не может удержаться от хохота, слыша набор трескучих фраз, без которого не обходится ни один политикан, будь то мэр провинциального городишка или дипломат самого высокого ранга.

Эта автоматическая словесная демагогия предшествует приказу обрушить на мирных и мужественных людей груз водородных бомб в кобальтовых оболочках Вуд афористичен, как Талейран, и в то же время узкозапрограммирован, как робот. Проволочный каркас из лжи и цинизма, расцвечиваемый в зависимости от надобности суррогатами человеческих чувств и эмоций. Остальные участники полета на Венеру еще более схематичны Каждого из них автор сделал олицетворением того или иного социального института. Все их действия заранее предопределены и неизбежны, как неизбежна и заранее предопределена атомная бомбардировка Венеры.