Генри Олди - Верю – не верю, или Достоверность, как ее нет... Страница 3

У книги есть три правды. Представим книгу как спектакль – нам так проще.

Есть правда театроведа. Театровед, рассматривая спектакль, великолепно ставит его в контекст сценической культуры и истории театра. Он расскажет, как это происходило раньше, с какой стороны освещалось, как двигало развитие жанра, как пружины конкретного спектакля соотносятся с театром Ежи Гратовского или «кабуки»… Правда театроведа – мощная, обоснованная правда теоретика.

Есть правда режиссера-постановщика. Он знает, как использовать тот или иной прием (мизансцена, музыка, освещение; решение сцены, постановка задачи актеру и пр.), чтобы тот сработал. Он расскажет, как спектакль ставится, при помощи каких методов и инструментов, как добиться от актера выполнения поставленной задачи. Это действенная, конкретная правда практика.

Есть правда зрителя. Это правда восприятия. Кстати, едва зритель от правды восприятия переходит к разбору пружин или истории жанра – он перестает быть зрителем и становится режиссером или театроведом. Плохим или хорошим, не важно. Важно другое – в роли режиссера или театроведа зритель становится уязвим. Если ты переквалифицировался – будь добр, отвечай за каждое свое слово по-взрослому, как профессионал.

Достоверность тоже бывает разная. Есть достоверность психологическая в недостоверных декорациях. Все мотивы поведения достоверны, а реалии окружающего мира – нет. Скажете, ерунда? Нет, это театр. Пример: Гамлет не убивает Клавдия на молитве. Вспомним Шекспира: Клавдий молится, а Гамлет думает, убить или не убить. Почему он не трогает короля-предателя? Для современного зрителя этот мотив зачастую недостоверен. Вот же враг, спиной к тебе – бей! Но Гамлет знает: убитый во время молитвы сразу попадает в рай. А отец Гамлета умер без исповеди и попал в ад. Значит, надо убить Клавдия только «в расцвете грехов». Достоверный мотив в окружении мешковины, картона и досок.

Весь Шекспир – вызов достоверности. Какая Верона, какая Дания? Его древние греки – вообще посмешище, правда? Просто Шекспир выше этого. Висит на сцене табличка «Дворец» – и спектакль обходится без декораций. Они не нужны. Увы, современный зритель (читатель, критик) разучился реагировать на табличку «Дворец». Моего воображения не хватает – будьте добры, уважаемый джинн, постройте мне весь дворец до мельчайших подробностей!

Бывает достоверность декоративная при недостоверности мотиваций и поведения персонажей. Это большинство книг про «попаданцев» или книг, посвященных альтернативной истории. Все реалии на месте, вплоть до последней заклепки. Мотивы поступков, поведение героев, прямая речь персонажей – абсолютно недостоверны! Герой, общаясь с Николаем I, строит фразы, как современный студент Политехнического. А фразы-то строились иначе – посмотрите прямую речь у Пушкина, записи Жуковского, Вяземского…

Дальше заклепки достоверность не проходит.

Техническая, бытовая (если угодно, историческая) достоверность – это не цель, а средство. Их, увы, поменяли местами. Превратили средство в цель. Писатель может ошибаться в чем угодно, но цель у него другая. Да, необходим определенный объем знаний, но все это – средство, одно из многих. Иначе книга вместо художественного произведения превращается в этнографический справочник. И десять «знатоков» на форуме будут радоваться, что на каждой странице есть по двадцать примечаний размером с простыню.

Для писателя естественно, начав работу над книгой, собрать материал для работы. Заклепки и гайки, мечи и орала, гипердвигатели и доспехи, физика и химия, биология и этнография; если исторический роман, то реалии эпохи… Но собирая материал, автор все равно не станет профессионалом в данной области. Ни физиком, ни историком, ни механиком гипердвигателей. Да, он будет знать больше среднего обывателя, но, выводя на сцену героя-сапожника, не научится тачать сапоги.

Зачем же тогда собирается материал? Чтобы обмануть доверчивого читателя? Сделать вид, что все написанное – чистая правда? Будете смеяться, но в большой степени именно для этого. Мы, писатели, профессиональные обманщики. Мы – фокусники, и должны убедить вас, что из цилиндра можно достать кролика. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад…»

Но и это не главное, для чего собирается материал. Существует еще одна, авторская достоверность. Писатель собирает материал в первую очередь для себя. Когда в достаточной степени входишь в материал – ты входишь в созданный тобой же мир, начинаешь в нем жить. Точно так же актер во время работы формирует правду создаваемого образа. Актер тоже не перевоплощается в своего персонажа целиком и полностью! При полном отождествлении актер, играющий Гамлета, первым делом упал бы в оркестровую яму. Ведь в реальном, «жизненном» Эльсиноре оркестровой ямы нет!

Писателю необходима критическая масса собранного материала для вхождения в творческое состояние. Это нужно для достижения ХУДОЖЕСТВЕННОЙ достоверности.

Кода

Марио Варгас Льоса (т. н. «наследник Хемингуэя»):

«Что значит быть достоверным писателем? Никто не станет спорить с тем, что художественный вымысел по определению есть обман, это реальность, которая таковой не является, только имитация реальности, и что любой роман – ложь, выдающая себя за правду, это творение, чья убедительность зависит исключительно от того, насколько удачно писатель использует набор приемов, подобных тем, что используют фокусники в цирке.

Любой вымысел – это архитектурное сооружение, возведенное фантазией и мастерством на фундаменте из фактов, живых людей, обстоятельств, которые засели в памяти автора и дали толчок его творческому воображению, а оно из семечка вырастило целый мир, столь богатый и многообразный, что порой бывает почти невозможно (а порой и без „почти“) узнать в нем автобиографический материал, что послужил ему первоосновой и осуществил – в некотором роде – тайную связь между вымыслом в чистом виде и его антиподом – реальной реальностью.»

Дина Рубина, из интервью:

– Вы ставите перед собой цель писать правдиво или правдоподобно?

– Не смешите меня. Я ставлю цель писать как можно лучше, и мне плевать – как это называется и воспринимается в суде. Искусство – не юриспруденция. Это волшебство, божественная игра, создание параллельных миров. Талантливо написанная вещь всегда воспринимается как пронзительная правда, причем с большой буквы. Даже если это история о коммивояжере, который превратился в жука.

В завершение разговора приведем еще один пример. Сшиблись два каратиста. Первый провел серию удачных ударов, бросок и добивание. Он победил. Совершил ли он при этом ряд ошибок? Безусловно. Там промедлил, здесь не слишком удачно «подсел» на бросок. Должен ли сэнсей после боя указать ему на ошибки? Конечно, должен.

Победил ли первый каратист?

Победил.

И это самое главное.