Мария Башкирцева - Если бы я была королевой… Дневник Страница 3

К чему лгать и притворяться? Конечно, я хочу, да и надеюсь, пожалуй, тем ли, иным ли способом остаться[5] на этой земле. Если не умру в молодости, надеюсь остаться как великая художница; а если умру молодой, хочу оставить дневник, и пускай его издадут: не может быть, чтобы это было неинтересно. Но разве мысль о том, что его издадут, не портит, то есть не уничтожает сразу, единственного достоинства такой книги? А вот и нет! Прежде всего, очень долго я писала, не мечтая о том, что меня станут читать, и потом: да, я надеюсь, что меня прочтут, потому-то и пишу совершенно откровенно. Если в этой книге не будет строгой, полной, неукоснительной правды, в ней нет никакого смысла. Я не только все время говорю, что думаю, но ни разу, ни на единый миг не пришло мне в голову скрыть что-нибудь, что выставит меня в смешном или неприглядном виде. Да и потом, я слишком себе нравлюсь, чтобы сама себя подправлять. Поэтому, снисходительные читатели, вы можете быть уверены, что на этих страницах я вся, целиком выставила себя на ваше обозрение. Я, может быть, представляю для вас скудный интерес, но не думайте, что это я, – думайте, что просто человек рассказывает вам обо всех своих впечатлениях с самого детства. В таком человеческом документе много интересного. Спросите г-на Золя, или г-на де Гонкура, или даже Мопассана!

Дневник мой начинается с двенадцати лет, и только с пятнадцати-шестнадцати в нем появляется что-то содержательное. Так что остается лакуна, и чтобы ее наполнить, я напишу что-то вроде предисловия, которое позволит понять этот литературный и человеческий памятник.

Итак, вообразите, что я знаменитость. Начнем.

Родилась я 11 ноября 1859[6] года. Пишу и чувствую, как это ничтожно мало. Утешаюсь мыслью, что к тому времени, когда вы будете меня читать, у меня уже, конечно, никакого возраста не будет.

Мой отец – сын генерала Павла Григорьевича Башкирцева, столбового дворянина, храброго, упрямого, сурового и даже жестокого. Кажется, чин генерала мой предок получил после Крымской войны. Он женился на молодой девушке, по слухам – внебрачной дочери весьма знатного вельможи; умерла она тридцати восьми лет, оставив пятерых детей: моего отца и четырех его сестер.

Выйдя в отставку, генерал Башкирцев купил прекрасное имение под Полтавой. Купил дешево, у разорившегося, захудалого семейства. Говорят даже, что в этой сделке он выказал изрядную алчность и очень мало великодушия. Что ж, люди есть люди.

Мама вышла замуж двадцати одного года от роду, отвергнув несколько прекрасных партий. Мама – урожденная Бабанина. Со стороны Бабаниных мы происходим из старинного провинциального дворянства, и дедушка всегда хвалился, что ведет свой род от татар времен первого нашествия. «Баба Нина» – татарские слова: по-моему, просто умора. Дедушка был современник Лермонтова, Пушкина и т. д. Был он поклонник Байрона, поэт, воин, литератор. Побывал на Кавказе. Совсем молодым он женился на м-ль Жюли Корпелиус, пятнадцатилетней девушке, очень кроткой и миловидной, которая с годами стала толстой и крикливой и, подавленная превосходством мужа, совершенно принесла себя ему в жертву, а он был отменный деспот, чем гордился. У них было – ни много ни мало – девять детей!

Номер первый – Жорж, он требует отдельного примечания, потому что он нас всех погубил. С девятнадцати лет этот отвратительный и несчастный человек предавался всевозможным безумствам. Семья видела в нем гения и обожала его, а он ни с кем не считался; начал он с нескольких скандалов, но, столкнувшись с полицией, испугался и удрал под юбки своей маменьки, которую поколачивал. Он вечно пьянствовал, но иногда наступали минуты отрезвления, и он превращался в очаровательного кавалера, образованного, остроумного, обаятельного – он был высок, хорош собой, рисовал карикатуры, сочинял милые шуточные стихи, – а после снова водка и всякие пакости.

С женой он, разумеется, жил врозь. Загубленная жизнь. В этом скоте были заложены самые разные склонности – к благородству, к элегантности, к финансовым комбинациям, но в то же время… В Полтаве и ее окрестностях они с братьями развлекались разными сумасбродствами. Секли чиновников, играли шутки со всеми подряд, так что вся губерния от них стонала.

Наконец вмешался губернатор. Дедушка счел, что это с его стороны неслыханная дерзость, и принялся фрондировать против всех полтавских губернаторов подряд. В 1865 году Жоржа наконец схватили, посадили под арест и выслали в Вятку с двумя жандармами по бокам. Был ли он повинен в каком-нибудь страшном преступлении? Нет. Только тысячи мелких пакостей, которые изводили всех окружающих.

Здесь начало глупой и ужасной драмы, которая рикошетом задела и меня.

Мои родные порвали со всем обществом и все силы, все умственные способности свои направили на спасение Жоржа. Обивали пороги начальства, писали министрам, метались между Жоржем и полицейскими.

Мою молодую, очаровательную, умную, но не знавшую света маму использовали для спасения Жоржа. Она ходила к губернаторам, они принимали хорошенькую провинциалку, принимались с ней заигрывать, а между делом ее выслушивали.

В 1862 году мама ездила с сестрой и Жоржем в Петербург. Жоржу пришлось удирать из Петербурга в женском платье, а маму эта поездка чуть не свела в могилу.

Я всегда жила в деревне с бабушкой, которая меня обожала. Мама ездила на морские купания в Крым, за ней ухаживали, но она вела себя благоразумно; правда, ухаживания все равно вредили ее доброму имени. Дело в том, что вы себе не представляете, как тогда все было. Мама воспитывалась в деревне и ничего не знала о жизни в нормальном обществе. Она никогда, ну никогда не понимала, что жить надо соответственно своему положению. И вместе с тем – масса тщеславия. Кроме немногочисленного полтавского общества, она ничего не знала. Когда она оказывалась в Петербурге или на морском курорте, ее красота производила сенсацию, ее окружали поклонники, и ей этого было достаточно – она и не думала, как проникнуть в общество. Кроме того, здесь порядочная женщина, если она не бывает в свете и дает повод для пересудов, оказывается выброшена из общества порядочных людей; там все не так: сплошь да рядом бывало, что из глухой провинции приезжала красивая женщина – это никого не шокировало. Когда вы прочтете дальше, увидите, что я не защищаю маму и руководит мною только желание говорить правду.

Кроме бабушки, была тетка, тоже меня очень любившая; правда, иногда ее увозила с собой мама. Тетя моя моложе мамы, но некрасивая, очень жертвенная и всем жертвующая ради других.

Отец и дед-генерал сто раз пытались вернуть маму. Однажды Поля и меня повезли повидать отца, а он похитил нас и спрятал в деревне, чтобы заставить маму вернуться. Но мама с братьями примчались и отняли нас силой; прекрасно помню сцену в желтом флигеле в Гавронцах. Мы с Полем были в одной комнате, бабушка в другой, а отец в третьей, которую от остальной части дома отделял коридор. Бабушка бушевала; привыкнув всю жизнь орать на слуг, она ругалась во весь голос. А смущенный отец отвечал ей из своей комнаты, не показываясь нам на глаза, и я даже помню, что он ни разу не переступил границ относительной вежливости. Позже я поняла, что так проявлялось в нем отвращение к грубости и скандалам; я унаследовала от него эту черту.

Итак, нас перевезли к дедушке, бабушке и маме. Истории с Жоржем развивались своим чередом.

Около 1866 или 1867 года Доминика, жена этого негодяя, добилась изменения места ссылки, и из Вятки наше сокровище перевезли в Ахтырку – дыру, известную тем, что там хранятся святые мощи, привлекающие много паломников. Там это чудовище царило и всеми командовало; иногда Жорж развлекался тем, что приходил к мадам Бренн, моей французской учительнице, и читал ей пакостные книжки. Я слушала и все понимала, но никаких мыслей это во мне не будило.

Там подцепили моего дядю Романова, очень богатого сорокалетнего холостяка. Идея принадлежала Жоржу – сей господин уже попытался наложить лапу на состояние другой тетки, дедушкиной сестры, м-ль Василисы Бабаниной. Но после массы махинаций, мне неведомых, ему досталось от силы двенадцать-четырнадцать тысяч рублей. Тетка, старая дева, перебралась к деду и умерла там в каморке у него в доме.

Тетя Василиса смолоду была красавица, богачка, элегантная, обаятельная и остроумная. Замуж она не вышла. Была она чудаковатая, немного смешная, удочерила сиротку, м-ль Надин Мартынову, которая, едва ей стукнуло четырнадцать, поспешила бросить свою покровительницу и перебралась к дедушке в Черняховку, где жилось веселей. К тому же, поскольку у малышки за душой было тысяч двадцать рублей, мой дядя Александр, весьма практичный (как и она сама), принялся ее обхаживать. Когда они поженились, ей было пятнадцать с половиной. Из них получилась чрезвычайно хищная, жадная и счастливая пара. Дедушка очень сердился, но почти все его сыновья женились, ничего ему не говоря.