Петр Авен - Революция Гайдара Страница 30

П. А.: Ты рассказываешь о тактике, а общее настроение состояло в том, чтобы получить только экономические рычаги.

А. Ш.: Да, хотя бы экономические рычаги.

А. К.: То есть и речи не было о том, чтобы получить контроль над СМИ, политическими ведомствами?

А. Ш.: Нет, это было нереально. Даже мысли не было о том, что на политику тоже надо замахиваться.

Правительство камикадзе

П. А.: Как ты думаешь, почему мы вели себя так скромно? Или, наоборот, нескромно? Не уделяли большого внимания вопросам власти? Не придавали значения этому?

А. Ш.: Я думаю, одна из причин была в настрое этого правительства. Мы ведь убеждали не только себя, но и в том числе Бурбулиса и Ельцина, что мы пришли разгребать авгиевы конюшни и делать непопулярную черную работу. Эту работу за нас никто не сделает, потому что за нее никто по головке не гладит и нас вып…ят из этого правительства через год максимум, а то и к весне.

П. А.: Судя по дальнейшей политической карьере Чубайса или твоей, это было…

А. Ш.: На самом деле считалось, что мы — правительство камикадзе. Мы полагали, что Гриша Явлинский и Женя Сабуров никогда не согласятся на то, чтобы сделать черновую работу типа либерализации цен и уйти.

А. К.: Под улюлюканье толпы…

А. Ш.: Да. Вот мы такие. Мы-то дело пришли делать, нам политические посты не нужны. Ты, Шохин, социальный блок возглавляешь, наверное, ты первый вылетишь. Социальные последствия — они сразу скажутся. И действительно…

П. А.: «Да, я первым вылечу», — отвечал Шохин.

А. Ш.: Хрен тебе. Я хитрый…

А. К.: Фарисейство, позы. Вряд ли обычному человеку вообще нравится мессианская функция, потому что в конце ее — крест.

П. А.: Алик, я на самом деле не думаю, что мы были готовы на Голгофу крест тащить, я думаю, что по зрелом размышлении это был прием, прием захвата власти: мы идем временно, ребята, не волнуйтесь. Вы вернетесь, мы только сейчас разгребем немного конюшни, и вы все в белом придете и нас либо в трюм скинете, либо за борт. И на самом деле в это многие поверили!

А. Ш.: Включая самих членов команды.

П. А.: Сами члены команды первыми и поверили… Некоторые, не все…

А. Ш.: Ладно, Петь, это ты сейчас такой умный. Как будто ты 20 лет назад был такой же, как сейчас, опытный и циничный… Может быть, в глубине души никто в это мессианство и не верил… Но политика была для нас занятием новым. Не было ощущения, что в политику надо идти всерьез и надолго. Казалось, в нее можно сходить, а потом уйти… Со многими, кстати, так и случилось.

П. А.: Лукавство.

А. Ш.: Сходить в политику?

П. А.: Я о камикадзе.

А. Ш.: Могу точно сказать, что ситуация изменилась, когда мы весной 1992 года подавали в отставку на съезде, когда нас обидел Хасбулатов…

П. А.: Подробнее этот эпизод рассмотрим…

А. Ш.: Посмотрите подробно хронику этого события, когда Бурбулис дает команду, все встают и уходят. Замедленную съемку если сделаете, то увидите, что сразу после слов Хасбулатова я начинаю собирать портфель. У меня бумаг было много. После этого Гена дает команду. Я к тому времени уже собрал портфель…

П. А.: Ты просто начал собирать портфель, это не связано с хамством Хасбулатова.

А. Ш.: Нет, связано, потому что подумал: будет какое-то хамло нас костерить! Так вот, когда мы весной 1992-го подавали в отставку — это уже другая ситуация… В ноябре 1991 года мы были уверены, что мы правительство камикадзе. А уже в апреле 1992-го, когда мы дружно подавали в отставку, в реальности никто не хотел уходить. Единственный человек, который все серьезно воспринимал, — покойный Титкин67: «Ребят, нет, я в отставку не собираюсь». Никто не собирался в отставку! Это был механизм политического давления на съезд, а он единственный, кто испугался.

П. А.: Когда я написал заявление… В конце 1992 года…

А. К.: Я помню, ты мне рассказывал о том, что вы сговорились все вместе написать заявления и с этим решением разъехались по домам. А когда ты написал заявление, то выяснилось, что ты был единственным…

П. А.: Писать никто не хотел. Более того, я Сашу уговаривал вместе со мной идти в бизнес…

А. Ш.: Я дурак, конечно. Как я себе теперь кусаю локти!

П. А.: Я, кстати, написал заявление не потому, что мы договорились. Я просто посчитал, что с меня хватит. К тому же все равно Черномырдин меня уволит.

А. Ш.: А я до сих пор все мечтаю уйти в бизнес и начать зарабатывать деньги… Но я хочу зафиксировать, что, когда мы весной 1992-го подавали в отставку, только один человек поверил, что это серьезно.

А. К.: И испугался.

А. Ш.: И испугался. Остальные считали, что это хитрый ход, мощный фактор давления, никуда депутаты не денутся…

П. А.: Так и оказалось на самом деле.

А. Ш.: Мы уже действительно стали обладать реальными какими-то рычагами управления, и не только экономикой. Это во-первых.

П. А.: И понимать, как это работает.

А. Ш.: Да, как работает. Во-вторых, Ельцин еще имел чрезвычайные полномочия, он еще полгода имел право принимать указы, имеющие силу закона. Глупо было не воспользоваться этой ситуацией и не идти дальше, пока еще было возможно.

А. К.: Бурбулис говорит, его сильно удивило то, что вы оказались способны на такой смелый шаг, как коллективная отставка. И Ельцин, кстати, тоже сильно удивился. И даже был в некотором замешательстве.

А. Ш.: Ход сильно удивил его, но в то же время он ему понравился. У меня такое впечатление сложилось, что он понял, что ребята-то его менталитета, что они не какие-то там академические ученые, очкарики, что они в состоянии на серьезные политические действия…

П. А.: На поступок.

А. Ш.: Да. Могут договариваться, что они и продемонстрировали. Я думаю, что сначала Ельцину это понравилось. Ведь он на съезде сам был в шатком положении. Насколько я помню, он едва не начал каяться и просить прощения… Он очень некомфортно себя чувствовал, а наш поступок ему помог восстановить равновесие и мобилизоваться. Ему всегда нужны были какие-то факторы мобилизации, и наша отставка его отмобилизовала, и он съезд завершил почти победителем. Систему разменов он начал применять после съезда.

Помню, встречаюсь с Ельциным. Я говорю: «Борис Николаевич, съезд собрал 400 голосов за мою отставку. Реформы хорошие, только последствия плохие, поэтому социального вице в отставку. Я не буду объяснять причинно-следственные связи, но не советую меня сдавать просто так. Надо, если любого члена команды отправлять в отставку, обставлять дело так, чтобы выигрыш был, а не уступка». Поговорили, я ушел, потом Бурбулис заходит к нему. Дальше со слов Бурбулиса. Сидит Борис Николаевич набычившись. «Шохин приходил, сказал: „Сдать хотите — не советую“. Что бы это значило?» В итоге он освободил меня от должности вице-премьера по социальным вопросам и министра труда и назначил вице-премьером по делам СНГ и внешней экономической деятельности. То есть понял так, что я хлопотал за себя. На самом деле у меня был ему совет, что нельзя сдавать ни одного из членов команды, не получая взамен что-то.

А. К.: Получается, что он сам себе тебя сдал, а потом сам себе уступил.

А. Ш.: Представляю себе, как он был шокирован, что я пришел и буквально ставлю ему ультиматум: сдавать меня нельзя, а то хуже будет. И он, ошалев от моей выходки, решил в итоге меня не только оставить, но и дать мне менее уязвимую позицию…

П. А.: Могли мы этот успех с коллективной отставкой развивать? Попытаться получить от Ельцина или от съезда больше полномочий?

А. Ш.: Здесь начинаются вещи более сложные. Напомню первоначальный твой вопрос: надо ли говорить правду либо сохранять лояльность друг к другу? Выбираем первое. До апреля у нас была достаточно ясная, черно-белая картина мира, а с конца апреля начинаются нюансы.

П. А.: С мая, со сдачи Лопухина.

А. Ш.: Причем Лопухина-то тоже как сдали! Я помню, в Кремле совещание по ТЭКу начинается. Все сидят, Лопухин должен делать доклад. Входит Ельцин, за ним Черномырдин, садятся. Ельцин говорит: «Я подписал указ. Егор Тимурович, делайте доклад». И понятно, какой указ он подписал.

П. А.: Он сказал: «Подписал указ о снятии министра». И замолчал. Потом добавил: «Лопухина».

А. Ш.: Егор зачитал доклад, который успел ему сунуть Лопухин. В принципе это было давление мощное тэковцев, которых бесило: что за министра нам поставили?

А. К.: А в чем суть претензии? Он что, мешал сильно?