Юрий Галенович - Россия и Китай в XX веке: граница Страница 31

Что же касается нас, то мы не несли ответственность за то, что делали наши цари, но территория, полученная по этим царским договорам, была ныне советской территорией. Мы не были единственной социалистической страной, которая должна была управлять и защищать территории, которые ей достались от дореволюционного режима.

Мы опасались того, что если мы начнем перекраивать на карте наши границы в соответствии с историческими соображениями, то ситуация выйдет из-под контроля и приведет к конфликту. Кроме того, настоящий коммунист и интернационалист не придавал бы никакой особой важности вопросу о границах, особенно о границах между социалистическими странами. Национальные границы должны рассматриваться как незначительный вопрос в свете марксистско-ленинской философии, которая ведет международное революционное движение — ту силу, которая проходит через национальные границы и будет торжествовать в конце концов повсюду.

Мы сообщили об этих наших соображениях китайцам и дали им понять, что мы испытываем опасения в связи с появлением недружественных статей, которые были опубликованы в прессе. Они ответили, что мы не должны были бы придавать значение тому, что пишет буржуазная пресса. Они сказали, что эти газеты просто отразили чувства враждебных классов, а не чувства руководства. Мы удовлетворились этим объяснением, однако мы попросили китайских товарищей выступить с заявлением, публично прояснив их мнение по вопросу о границе. Они отказались, и мы не настаивали. Мы решили поверить им на слово»[122].

Эти высказывания Н. С. Хрущева относятся ко второй половине 50-х гг. Н. С. Хрущев в своих мемуарах рассказывает и о том, как развивались события, связанные с вопросами, касающимися советско-китайской границы. Он отмечает, что СССР был бы рад прийти к взаимоприемлемому соглашению с китайцами и установить границу, которая удовлетворяла бы обе стороны:

«Но наши отношения ухудшались, китайцы начали вести наступление в своей пропаганде против нас по вопросу о наших границах по двум направлениям. Во-первых, они вытащили старый вопрос о том, как СССР захватил балтийские государства, а затем аннексировал определенные территории Румынии и Польши, территории, которые, кстати сказать, принадлежали России до Первой мировой войны. Говоря словами их вероломного радио, китайцы обвиняли нас в следовании «царской политике захватов».

Я не утруждал себя даже ответом на такие обвинения. Я думаю, что советское правительство выпустило достаточно заявлений через ТАСС и печать. Если бы мы стали отказываться от земель, которые мы унаследовали от буржуазного и царского правительств, то мы оказались бы в безнадежном клубке исторической неразберихи и политических ссор. Например, что мы должны были бы делать с теми национальными группами, которые мигрировали из стран, в которых они первоначально проживали в не очень далеком прошлом, и которые обладают своими собственными землями? Должны ли мы выдворять их и заставлять жить их на луне?

Мне представляется, что вся теория исторических границ является чепухой. Это — мертвый вопрос, такой вопрос, который наши противники пытаются оживить, когда они стремятся привнести трудности или проводить агрессивную политику против СССР и других социалистических стран. Я думаю, что для Китая позорно применять такую тактику, которую они осуществляли и тогда, когда я был в руководстве, и которую они все еще продолжают осуществлять.

В дополнение к обвинениям нас в том, что мы инкорпорировали некоторые земли в Европе, китайцы начали снова выступать с враждебными заявлениями о том, как мы, дескать, захватили у них территории на Дальнем Востоке. Мы хотели положить этому конец, прекратить такие разговоры раз и навсегда. Для того чтобы сделать это, нам надо было достичь соглашения с китайцами и заново нанести наши границы. Сложность тут состояла в том, что со времени царских договоров с Китаем реки Амур и Уссури в определенной степени изменили свои русла, на них появились новые острова. В соответствии со старыми договорами граница проходила по китайскому берегу, поэтому острова технически принадлежали СССР. Тем не менее мы были готовы признать интересы китайского населения, живущего вдоль границы, и мы позволили местным пастухам пасти своих овец и коров и собирать хворост на территории, которая, строго говоря, не была частью Китая. Короче говоря, мы заняли дружественную и внимательную позицию, учитывая нужды китайского государства. Наши пограничники выполняли главным образом символические функции и проявляли терпимость к нарушениям границы, которые совершала другая сторона. В определенных районах мы не предъявляли никаких требований к китайцам и не заявляли им протестов. Но вскоре китайцы начали стрелять по нашим патрульным судам на реке. Когда я говорю «китайцы», я не имею в виду солдат в форме, но наши пограничники докладывали, что они видели китайских солдат, одетых под крестьян. Ряд рукопашных столкновений произошел между советскими и китайскими пограничниками, но наши люди имели строгий приказ не допускать того, чтобы их спровоцировали на вооруженный конфликт. Обычно стычки не шли дальше того, что люди махали кулаками, пограничники отрывали друг другу пуговицы.

Вместо того чтобы позволить этим столкновениям принимать худший характер, стремясь не допустить того, чтобы они обратились в стычки, которые не могли принести ничего хорошего ни той, ни другой стороне, мы создали правительственную комиссию и обратились к китайцам с предложением вести переговоры. После длительного обмена посланиями китайцы в конце концов согласились на встречу. Мы предложили им выбрать место встречи. Они сказали, что хотели бы разговаривать на своей территории, и мы с этим согласились»[123].

Н. С. Хрущев следующим образом описывает ход советско-китайских консультаций по пограничным вопросам, которые состоялись в 1964 г.:

«В начале переговоров обе стороны представили свои заявления устно. Китайцы заявили, что у них есть право на Владивосток и на значительные по размерам территории в Центральной Азии. Мы никак не могли принять такие требования. В конце концов Дальний Восток даже не был населен китайцами, как и Центральная Азия. Население Дальнего Востока состояло большей частью из русских, в то время как Центральной Азии — из казахов, таджиков, уйгуров и киргизов. Особенно беспокоящим был вопрос о статусе Памира, который не был включен ни в один из договоров между советским (русским. — Ю.Г.) и китайским правительствами. Мы дали инструкции нашей делегации объяснить китайцам, что на Памире живут таджики и поэтому вполне резонно, что эти горы являются частью Таджикской Республики.

На второй стадии наших переговоров обе стороны представили карты, где были зафиксированы наши позиции. Когда китайцы передали нам свои карты, мы увидели, что они больше не предъявляют требования на Владивосток или Центральную Азию, но что они предъявляют требования на те острова на пограничных реках, которые ближе к китайской, чем к советской стороне. Они предложили, чтобы мы заново обозначили границы: вместо того чтобы проводить границу по китайскому берегу реки, она должна проходить по середине реки. Это предложение соответствовало международной практике, поэтому мы с ним согласились, хотя это и означало, что мы выпускали из рук контроль над большинством островов.

Таким образом мы решили спор между нами, по крайней мере в принципе. Однако один вопрос остался нерешенным. Китайцы требовали предоставить им право плавания по Амуру, что позволяло им проходить буквально под стенами Хабаровска. Мы настаивали на том, чтобы они действовали в соответствии со старым договором, подписанным между Россией и Китаем, согласно которому плавание китайских судов ограничивалось так называемой протокой Казакевичева. В этом вопросе мы зашли в тупик.

Когда, в конечном счете, пришло время подписывать ограниченное соглашение, устанавливавшее новые границы, мы были готовы кое-чем поступиться, кое-что приобретя. Прибавка некоторой территории здесь, отказ от некоторой территории там — вот что мы предлагали. Что же касается спорных районов, то мы предлагали разделить их пополам. Другими словами, мы были готовы взять карандаш и провести линию посередине. Это было мудрое решение. Оно означало уступки с обеих сторон. Мы просто хотели найти взаимоприемлемое решение, которое бы не наносило ущерб, престижный или материальный, ни Китаю, ни СССР. «Не дразните гусей», как говорят у нас в России. К чему создавать неприятности? Улучшение и редемаркация границ это именно и есть дело здравого смысла. В конце концов границы существуют не для блага птиц, которые могут летать, куда захотят: границы должны быть приемлемы для пограничников, которые отвечают за безопасность страны.