Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 01-10 Страница 31

И тут Фромм пишет главное: «Их идеалом, в сущности, было снова стать детьми, и такие авторы, как Маркузе (а Маркузе — это крайнее крыло Франкфуртской школы, которое отделилось от марксизма и очень активно было использовано ЦРУ — С.К.), подбросили им весьма подходящую идеологию, согласно которой возвращение в детство — а не переход к зрелости — и есть конечная цель социализма и революции. Их счастье длилось, пока они были достаточно молоды, чтобы пребывать в этом состоянии эйфории; однако для многих этот период закончился жестоким разочарованием, не принеся им никаких твердых убеждений и не сформировав у них никакого внутреннего стержня. В итоге их уделом нередко становится разочарование и апатия или же незавидная судьба фанатиков, обуреваемых жаждой разрушения».

Наша задача — формировать взрослость вокруг тех идей, которые мы сейчас раскапываем и нащупываем, находим и выстраиваем, доосмысливаем и развёртываем. Вокруг тех структур, которые мы ищем, вокруг тех типов деятельности, которые мы нащупываем, — сформировать взрослость. Потому что на другом полюсе будет вот этот маркузеанский идеал ребёнка, который шарахается в своём недовольстве из стороны в сторону. И которым, как газом, всегда можно управлять для разрушения всегда.

Как говорил когда-то один из спортивных комментаторов СССР, «такой хоккей нам не нужен». Это будет то, что будет нам противостоять. Нас интересует эта взрослость сегодня, как никогда. Эта серьёзность, эта способность быть и действовать. И это возвращение себе полноты бытия, которая и делает тебя субъектом подобного действия. Беспомощные вопросы о том, что делать («Говорите, что делать? Где находится ваше Политбюро?» и так далее), — это вопросы детские.

Ясно, что делать, — становиться социальным микролидером, осваивая те идеи, которые есть. Соединяться с другими такими же лидерами. Создавать формы деятельности, которые будут совместимы с твоими идеями, и не бояться того, что ты не сможешь их создавать. Формировать из этого социальную ткань будущего аттрактора. Если ты можешь — формировать новые идеи. Если ты не можешь — учиться этим идеям и учить им других. Если ты находишься где-нибудь в середине, помогать и создавать какие-то промежуточные формы деятельности, подбирать материалы, давать новые и новые факты, работать.

Нашлись люди, которые отстенографировали 44 серии передачи [ «Суд времени»], за что им низкий поклон. Нашлись люди, которые делают портал, собирая советское наследство, за что им низкий поклон. Делают сами, бесплатно, и они делают это, как взрослые люди. Нашлись люди, которые сами хотят снимать фильмы и просят нас, чтобы мы в эти фильмы давали контент, выступали в этих фильмах, а они будут готовить всю канву, всю матрицу. Они делают это сами.

Мало ли ещё форм деятельности, которые вместе надо нащупать, если действительно хотеть работать, быть серьёзным, быть и создавать этот самый «номер 3» — вот эту самую группу или социальную макрогруппу, которая сможет противостоять беспомощности и аннигиляции, коллапсу того, что нынешняя система считает своей базой и опорой, и вместе с чем она будет уходить в небытие.

Вот это и есть та главная цель, ради которой можно производить такие программы, как «Суть времени». А также другие программы, другие продукты. А также заниматься деятельностью, строить социальные организмы, микро- и макро-, объединять их между собой. И понимая, как всё плохо, не опускать руки, а заниматься этой альтернативной деятельностью, зная, что либо мы успеем сформировать этот самый «номер 3» — и тогда ситуация будет гораздо более спокойным образом выходить на нужные нам параметры. Либо мы не успеем.

Но, может быть, успеем. Успеем создать то, что окажет противодействие окончательному обрушению России.

Выпуск 6

Меня часто спрашивают: «Что такое метафизика? В какой степени и в какой мере она эквивалентна религии? А если религии, то какой религии?»

Я-то лично считаю, что метафизика — это не совсем и не вполне религия. Это некое ощущение загадки мироздания, которое сегодня очень созвучно современной науке, теории эволюции, теории усложнения всех форм материального мира, включая те формы, которые создались сразу после Большого взрыва и дальше наращивались. Наращивались ещё в пределах мира, в котором не было жизни, а потом в мире человеческом.

Если в живом мире подобного рода наращивание сложности форм — это эволюция, если в мире человеческом — это история, то в неживом мире… до конца нет ещё даже согласия, что же именно усложняют эти формы. Но все понимают, что они усложняются. Все понимают, что когда-то не было атомов, когда-то не было молекул, когда-то не было кристаллов, когда-то не было органических молекул и так далее. И во всём этом есть какая-то загадка, требующая своего строгого объяснения. Совершенно необязательно адресующая только к религиозному опыту. Есть какое-то пересечение между наукой и религией по вопросам о восхождении, об усложнении, о развитии и о метафизике развития.

Короче говоря, метафизика — это вещь как раз более пространная, чем религия. Люди могут не быть религиозными и иметь метафизику. Могут быть религиозными и, как ни странно, не иметь метафизики. Люди, причастные разным религиям, могут иметь одну метафизику. И, наоборот, люди, причастные одной религии, могут иметь разные метафизики.

Я мог бы много об этом говорить, но поскольку мы говорим о политике и о сути времени, то я вместо этого прочитаю короткое и ёмкое стихотворение Твардовского, в котором всё пронизано метафизикой. И о котором нельзя сказать, что тут вот такая религия или другая. И это стихотворение имеет прямое отношение к сути нашей передачи.

В тот день, когда окончилась войнаИ все стволы палили в счет салюта,В тот час на торжестве была однаОсобая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,Под гром пальбы прощались мы впервыеСо всеми, что погибли на войне,Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубинеМы не прощались так бесповоротно.Мы были с ними как бы наравне,И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войныВ едином братстве воинском до срока,Суровой славой их озарены,От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,Исполненный величья и печали,Мы отделялись навсегда от них:Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,Что нам уже не числиться в потерях.И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,Как нас уносят этих залпов волны,Они рукой махнуть не смеют вслед,Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,Прощались мы на празднике с друзьями.И с теми, что в последний день войныЕще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путьПройти смогли едва наполовину;И с теми, чьи могилы где-нибудьЕще у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою МосквойВ снегах глубоких заняли постели,В ее предместьях на передовойЗимою сорок первого;

И с теми,

Что, умирая, даже не моглиРассчитывать на святость их покояПоследнего, под холмиком земли,Насыпанном нечуждою рукою.

Со всеми — пусть не равен их удел, —Кто перед смертью вышел в генералы,А кто в сержанты выйти не успел —Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,Причастными одной великой сениЗнамен, склоненных, как велит приказ, —Со всеми, до единого со всеми

Простились мы.

И смолкнул гул пальбы,И время шло. И с той поры над нимиБерезы, вербы, клены и дубыВ который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,И наши дети вырастут и внуки,А гром пальбы в любые торжестваНапомнит нам о той большой разлуке.

И не за тем, что уговор храним,Что память полагается такая,И не за тем, нет, не за тем одним,Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даныВ бессмертье тех, что стали горсткой пыли.Нет, даже если б жертвы той войныПоследними на этом свете были, —

Смогли б ли мы, оставив их вдали,Прожить без них в своем отдельном счастье,Глазами их не видеть их землиИ слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,В конце концов, у смертного порога,В себе самих не угадать себеИх одобренья или их упрека!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?Нет. Не избыть нам связи обоюдной.Не мертвых власть, а власть того родства,Что даже смерти стало неподсудно.

Твардовский здесь в художественной форме говорит об эгрегоре. О царстве мёртвых, которые живут в наших сердцах. О единстве эгрегора и живущих ныне на земле. О том, что собор есть единство живых и мёртвых. И только собор есть высшее выражение народа. Он говорит о многом — и о сути времени. Помните, я уже читал эти строки: «И время шло».