Олесь Бузина - Утешение историей Страница 31

Жители разговаривали на разных языках и плохо понимали друг друга. Нечто похожее на нынешний французский язык существовало только в столице. На севере страны говорили на языке «ойль», а на юге на языке «ок» — и то, и другое слово означали «да». Причем, в основном говорили, а не писали, по причине почти полной неграмотности. Впрочем, во многих селах существовали свои, вообще больше никому не понятные диалекты.

ФРАНЦИЯ БЕЗ ФРАНЦУЗОВ. Жители чувствовали себя не французами, а бретонцами, пикардийцами, бургундцами. Процветало землячество и кумовство. Те же мушкетеры (аналог нашего «Беркута») комплектовались в основном из гасконцев — потомков басков, населявших юг Франции. Гасконцы тянули друг друга в Париж и захватили самые вкусные места в системе, как теперь сказали бы, «поддержания общественного порядка». С них и кормились.

Доходило и до такого. Народ в Париже выражал недовольство самым активным образом.

Остальные провинциалы искренне ненавидели Париж, высасывавший из крестьянской страны все соки, и считали его зажравшимся. Тем более, что на севере страны с голода приходилось есть лягушек, а на юге — улиток. От такой убогой жизни и улитко- и жабоеды бежали за океан — в недавно открытую Канаду, становясь совсем уж одичавшими охотниками за пушниной — трапперами (аналог наших казаков). А те, что оставались дома, назло друг другу исповедовали две конкурирующие религии — католичество и кальвинизм (разновидность протестанства). Обе христианские общины пребывали в такой «любви», что время от времени устраивали взаимную резню.

В общем, если и была в Европе по-настоящему разделенная и неустроенная страна, так это Франция. Кое-кто ее даже и страной не считал. К примеру, испанцы хотели оттяпать весь юг — тот самый, что разговаривал на языке «ок», очень похожем на каталонский и кастильский в Испании. А англичане отнюдь не считали Столетнюю войну окончательно проигранной и еще собирались во Францию вернуться, чтобы забрать «свое» — все те местности, где царил язык «ойль» и трескали лягушек.

Но и парижане были недовольны, хотя им-то жилось лучше всех! Они страдали так называемым «столичным комплексом» и считали, что все им должны — и король, и провинция, а налоги платить не любили и постоянно прятали бизнес «в тень». А так как среди парижан было больше всех грамотных, то главное их развлечение заключалось в чтении сатирических антиправительственных брошюр и листовок, авторы которых «троллили» власть. Эти листовки были аналогом современного интернета.

Пока во Франции жесткой рукой правил Людовик XIII и его первый министр кардинал Ришелье, страна еще кое-как держалась в одной кошелке. Всем сепаратистам и заговорщикам кардинал без раздумий рубил головы на Гревской площади в Париже, невзирая на социальное происхождение. Король без раздумий во всем поддерживал политику своего первого министра и утверждал смертные приговоры для бунтовщиков, даже когда ими оказывались люди из его ближайшего окружения — например, главный конюший Сен-Мар, задумавший сместить Ришелье. Эту свою «королевскую обязанность» Людовик XIII охотно выполнял, несмотря даже на то, что, по словам современного французского историка Эмиля Маня, «писал, как ребенок, крупными, неровными буквами, а уж об орфографии и говорить нечего».

Премьера Мазарини не любили, хотя он обладал админспособностями и был выдвиженцем великого Ришелье.

ДОСТАЛО ВСЕ! Но в 1642 и 1643 годах король и его первый министр один за другим умерли (сначала Ришелье, а вслед за ним — Людовик), и страна оказалась в полосе относительной свободы. Малолетнему Людовику XIV, когда в лучший мир отошел папа, исполнилось только пять лет. Правила вместо него мама — королева Анна Австрийская (сорокадвухлетняя женщина еще в полном соку, с ненасытным аппетитом как за обеденным столом, так и в постели) и ее любовник — кардинал Мазарини. Кроме того, что заниматься любовью, эта парочка особенно любила повышать налоги.

И тут французский народ пришел в страшное возбуждение. «Да кто такие эти Анна Австрийская и кардинал Мазарини? — стали возмущаться французы. Откуда они на нашу голову взялись? Мы и сами — не пальцем деланные!» Особенно кипятились парижане, начитавшиеся уличных листовок с «критикой» на кардинала — так называемых «мазаринад». Они шумели просто, как на базаре.

Масла в огонь подливало еще и то, что королева и ее интимный друг были иностранцами: Анна, несмотря на свое прозвище, была испанкой, а кардинал — итальянцем. И никто не хотел вспоминать, что кардиналом сделал Мазарини покойный Ришелье, заметивший административные таланты шустрого итальянца, а королеву королевой — Людовик XIII, которого, как только он умер, все вдруг начали вспоминать с ностальгией и даже писать на заборах: «Людовик, вернись!»

Первой державой мира в те времена была Испания, игравшая в международных раскладах роль США. Именно ей, а не Британии, принадлежали моря, ее гарнизоны стояли во Фландрии (нынешняя Бельгия) и на Сицилии, контролируя морские пути, и ее галеоны везли в метрополию из Южной Америки бочки с добытым индейцами золотом и серебром. Как сейчас Соединенные Штаты навязывают везде «демократию», так тогда Испания стремилась привить всей Европе католицизм в качестве самого правильного учения, гарантирующего и прижизненное, и посмертное блаженство. Все французские «правдолюбцы» имели привычку бегать в посольство Испании за инструкциями и поддержкой — как сказали бы мы сегодня, за «грантами», на которые можно было выпустить очередную порцию «мазаринад». Таких «иностранных агентов» во Франции развелось довольно много, благо золота у Испании хватало.

БУНТ ОЛИГАРХОВ. Но самыми главными иностранными агентами были «принцы крови» — аналог наших олигархов, состоявшие с королевской семьей Франции в разной степени родства. Принцы получали лучшие должности, становились губернаторами говоривших на разных языках французских провинций, но каждый из них хотел быть первым министром, вместо Мазарини, и очень боялся, что «семья» заберет себе все. Принцы крови тоже роптали и наперегонки бегали в испанское посольство, а иногда, особенно заинтриговавшись, смывались за границу — в эмиграцию, наподобие некоторых украинских обиженных олигархов. В январе 1648 г. эта милая политическая система закипела, как луковый суп.

Королева Анна Австрийская сначала арестовала главных оппозиционеров, а потом — отпустила.

Анна Австрийская и кардинал Мазарини решили ввести новую порцию налогов, чтобы довести до конца войну с Испанией — Франция, представьте, с ней еще и воевала! Но парижский парламент отказался их утвердить (чувствовалась рука Мадрида!) и перешел в глухую оппозицию правительству. Особенно неистовствовал президент парламента Пьер Бруссель — крайне упрямый тип и опасный интриган. Используя свое служебное положение, он отказался регистрировать королевские указы, вводившие новые налоги. Хитрый Брюссель снюхалсл. с Палатой косвенных сборов и Счетной палатой и, как сказала в сердцах Анна Австрийская, создал свою «республику внутри государства». Парижские мальчишки, подогретые взрослыми, начали стрелять из рогаток по окнам сторонников королевы — аналог Автомайдана.

Тогда Анна Австрийская приказала арестовать Брусселя, что и было с успехом проделано. В ответ парижане настроили баррикад — сразу 1260 штук. День, когда они это сделали, так и вошел во французскую историю. Его назвали — День баррикад. Столица стала совершенно непроходима. Даже экскременты (а удаляли их из Парижа, по причине отсутствия канализации, в обычных бочках) стало невозможно вывезти. Так все и благоухало — ДУХОМ ПОЛНОЙ СВОБОДЫ.

Самое же пикантное, что именно из этих ассенизационных бочек, а также пустых винных (пили парижане немерено!) большинство баррикад и было построено. Почему не из булыжников? А потому, что, как я уже написал выше, улицы в столице Франции никто не мостил. Они мало чем отличались от сельских дорог. Пришлось возводить укрепления из бочек. «Баррика» — по-французски «бочка». Именно от этого слова и произошла «баррикада».

Впрочем, экскрементам парижане в революционной деятельности применение тоже нашли. Так как дерьма в Париже стало просто по уши, его тоже использовали для борьбы. Отхожие места по-французски le cabinets — «кабинеты». Засядут недовольные налоговой политикой парижане по «кабинетам», зачитываясь одновременно прокламациями, выплеснут из себя негодование в ночные горшки, а потом выглядывают в окна и ждут, когда к баррикадам подъедут королевские гвардейцы, чтобы разбирать. И тут же льют все, что накопили в горшках (по сравнению с убогой французской провинцией, столичные жители, повторяю, питались прекрасно!) из верхних этажей «опричникам» на головы.