Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг. Страница 31

Государь и члены его семьи часто съезжали на берег на шлюпках, и все миноносцы должны были следить за ними, чтобы в случае нужды немедленно прийти на помощь. Если шлюпки проходили близко от борта миноносца, то полагалось вызывать во фронт офицеров и команду.

Вообще служба в охране была очень напряженной и заставляла всегда быть наготове. Особенно трудно приходилось командирам и старшим офицерам, которые и ночью в не дежурные дни должны были быть готовыми выскочить наверх. Но это не только не стесняло нас, наоборот, мы были страшно горды и довольны, что нам доверена столь ответственная служба по охране царской семьи. Этим гордились отнюдь не только офицеры, но и все команды.

Со всех миноносцев с восторгом наблюдали, как государь один на маленьком тузике греб, катаясь по рейду; как отвозили наследника цесаревича с дядькой на берег или отправлялись гулять великие княжны, одни или с государыней.

Нам было дорого, что мы могли так близко наблюдать частную жизнь царской семьи и этим приближались к ней. Служба в охране приносила большую пользу в смысле подогревания патриотических чувств в среде чинов флота. После службы в охране все ее участники начинали относиться к государю и его семье с еще большей любовью и преданностью в силу того, что теперь они лично их всех видели и знали, что они из себя представляют; абстрактное чувство переходило в реальное.

Не только офицеры, но и матросы проявляли большой интерес к службе в охране. Свободные от службы, почти весь день, проводили на палубе, чтобы наблюдать, что происходит на «Штандарте». Когда становилось известным, что едет кто‑либо из царской семьи, сейчас же вся команда выскакивала наверх и внимательно следила за царскими шлюпками.

Наш начальник дивизиона, капитан 1‑го ранга Плансон[172] был помещен на яхте, чтобы всегда быть в связи с флаг‑капитаном, который являлся начальником всей эскадры. Мы его очень побаивались, потому что за всякий промах можно было легко подпасть под его гнев. Но ему приходилось редко гневаться из‑за нас, так все старались нести службу насколько возможно добросовестно.

Каждое утро со «Штандарта» передавалось приглашение нескольким офицерам с миноносцев к высочайшему завтраку. Такие приглашения для нас были очень приятны, но в то же время было страшноватым оказаться за царским столом.

Через несколько дней после моего прибытия на миноносец получил приглашение и я. Тщательно переодевшись в сюртук, в волнительном состоянии за четверть часа до назначенного срока я отвалил от трапа. На «Штандарте» приглашенных офицеров встретил капитан 1‑го ранга Плансон и указал встать во фронт на правых шканцах[173]. Затем вышел адмирал Нилов, и нас ему представили. Он нас внимательно и немного критически оглядел, но погрешностей в одежде не обнаружил. После этого оставалось ожидать выхода государя.

Ровно в 12 ч он подошел к нам, спокойный и приветливый. Плансон нас представил его величеству, и он с каждым немного поговорил. Хотя этот разговор заключался в банальных вопросах – какого выпуска, где плавал и т. п., но он запечатлелся на всю жизнь у нас. Каждому невольно казалось, что государь был особенно любезен с ним.

Когда обход нашего маленького фронта закончился, его величество пригласил нас в рубку‑столовую. Там уже ждали государыня и великие княжны с другими приглашенными к столу. Нас им представили. Это представление было очень стеснительным, так как полагалось целовать ручки и это хотелось сделать достаточно ловко, а великие княжны, видя наше смущение, этим забавлялись. Далее все заняли положенные им места и начался завтрак. Еда, несомненно, была прекрасная и высокие хозяева, если замечали, что кто‑либо мало ест, угощали, но волнение не располагало к еде и уже очень хотелось наблюдать и не пропустить ничего сказанного.

Государь весело шутил и со всеми заговаривал. Государыня была молчалива. Младшие великие княжны, которые были еще девочками, много шалили, и это нам страшно нравилось. Наследник еще был слишком маленьким и ел отдельно.

Общее оживление, простота отношений и непринужденность разговора создавали уют, и к концу завтрака мы уже вполне освоились с обстановкой и даже стали вступать в разговор. Хотелось, чтобы завтрак тянулся долго, чтобы побыть в обществе царской семьи возможно дольше. Как‑то чувствовалось, что мы им не чужие.

Увы, завтрак скоро прошел и после прощания нас отпустили по миноносцам. Таким образом, и эта мимолетная близость к царской семье в такой семейной обстановке так скоро кончилась.

У нас на миноносце плавал мичман В.А. Кукель[174], приходившийся племянником гоф‑лектрисе Шнейдер, которая всегда находилась при государыне и теперь жила на «Штандарте». Она несколько раз приглашала его по вечерам к себе, и через нее он узнавал многое о государыне и царских детях и рассказывал нам. Это нас очень интересовало: хотелось и в будущем оказаться в охране «Штандарта».

Я попал в охрану, когда до конца плавания яхты оставалось недели три. Обычно это плавание заканчивалось царским смотром всех судов охраны и гонками в присутствии всех членов семьи.

На миноносцах шлюпок было мало и тренировать команду в гребле и хождении под парусами не было времени. Поэтому команды миноносцев не были искусны в этом спорте. На «Трухменце» было два вельбота и два тузика. Первые гонялись под управлением офицеров, а экипаж вторых состоял из одного матроса. Вот именно гонки тузиков и были любимым зрелищем царских детей. Действительно это было забавно. Около старта (протянутого перлиня между двумя миноносцами) выстраивалось около двадцати складных парусиновых тузиков. В каждом было по одному гребцу, конечно, сидящему спиною к носу, поэтому им приходилось оборачиваться, чтобы проверить направление движения шлюпки, а каждый поворот головы означал замедление в их усилиях грести. Вот тут‑то и получалось самое комичное: гребец в пылу стремления прийти первым на минуту забывал оглядываться, и это было уже достаточным, чтобы его тузик несся куда‑то в сторону. Наконец он спохватывался, резко поворачивал и неожиданно сталкивался с другим, а то и с двумя тузиками. Столкнувшиеся злились и волновались, боясь потерять время. Они готовы были вступить в драку и, позабыв все, переругивались, так что особенно пылких приходилось успокаивать. Смех несся со всех миноносцев.

Гоняющиеся шлюпки проходили мимо миноносцев, и каждый корабль криками старался подбадривать свои шлюпки. Эти крики нередко переходили в вопли, так близко команды принимали к сердцу успех в этих гонках. Одним словом, гонки создавали огромное оживление и захватывали всех, начиная с членов царской семьи и кончая командами. По‑видимому, это особенно нравилось ей.

Тем счастливцам, которым удавалось прийти первыми (у тузиков было три приза), получали из рук государя серебряные часы с императорским гербом. Это было гордостью не только самих получивших призы, а и всего корабля.

Нам повезло. Один тузик получил первый приз, и оба вельбота получили призы на офицерской парусной гонке. Командир был страшно этим доволен, и мы отпраздновали эту удачу парадным обедом.

Теперь предстоял царский смотр. Больше всего он касался меня, как старшего офицера, так как должен был заключаться лишь в том, что государь обойдет все помещения и осмотрит их. Следовательно, они должны были быть в блестящем порядке.

Нас беспокоил лишь вопрос, чтобы осмотр не был назначен слишком неожиданно. Задолго нельзя готовиться на миноносцах к осмотру, потому что помещения быстро теряют свой блеск из‑за того, что команда помещается тесно и они легко грязнятся от угля (наши миноносцы были угольными). На верхней палубе нашим больным местом были большие машинные вентиляторы, краска которых постепенно грязнилась и обтиралась, так как проходящие из‑за узости места терлись об них. Трудность была в выборе момента, чтобы не выкрасить их слишком рано, чтобы краску не успели испортить, но и не слишком поздно, чтобы краска успела «встать», а то, того и гляди, государь мог об нее запачкаться. К тому же начались довольно прохладные осенние ночи и краска долго не засыхала. После долгих колебаний, мы с боцманом решили, что момент окраски настал, и их выкрасили, рассчитывая, что смотр будет назначен дня через два, как сказал командиру начальник дивизиона. И, о ужас, вечером этого дня на «Штандарте» был поднят сигнал, что осмотр назначается на следующий день – утром. В довершение всех бед ночью пошел мокрый снег. Боцман укрыл злополучные вентиляторы брезентами в надежде, что они скорее высохнут.

Чуть свет я встал и побежал посмотреть, встала ли краска. Боцман был уже там, да я не был уверен, не провел ли он всю ночь рядом с ними. Он все время их ощупывал, точно от этого краска могла скорее засохнуть. Увы, она еще пачкалась и только‑только стала подсыхать. Ничего больше сделать было нельзя, и мы положились на удачу.