Владимир Бушин - Во дни торжеств. Острые вопросы в юбилей Победы Страница 31

Так вот, мадам, во всем цивилизованном мире бремя доказывания (onus probandi) возлагается на истца, в данном случае на того самого Солженицына и на вас. Но вы этого не сделали по причине трусости и все‑таки некоторой сообразительности: где взять факты? Вы на пару вывернули важнейшую категорию права наизнанку и объявили «презумпцию виновности»: для вас все люди априори верблюды, обязанные доказывать, что они не верблюды. И ведь кем тогда была Хакамада, когда молола такую чушь? Не сочинителем побрехушек вроде Солженицына, а вице‑спикером Государственной Думы! Государственная жена высшего ранга!

Но обратимся к вещам, более интересным, чем юридическое невежество. Вот, например, что этот национальный политик, знаток политического секса пишет о себе: «Я родилась случайно, благодаря Указу о запрещении абортов». Ну, в известном смысле все мы родились случайно. Это констатировал еще Пушкин:

Дар напрасный, дар случайный,Жизнь, зачем ты мне дана?

Этим вопросом Хакамада не задается, она знает, зачем. А у Пушкина дальше так:

Кто меня враждебной властьюИз ничтожества воззвал?

«Враждебной…» Советская власть, которая своим Указом воззвала Хакамаду из ничтожества, как видим, была вовсе не враждебной к ней. За одно такое «воззвание» к жизни надо бесконечно благодарить ее, да просто молиться на нее.

Дальше: «Помню себя с детства… Мать своим ребенком меня не считала… Всегда говорила: ты отродье какое‑то японское… Отец молился на Сталина, благоговел перед Лениным, ненавидел Троцкого… Мы с ним иногда ругались по‑дикому…» Скорее всего, дочь молилась на Троцкого и уж, конечно, ненавидела Ленина и Сталина.

«Сумеречная семья… Я абсолютно советский, т. е. забитый ребенок… Сидела всегда на задней парте… Подростком я выглядела ужасно: тощее, некрасивое, забитое существо с жидкой косичкой… В четырнадцать лет думала о самоубийстве…» Это, как и забитость, для советского ребенка уж никак не подходит, к тому же далеко не все сидели на последней парте. А вот сейчас, к слову сказать, Россия занимает первое место в мире не по мыслям о самоубийстве, а по самим самоубийствам среди подростков. И началось это с тех пор, когда Хакамада села в парламенте на первую парту.

«Да, жили бедно, выглядела я ужасно… За весь период детства не запомнился ни один день рождения»… Странно. На фотографиях в книге и сама Хакамаде в «период детства» и ее еврейская матушка в период зрелости, и японский батюшка в период старости — довольные, упитанные, хорошо одетые люди, смотрят на нас, улыбаются.

Но вот, говорит, задушили мы с помощью американцев Советскую власть, и все волшебно изменилось, мысли о самоубийстве от сидения на последней парте испарились, нагрянули совсем другие мысли и дела: «На моем дне рождения было 200 человек гостей… Обо мне говорят, что я выгляжу очень эффектно и за словом в карман не лезу… Гримеры на телевидении поражаются: вы что, совсем не пользуетесь косметикой?.. Мне это не нужно» (При таком‑то жутком детстве и юности!)… «Муж был большой эстет. Любил меня безумно»… Любовь зла…

«С любой из женщин, работающих в политике или около, я могу стоять рядом»… Конечно, она могла стоять рядом с работавшей около политики покойной Валерией Новодворской, и сейчас может стоять рядом с Аллой Гербер. Вполне. Но вот однажды встала рядом с Вероникой Крашенинниковой, работающей в политике. И что? 0:10! Я уж не говорю о счете голосования телезрителей, он был разгромным.

Дальше: «Мы, полукровки, все такие. Во мне еще и армянская кровь. От нее — буйство, сумасшедшая страсть, патологическая искренность…» Много армян я знал в жизни, но Акоп Салахян в «Дружбе народов» не был буйным, Татьяна Александровна Спендиарова вовсе не сумасшедшая, у моего друга Бориса Айрапетяна никакой патологии. Хакамада ошибается: это не армянская кровь говорит в ней, а, видимо, смешение кровей. В самом деле, достаточно к литру армянской прибавить четвертинку еврейской — это ж двадцать килограмм в тротиловом эквиваленте!

«Партсобрания я ненавидела». А зачем вступала в партию? И почему не вышла при первом же приступе ненависти, а лишь вместе с Чубайсом, Немцовым и прочими? Тем более что ведь «способна на самый дикий бунт…» Мало того, «он сказал мне: ты как явление природы». Да ведь все люди явление природы, но, видимо, «он» имел в виду такие явления, как Этна, Везувий, Килиманджаро.

Но вот разгадка, почему не бунтовала: «Я светский человек, не взрываюсь… Я человек душевно тонкий…» Об этом и говорить не надо. Все помнят, что, когда Чубайс возгласил девиз их партии СПС — «Больше наглости!», душевно тонкая Хакамада и тут не взорвалась, не взбунтовалась, промолчала и даже, говорят, аплодировала.

«Политика дело грязное…» Вообще, всегда? Тогда зачем полезла в нее аж с головой? Нет, сударыня, грязная политика лишь та, которая делается грязными руками с грязной целью — та именно, которую проводили или проводят Горбачев и Ельцин, Гайдар и Чубайс, «Союз правых сил» и «Единая Россия».

«Я хочу влиять на события… Я очень часто кричу «во здравие», когда все кругом возглашают «за упокой»… Я авантюристка… Я привыкла побеждать…». Господи, вот что вылупилось из забитого ребенка под солнцем советской конституции! Кто мог бы ожидать…

«Меня принимают всюду… Я смотрю на все сверху… Я на всем скаку влетела в парламент (и села на первую парту) и смогла выделиться… Я белая ворона… Меня ни с кем не спутаешь… Я сама себя сделала…» Совершенно в духе бессмертного Ивана Александровича или даже сверх того!

«Агитировал за меня Немцов: «Ты нужна, ты будешь у нас министром социальной защиты»… Я, Хакамада, начала формировать свой брэнд, свою виртуальную личность, свой стиль в политике… Вскоре они взяли меня в правительство… На Западе (то есть во всем цивилизованном мире?), где меня очень хорошо принимают, часто говорят: «Хакамада — политик ХХI века»… Ну, этому позавидовал бы не только Иван Александрович, но и Фома Опискин!

Но вдруг — «я очень устала от своих мозгов, от своей крови, от всего, что я выделывала в жизни, от попыток прыгать выше головы…». Конечно, трудно прыгать выше головы, когда в черепной коробке полпуда уставших мозгов.

А какой героизм при всем этом! «Было в моей жизни несколько (!) встреч с бандитами. Я сидела одна в окружении мужиков, и они говорили, что они со мной сделают… Но откуда‑то (в уставших мозгах‑то) находятся слова, действует энергия отпора. И эти крутые мужики съеживаются. И тогда их можно добивать. Я поворачиваюсь и ухожу». После того, как добила. И заметьте: так было несколько раз! Но что за бандиты? Сомалийские пираты, что ли? Где, когда крутые мужики скисли перед буйной авантюристкой? Может, это просто так вспомнился съезд СПС? Неизвестно…

Пышный букет, правда? И ведь все это сказано не в застолье с Чубайсом и Немцовым «между шартрезом и клико», а в книге, изданной хотя и не советским тиражом в 50–75 тысяч экземпляров, а лишь в 5 тысяч, но все же это публично, принародно.

Читатель, надо думать, заметил, что автор книги частенько противоречит сама себе, опровергает собственные заявления. А ведь так и дальше. Помните, например, 200 гостей на дне рождения (с. 72)? Позже это уже 300 человек (с. 150). Дайте срок, дойдет и до знаменитых 35 тысяч курьеров. Или вот Хакамада декларирует свое полное бескорыстие, нестяжательство, равнодушие к вещам: «Я очень спокойно отношусь к собственности… Вещи связывают… Потому и не было у меня никогда ничего». Прекрасно. Я утираю слезу умиления. И вдруг: «Хочу финскую мебель!.. Эта мебель меня околдовала, лишила способности рассуждать… А кресло там свело меня с ума… Я не спала всю ночь и утром решила, что надо идти по зову сердца. А сердце звало меня в мебельный магазин… Я решила довериться зову сердца… И сердце меня не подвело…» Помните, Утесов пел:

Сердце, тебе не хочется покоя…

Помните?

Спасибо, сердце,Что ты умеешь так любить…

Что любить? Хакамада может ответить уверенно: финскую мебель.

Очень настойчиво мадам твердит также: «Мне никогда (!) ни в чем не везет… Я никогда (!!) не оказываюсь в нужное время в нужном месте… Я никогда (!!!) не вытягивая выигрышный билет…» Но позвольте, матушка! Разве вам не повезло с Указом о запрете абортов? Разве не подфартило четыре раза выйти замуж? Иным вашим сестрам и один раз не удается из‑за таких прожорливых хищниц. Или: «Когда ждала первого ребенка, хотела только мальчика. И я его получила». А потом: «Хочу девочку. Хочу и все!.. И получилась девочка». Да что же это, как не самое настоящее большое везение! А разве не в нужное время не в нужном месте оказались мы в мебельном магазине, в котором продавался финский гарнитур? А уйти от страшных бандитов, которые по неизвестной причине хотели не то четвертовать вас, не то сделать из вас абажур. А попасть в Думу? А стать министром? А быть другом Чубайса и Немцова? Разве все это не выигрышные билеты?