Александр Уолкер - Одри Хепберн - биография Страница 31

Уильям Уайлер купил европейские права на пьесу Ростана "Орленок", предполагая, что Одри сыграет роль младшего сына Наполеона и императрицы Марии-Луизы. У Уайлера, уроженца Эльзаса, было сильное, чисто франко-германское пристрастие к европейским царствующим домам. Он предложил снимать фильм во дворце Шенбрунн в Вене, где воспитывался мальчик после того, как Наполеон оказался в изгнании. Но грандиозные планы Уайлера разбились о решительный отказ боссов "Парамаунта": они не позволили новой дорогостоящей звезде выступить в роли подростка-мальчика. Эти женщины в мужских костюмах ушли в прошлое вместе с Гретой Гарбо.

Работа в фильме "Война и мир" требовала такого напряжения сил, что Одри ответила отказом на предложение Джорджа Стивенса сняться в экранизации "Дневников Анны франк". Но была и иная причина. В судьбе девочки-подростка было много такого, что напоминало Одри о ее собственных тяготах и ужасах, пережитых в военное время. Кроме того, она не решалась играть "святую". Эти возражения только подстегнули настойчивость Стивенса, которая превратилась в назойливость. Дженифер Джоунз "Песней Бернадетты" показала, что святые могут иметь неплохой кассовый успех и приносить своим земным экранным воплощениям "Оскаров". Но убедить Одри ему не удалось. Она сказала Стивенсу, что прочла дневники Анны франк еще в 1945 году по-голландски, когда "один знакомый" дал ей гранки этой книги. "Одним знакомым" был не кто иной, как благодетель ее матери Пауль Рюкенс. "Я прочла ее, - рассказывала она Лесли Гарнеру в интервью много лет спустя, - и была буквально уничтожена ею... Я читала ее не как книгу, а как просто несколько отпечатанных страниц. Это была моя собственная жизнь... Она произвела за меня глубочайшее впечатление, круто переменив меня".

Пройдет время, и Одри вновь откроет дневник Анны франк и найдет в нем ту решимость жить, то особое нравственное вдохновение, которое поможет ей служить высокой гуманитарной цели. Но в Риме в середине пятидесятых годов Одри воспринимала эти военные годы как далекое прошлое. Она призналась друзьям, что если бы она поддалась на уговоры Джорджа Стивенса, "это закончилось бы нервным срывом".

Работа Одри над ролью Наташи в "Войне и мире" не укладывалась в сроки, отведенные контрактом. Это принесло ей дополнительный доход, но за это она заплатила дорогой ценой: здоровьем. Одри прилежно и неутомимо овладевала всем тем, что было нужно для исполнения роли Наташи. Скажем, она всегда боялась лошадей, но сумела найти в себе смелость для тренировок и научилась сидеть на настоящем российском коне, как истинная русская аристократка XIX столетия. В обширных залах дворянских особняков, воспроизведенных с поразительными подробностями в павильонах "Чинечитта", она брала уроки танцев, популярных в начале прошлого века на московских великосветских балах. Часами Одри простаивала в окружении толпы костюмеров, наряжавших ее в туалеты, искусно стилизованные в духе тех платьев, которые, возможно, надевала ее собственная прабабушка, собираясь на королевский бал в Нидерландах.

И, как часто это бывает с киноэпопеями, постановка в целом оказалась точнее, интереснее, более завершенной, нежели отдельные роли. Главное, чем Одри наделила Наташу, было качество, присущее ей самой - особое "прозрачное сияние".

В роли Наташи Ростовой ей не на что было рассчитывать, кроме своей внешности. Кинг Видор весьма педантично следовал тексту Толстого, не полагаясь на собственное вдохновение. "Ну, конечно, постоянно возникает соблазн втиснуть в фильм всю эту чертову книгу", - писал Видор романисту Ирвину Шоу, который был в числе тех литераторов, кто уплотнил толстовское творение в ясное, хотя и предельно упрощенное киноповествование. В архиве университета Южной Калифорнии хранится двухтомное издание "Войны и мира", принадлежащее Кингу Видору; на полях каждой страницы он выделял ключевое событие с наивной надеждой найти ему место в фильме. Но то, что он выкинул, принесло фильму больше вреда, чем то, что он сохранил, и особенно от этого пострадала Одри. В фильме нет того преображения, которое в книге переживает Наташа, нет и тех духовных перемен, которые принесли война, смерть близких, тяготы и лишения...

Не слишком ли сложной творческой задачей для Одри был этот образ в ту пору ее артистической карьеры? Возможно, что и так; но Видор не позволяет ей понять, что она пытается достать то, до чего не может дотянуться. Одри видит, что она - самый очаровательный персонаж в фильме; но она лишена того, что нужно любой актрисе для развития образа - помощи режиссера в выявлении прозрений, которые приходят вместе с опытом. У Одри не было ни опыта, ни режиссерской подсказки. Она трактует роль, основываясь только на невинности и наивности своего персонажа. Судя по заметкам и письмам Ирвину Шоу, Видор был настолько влюблен в очарование самой Одри, что всячески противился тому, чтобы Наташа взрослела. Он писал Шоу, что умом он понимает и признает "взросление" Наташи в качестве главной сюжетной пружины. "В моем восприятии она воплощает "аниму", или душу, всего повествования, и она парит над ним, подобно самому бессмертию", - писал он. Да, это так, но ведь там, где бессмертие, нет места для очень многих интересных, чисто человеческих черт.

Между тем Одри нуждалась в ненавязчивом проводнике, когда странствовала по волнам психологических переживаний, которых сама не испытывала. Но такого руководства она от Видора не получала.

Ее Наташа обладает неотразимым очарованием. Та характеристика, которую ей дает князь Андрей - Мел в великолепном гриме, игравший профессионально и при этом поразительно механически, - точно соответствует Одри. Обнимать ее - все равно что "держать в своих объятиях весну". К сожалению для нее и для фильма, ее осень и зима так и не наступили.

В рецензиях на фильм об Одри писали хорошо и большей частью с уважением. Самый резкий отзыв принадлежал английскому критику Полу Дену, который писал, что "ее хорошенькое личико с большими глазами московитки, одновременно вызывающая в памяти мордочку олененка и облик фавна, ничуть не меняется".

Дайлис Пауэлл признавала, что Наташа "не становится более зрелой", но добавляла при этом, что названный недостаток, хотя и правильно отмечаемый многими, "делает бедную девушку подобной какой-нибудь разновидности портвейна или сыра". А С. Э. Лежен, сочетая резкость суждения с похвалой, заявил, что "будучи в определенном смысле "анахронизмом", она все же "очаровательная маленькая гусыня". Критики, жаловавшиеся в свое время, что Одри жертвует лучшими годами своей молодости, отказываясь от "подростковых" ролей, теперь скорбели, что она недостаточно взрослая.

Кто знает, каких бы высот сумела достичь Одри в "Войне и мире", окажись Видор более смелым в своем подходе к экранизации толстовского романа и будь он наделен более богатым воображением. В 1955 году ему уже исполнился шестьдесят один год, и давно миновала пора его блестящих немых постановок двадцатых годов, таких, как "Большой парад"; в прошлом был даже и яркий, пользовавшийся несомненным коммерческим успехом фильм "Дуэль под солнцем". У Видора не было глубокого понимания исторической эпохи, необходимого для создания чего-то большего, чем просто тусклый снимок с толстовской эпопеи. Надо отдать должное Видору, сказав, что "арсенал режиссерского кино" в то время еще не имел тех психологических ресурсов, которые появились десять лет спустя. Он обращался к проверенным голливудским формам, хотя материал требовал совершенно новых концепций экранного воплощения. Одри очень хорошо вписывалась в эти старые формы, но ее недостатки особенно бросались в глаза в наиболее драматических сценах с участием ее персонажа, и самой слабой частью фильма стала сцена совращения Наташи лихим и распутным офицером, которого играет (невероятно плохо дублируемый) Витторио Гассман. Это мгновение неверности стоит Наташе ее репутации и любви князя Андрея. Так как Одри строила свою роль исключительно на девической наивности и невинности толстовской героини, то ощущение ветрености и бессердечия, которое она должна вызывать, готовясь к побегу, выглядит фальшиво и вызывает чувство неловкости.

Переписка, которую вел Видор, показывает, что он это понимал и частично признавал свою вину. Он писал Ирвину Шоу: "Я попросил жену, писательницу Элизабет Хилл (это был третий брак режиссера, - прим. авт.}, прочесть эту сцену в ее нынешнем виде, и она посвятила большую часть утра тому, чтобы доказать мне, какой вред я нанес образу Наташи". Надо признать, что недостатки этой сцены усугублялись неопытностью Одри. И хотя ее отношения с Видором не выходили за рамки чисто профессиональных, но они были более близкими, чем было нужно для дела. Одри стала, скорее, музой Видора, чем его звездой. Он не разочаровался в ней даже тогда, когда стало ясно, что "Война и мир" не будут иметь кассового успеха, и прошло много времени, пока фильм начал приносить прибыль. По словам Видора, она продолжала оставаться "радостью режиссера". В своих воспоминаниях, озаглавленных "О том, как делается кино", где он предстает, скорее, как талантливый иллюстратор, нежели оригинальный художник, Видор создает целую рапсодию, посвященную Одри: